Карамельный серпантин в Диснейленд юрского периода
Цивилизационный слом девяностых для Барнаула не прошел бесследно. Обрушение светского христианства и разворот к обществу социального дарвинизма, нанесли рану несовместимую с жизненным укладом города. В морали и ценностях его, в системах управления и планах развития, образовании и культуре, произошла смена нравственного кода. После отречения от старого мира, уже на следующий день, город увидел марш победителей, ВДХН стал первым культурным объектом, павшим под напором второй буржуазной революции. Нужда в варварском сносе исключена, пустые цеха после победы стоят десятилетиями, однако павильоны были не просто опустошены, они были поспешно уничтожены. Факт на первый взгляд без мотива, однако, ответ прост и очевиден. В противостоянии молодой класс еще не обладал должным ресурсом для сноса ценностной конструкции старого строя, скажем, памятника на Советской площади, или мемориала павшим за социализм, хотя они раздражители большей силы, а потому и выбирались наиболее уязвимые звенья. Да и над символами можно глумиться: на вечном огне жарить идеологическую глазунью, мемориал креативно разукрасить, а вот на выставке надо показывать свои достижения.
Нагорье в одночасье опустело. Зеленый клин над Обью на мгновение выпал из общественного внимания. В дни гражданской смуты я чаще, чем обычно приходил на молчаливое плато, оно напоминала Нагорное кладбище времен Гражданской войны – кругом разрушения и тишина. В те тревожные дни его посетители – редкие пары, мелкие группки с водкой и пивом, да падшие ангелы на одной из террас – полису не нужные и новым классом презираемые.
Коллективное бессознательное города ощутило потребность в Нагорье на пике социально-политического кризиса, когда обывателя обязали "голосовать сердцем", иначе обещали все отобрать. Да и кромка нагорного мемориала уже резалась под новую дорогу так, что кости валялись до устья Барнаулки. Финал противостояния двух мировоззрений создал нравственную турбулентность в городской ноосфере. В условиях, когда всё не ценно, человек обратился к растревоженному месту за опорой. Больное общество неизбежно выбрало Нагорье для сведения счетов, и бывшее кладбище вернулось местом противоборства противоречивых сил, а действительность рождала сюжеты для новых полотен Босха.
Всем потребовалось Нагорье. На величественное плато к могилам забытых предков потянулись в поисках утраченной духовности. Сюда карабкались за творческими амбициями, сюжетами и эликсиром вдохновения, шли тайными тропами для загадочных ритуалов, мистификаций и похорон домашних животных. А вместе с тем на Нагорье спешили для пошлых фотоснимков, влетали на белоснежных лимузинах ради истеричных торжеств и развратных загулов, шампанское лилось рекой. В заброшенной зелени с регулярностью появлялись и исчезали закладные камни, поклонные кресты, кабалистические знаки, языческие символы, фальшивые могилки, сусальные фотографии, оккультные дацзыбао и прочие атрибуты избыточной духовности. На видовую площадку мертвого ВДНХ повалили культурные посредники нового класса, они привозили заморских гостей, внуков бывших купцов и свежих олигархов – кладбище им предъявляли в качестве доказательства аморальности советского строя. Здесь же табунились пестрые казачьи сотни, и гуртовались строгие граждане в однотипно серых и даже малиновых костюмах, все клялись поднять Россию, кто чем может. Апофеоз явили сподвижники странно погибшего мэра с их суетливой муар-любовью. Однако спустившись в Подгорье все о своих намерениях тут же забывали.
За четверть века в новом нравственном измерении, торгово-посреднический капитал притягательной идеологии в городе так и не создал, он отменил апологию труда и породил химеру новой культуры. Он взрастил новое общество большой жратвы и абсурда, лицемерия и цинизма; активизировал худшие проявления человека – ненависть к прошлому и злобный сарказм к настоящему. Религией нового человека стало развлечение любой ценой, даже во время чумы. В городе образовался нравственный вакуум, в него потянуло обрывки теорий, мотивов, амбиций и страстей. В отсутствии гуманистического мировоззрения, хищная буржуазная эклектика должна была выплеснуться на притягательном месте с неизбежностью. Весь вопрос лишь в том, в какой форме кризис общественного сознания затерянного в Сибири города будет материализован?
Чтобы разглядеть идеологическую "селедку под шубой", начать следует с главного, с того, что в центре. Строительство ритуального объекта на массивной бетонной основе поспешно развернули посредине бывшего кладбища и бывшей выставки. Две смысловые доминанты нео-клир неожиданно и настойчиво проигнорировал, надеясь, что стерпится-слюбится. И все бы ничего, то нравственный выбор, судить не будем. Однако перезахоронение останков в очередной раз не состоялось. Этот Храм Спаса-на-костях горных инженеров, плохо начал.
А дальше больше, эстафету подхватил административный корпус. На краю котлована стоял достойно исполненный памятник В.И. Ленину. Каждому понятно, что оставлять его у дверей Храма нельзя, это различные смыслы Христианства, как Ветхий и Новый Завет. Проблему следовало решить открыто и честно, по нравственным заповедям создателя нашего. Но тройственный союз власти, денег и обновленцев решил ее изящным способом, в полном соответствии с моральным кодексом строителя нового общества. С молчаливого согласия "неизвестного" заказчика, исполнители произвели подкоп, и случилось "непредвиденное" – гранитный исполин рухнул, после чего его увезли в неизвестном направлении. Это стало барнаульской традицией, его глянцевой визитной карточкой. В обществе новых ценностей памятники исчезают по ночам, как враги народа – навсегда и бесследно. Снос и ссылка памятника, без объяснения городу мотивов и поступков, создает эффект бабочки и неизбежно приведет к ликвидации второго уровня. Коль можно всё, следует ожидать действий от обычных городских вандалов и уничтожения белого обелиска невинноубиенным борцам за свободу, равенство и братство. Мемориал героям Гражданской войны по логике кластерной жизни не вписывается в леденцовую философию Нагорья. Он будет мешать восходящим на лысую гору в сверкающий дивный мир еды и развлечений. Где будут стоять торговые палатки?
А как быть с блуждающей могилой Н. Ядринцева, которая теперь волею обстоятельств вновь оказывается не на своем месте? Куда деть россыпь потешных закладных камней с клятвами верности, куда деть муляжи могил великих горожан, куда деть поклонный крест с рунической резьбой неформалов, который вопреки общественному сопротивлению и христианским традициям в девяносто девятом воткнули в склеп? Сатанисты его дважды спиливали, чья очередь теперь?
В двух шагах от Храма на склоне притулилась железная брекета, в народной топонимике – Голливуд. Это место облюбовали новые горожане, для которых история города, как и в Первую Гражданскую, ничего не значит. Молодой класс долго заигрывала с молодежью, канализируя ее живую энергию в политически безопасные, но нравственно разрушительные действия. Доигрались, на клумбе анти-гуманизма цветы зла выросли. Место человеку нового стиля очень нравится: хочешь - пиво пей, хочешь - костры жги и колбасу жарь, а хочешь - кошек потроши, никто слова не скажет. Недаром железные буквы ежегодно покрываются грязными надписями, обнажая изнанку и ложь глянцевой идеологии. Если бы только погонщики новой культуры видели, что там происходит. Как теперь обойтись с этой социальной стратой городского общества? Из Заобья новый Храм на одной линейке с фастфудной мечтой об Америке. Ради этой картинки все и затевалось, но брекета своим абырвалгом к новодельной духовности, в прямом и переносном смыслах, стоит спиной, и как новая идеология намерена делить между ними нравственное пространство? Главное больше фотографий из пойменных кустов?
А по правую руку, дверь в дверь, галдящий клубок радиостанций, которым на кладбище вольготно жилось в одиночестве. При строительстве эфирной крепости, когда никто не видел, с могилами вообще не церемонились, впервые копали так, что только кости отлетали, да бетон заливали. Окаменевшие плевки в историю до сих пор раскиданы вдоль забора. Поведенческое родство, рождает родство духовное и творческую перспективу, в самый раз открыть совместный вещательный канал, что-нибудь соответствующее – Радио "Новая Голгофа" или "Содом и Гоморра FM". А чуть дальше обитает славная команда со своим маленьким ипподромом. Она заботливо ухаживает за четвероногими друзьями, обучает верховой езде детей, лечит их от душевных недугов враждебного мира. Изгнать маленькую общину и поставить кокосовый общепит совсем просто, это наиболее бесправные жители. Завершает великолепие новой жизни отрез земли, что в одночасье обернулся жилой усадьбой. Жилищное строительство на официальном и пока не отмененном мемориальном комплексе, пожалуй, самый красноречивый жест в летописи нагорной оконечности. История повторилась, таким же образом в свое время хитроватая мещанка Кс. Сасс слепила меблированные нумера на кромке Петропавловского кладбища. Такое оно, Нагорье сегодня. Может кладбище новой морали, а может выставка старых пороков.
Собственно, в этой истории можно ставить точку. Культура перед насилием бессильна, Карфаген будет разрушен, хотя глумление бесследно не пройдет, как бы зорко новая идеология не охраняла свою золотую ветвь Однако, напомню временным землеустроителям вечную истину – печальна участь дома, построенного на песке. Но вскрытие живого Нагорья окончательно обнажило болевой нерв города – культурное наследие цинично уничтожается и сил способных остановить насилие, нет. Прощай, трехсотлетний Барнаул, наследник Северной Пальмиры, ты обречен, в тебя вставляют нравственный имплант – пластмассовый, безликий таун.
Послесловие, рожденное на выставке учебных работ молодых дизайнеров. Горожанин средних лет с недоумением изучает одну из работ, кивком приглашая посмотреть на художества. На планшете "Красную школу" узнаю сразу. На высоте Нагорья она встала к 300-летию дома Романовых. Прошла сквозь годы и испытания, была и знаменитой на весь Алтай "Красной школой имени Коминтерна", и просто школой, и сельхоз техникумом. Живой фрагмент краснокирпичной основы города, а в новое время безжалостный школяр решил взгромоздить на него шутовской колпак аляпистой мансарды, из актуальной любви к искусству, рационализма и прибыли, наверное. Мой собеседник вздохнул:
- Погиб Барнаул, эти способны на все.
- Кто, студенты?
- Нет, те, кто их учит.
Самое важное - в нашем Telegram-канале
