июнь 28, 2013
– Мне часто снится, что вот приезжаю я в нашу Большую Коптелку, а там живут люди, и мне так радостно на душе! Во сне вижу палисадники, вижу даже занавески на окнах нашего дома. Наверное, эта деревня значила для нас что-то такое... важное. Конечно, сейчас ее не вернешь, нечего и мечтать, но эти Коптелки, которые кормили себя и давали что-то государству, не были ненужными. Россия вообще держалась деревнями, сельским хозяйством. А сейчас там, где было пшеничное поле, вырос березовый лес. Береза, которую мы называем символом России, – это символ российской бесхозяйственности. Брось поле – через три года зарастет березой, – говорит Тамара Санникова, автор краеведческой книжки "Тихая моя родина".
22 июня, в Родительскую субботу перед Троицей, большая компания немолодых людей, как всегда, приехала на место, где стояла их бывшая деревня. Много в нашем крае таких мест – легко можно насчитать десяток в каждом районе. Рядом обязательно бежит-торопится красивая речка, черемуховые берега, кое-где еще стоят руины домов, а кое-где уже не осталось от деревни ничего, кроме кладбища.
Люди долго ходили, выбирали место, выбрали, нашли. Потом выкосили траву и установили памятник: небольшую стелу с надписью: "Большая Коптелка. 1878–1978".
Большая Коптелка умерла одновременно с сотнями других. Такой тогда была государственная политика: в СССР ликвидировали "неперспективные деревни".
Я бы не сказала, что наша деревня была неперспективной. Мехток у нас был один на семь деревень в округе, и он работал, даже когда не стало деревни: людей туда возили вахтами. Никого вроде не принуждали переезжать, но тогда все делалось, как и теперь делается: сначала закрыли клуб, а когда закрыли школу – это стало последней каплей. Сколько таких деревень ликвидируется сейчас...
Тамара Валентиновна всю жизнь занималась краеведением, в свое время создала в Заринске Станцию юных туристов.
– В основном работала по истории Заринского района, до своей деревни руки не доходили. А когда вышла на пенсию, подумала: мы – последнее поколение, которое помнит эту деревню. И если мы сейчас про нее не напишем, вообще все про это забудут, все это порастет быльем. И я озадачила своих земляков, с которыми поддерживала связь. Кто-то сидел в архиве, кто-то собирал фотографии, кто-то воспоминания. Я не знаю, почему, возможно, потому что во второй половине XIX века все люди переехали сюда в основном из одного места под Пермью, – но мы ведь жили одной семьей. Это правда было так.
К концу 1970-х политика ликвидации "неперспективных" деревень в СССР была признана ошибочной, но тенденцию сокращения численности малых сел остановить было уже трудно. В центральной России доля сел с численностью до 100 человек была высока и практически не менялась за 1960–1980-е гг., а в Западной Сибири она постоянно снижалась – в сибирских условиях мелкие села оказывались менее устойчивыми.
В большинстве случаев эта политика негативно отразилась на всем социально-экономическом развитии деревни. Снизился уровень заселенности территории региона. Деревня теряла людей, многие из которых навсегда покидали свою малую родину.
Из монографии И. Б. Карпунина "Последствия ликвидации неперспективных деревень в Западной Сибири (1960–1980-е гг.)".
Это были трудные, для многих голодные годы. Но односельчане, как могли, поддерживали друг друга. Шестаков Александр Варламович, которого по возрасту не взяли на фронт, жил и работал на мельнице. Находилась она недалеко от колхозной пасеки, на реке Коптелке. По воспоминаниям его дочери Обуховой Дины Александровны, некоторые даже приносили молоть картофельные очистки. Он перемалывал их, но тайком добавлял и муку.
В период летних каникул даже дети были заняты на полевых и других работах. В начале июня из тайги привозили дрова. Это были очень длинные, метров по 10–12 осиновые и березовые лесины. Родители, уходя на работу, поднимали их на козлы или подкладывали под них бревна, а мы в течение дня распиливали на чурки. Старались это сделать как можно быстрее, пока лес не высох, чтобы лучше было колоть. На детских плечах держались и огороды, площадь которых доходила до 50 соток.
•••
На линейке, посвященной началу учебного года, руководство совхоза отмечало особо отличившихся на сенокосе и уборке льна и зерновых учащихся. Вместе с благодарностью передовики получали и ценные подарки. Помимо зарплаты в 50 копеек за сотку (а за день даже подросток мог убрать до 12 соток), кормили обедом. Привозили его в термосах на лошадях. Меню практически было неизменным: борщ, котлета с картошкой, компот. Но это нам не приедалось, особенно холодный компот в жаркий день. После работы бежали на Каменушенский пруд, где был сооружен трамплин. Купание всегда доставляло удовольствие, даже после Ильина дня.
•••
В Большой Коптелке несколько лет подряд на реке Каменушке работала геологическая экспедиция. Жили они в палатках. Местным ребятишкам интересно было ходить к ним в гости, слушать рассказы и угощаться "белой серой" – парафиновой жвачкой. Видимо, под влиянием рассказов геологов однажды человек десять мальчишек и девчонок, снарядившись по-походному, на два дня пропали из дому. Ушли на Чертову гору искать золото. Ночевали в шалаше, который смастерили сами. Но только вместо золота на следующий день получили от родителей взбучку.
•••
Когда в доме собиралось много детей, устраивались концерты: с полатей спускали простыни (это был сценический занавес), зрители садились на лавку у окна, а артисты со "сцены" выдавали номера.
•••
Ближе к лету осваивали луг на берегу реки и сооружали там волейбольную площадку. На реке строили земляную плотину, и в этом пруду купались. Позже, в середине 60-х годов, бульдозером запрудили Каменушку, где образовалось большое по тем меркам водохранилище. На левом берегу был установлен трамплин, с которого можно было делать даже сальто. Это был прохладный, чистый водоем. Особенно приятно было бежать туда после работы. Ведь летом практически все население деревни трудилось на сенокосе, на льне или на току.
Иногда ходили в "кино" к Шестаковым. У них был фильмоскоп и небольшой набор диафильмов, которые пересматривались по нескольку раз.
•••
Лишившись Большой Коптелки, ее жители будто бы члены одной большой семьи, лишились родительского дома. Больше повезло тем, кто уехал в Старый Тогул – центральную усадьбу родного совхоза. Они имели возможность чаще общаться друг с другом. Дальнейшая судьба односельчан сложилась по-разному, но большинство из них остались достойными людьми.