ноябрь 22, 2016
Не всегда успешный директор – "человек из стали" с громовым голосом, властными манерами и взглядом-рентгеном. Они очень разные – наши легендарные представители директорского корпуса. Один из главных долгожителей этого небольшого элитного сословия - Михаил Федорович Мариупольский, генеральный директор Барнаульского завода ячеистого бетона.
"Красный директор" Мариупольский
Михаил Мариупольский.
Анна Зайкова
Когда на свет появляется ребенок, люди, глядя на него, высказывают догадки-пожелания: "Он будет генералом", "Она станет артисткой" и так далее. А с другой стороны, есть старая мудрость: "Солдатами не рождаются". Вот и руководителями крупных предприятий не рождаются (об "эффективных менеджерах", которых развелось как мух на деревенском подворье, речи здесь нет). Меня давно интересовала тема становления директорского характера. Всегда хотелось узнать про то, как "закалялась сталь".
Наша беседа не носила рекламного характера, в ней опущены вопросы производственного характера, связанные с занудными цифрами, процентами, графиками. Что ЗЯБ – успешное предприятие знают все, кто занимается строительством. Зато про незаурядную биографию Мариупольского, возглавившего завод 36 лет назад, известно немногим. Каким он рос? Как шел к этой должности? Куда его бросала судьба? Почему он не сломался и не успокоился на малом? Как черты характера директора проявились в работе завода? За что его уважают коллеги и трудовой коллектив?
- Я родился в 1939 году. Рос в сложное время. Мой отец прошел три войны: сначала был Халхин-Гол, потом война с финнами. Великая Отечественная началась, и его уже 9 июля в составе одной из сибирских частей отправили на фронт. Отец принимал участие в обороне Москвы. Во время нашего наступления тяжело ранили. Повезли в госпиталь - попал под бомбежку, получил еще одно ранение. 11 месяцев пролежал в госпитале Гурьевска и был демобилизован. По профессии он шофер. В те годы это была довольно редкая специальность, отца ценили и уважали. Назначили его в родном хозяйстве механиком. Как часто бывало в те времена, отец попал под статью за неосторожный разговор. Отсидел срок в Сиблаге – Сибирском исправительно-трудовом лагере НКВД СССР. Отбывал наказание в селе Володарка Алтайского края.
- Нет! Три года отсидел и попал под амнистию после смерти Сталина. У мамы жизнь тоже выдалась не сахарной. Она была пятнадцатым ребенком в семье. Когда исполнилось всего девять дней, умерла от тифа ее матушка. Когда минуло 40 дней после смерти, не стало и отца. Старшему из братьев было 17 лет. Оставшиеся в живых братья и сестры, вся эта голытьба, осталась на нем. Детдомов в тех местах не было - мама потом жила "в детках" в одной ссыльной польской семье. В 15 лет ушла работать в совхоз дояркой. Доила вручную 25 коров. Под старость от такой работы руки скрючивало. В 1956 году страна получила очень большой урожай – сказался подъем целины. Больших зернотоков и сушилок в те времена не было. Зерно лежало в буртах. Решили раздать немного селянам. Мне причиталось 28 центнеров, богатство по тем временам! Всем развозили зерно по домам. Так мать поначалу не пустила в ворота, не позволила разгрузить. Решила, что я своровал из бункера. Всего ж в те времена боялись. Да кое-как ей объяснили.
- Родился я селе Орлово Новосибирской области в 1939 году. На следующий год семья переехала в Новоповалиху Краюшкинского района (ныне Первомайского). Помимо нашей деревни и Повалихи была еще Малоповалиха. Много деревень на моей памяти постёрлось, исчезло. Я когда в школу ходил, вокруг Новоповалихи лежало пять или шесть деревень. Ни одной не осталось. В моей деревне насчитывалось около полутора тысяч домов, сейчас если сотня наберется, то хорошо. Недавно приезжал директор Новоповалихинской школы – просил помочь, труба у котельной упала. Сами знаете, как сейчас школы живут. Помог, конечно. В нашей семилетке насчитывалось 238 учеников, в нынешней – 38. Средняя школа была в Краюшкино, семь километров от Новоповалихи. Ходили туда пешком с восьмого по десятый классы каждый день. Никто не подвозил и никаких столовых в школе не было. Если мать с собой даст немножко хлеба или картошки, то очень хорошо.
Работал я, сколько себя помню, в деревне как иначе? Лет в восемь можешь сидеть на лошади – давай, копны подвози. Чуть подрос – переводили на грабли, потом на сенокосилку. Мужики подметили у меня тягу к технике – пошел в 14 лет штурвальным к комбайнеру на "Сталинец-6". В старых комбайнах насчитывалось 143 тавотницы, которые надо было прошпринцевать. Меня ночью сейчас разбуди, я вспомню, где располагалась каждая из этих тавотниц. Заводился комбайн ремнем от стационарного двигателя. За ремень дергаешь – и заводишь. Ночью иногда снится, что я на комбайне. Когда появились самоходные СК-4, это было таким прогрессом…
- Царство Небесное директору нашего совхоза "Светлый путь" Крюкову Анатолию Михайловичу. Герой Социалистического труда, депутат Верховного Совета. Крюков с моим отцом были в хороших отношениях. Папа сказал, что я хочу дальше учиться после школы. Крюков дал нужную справку. Я получил паспорт и поехал в 1957 году в Барнаул к двоюродному брату. Отца у него в тридцать седьмом расстреляли (позже реабилитировали), мать семь лет отсидела. Брат был старше меня на четыре года. Он учился в строительном техникуме, и я туда же подался. Техникум был одним из ведущих учебных заведений Барнаула. Брат посодействовал с получением места в общежитии.
Когда сельские ребята уезжали домой на каникулы, в общежитие заселяли командированных – гостиниц-то в Барнауле кроме "Алтая" не было. Как-то вернулся из дома и нашел под кроватью бумажку одного из командированных с перечислением напитков для вечернего стола. У меня глаза на лоб полезли. Затрат на 20 рублей, а у меня стипендия в первое время была 24 рубля. Мы, студенты, жили на продукты, что привозили из деревни в котомках. В комнате жили впятером, коммуной, стол общий, дежурство по графику.
- Я ее почувствовал, когда благодаря освоению целины хлеба стало вдоволь. Раньше в колхозе за один трудодень 200 граммов хлеба полагалось – и всё. Да и как мы были воспитаны? Всё, что не скажут по радио или с трибуны, на ура принимали, всему верили. Знали, как тяжело приходилось молодогвардейцам, Павке Корчагину, поэтому нам казалось, что живем в раю в сравнении с тем, что они перенесли. Было лишь постоянное желание покушать. К тому же взрослые нас все время предупреждали: не говорите лишнего. Каким было мальчишеское детство в нашей деревне? У одного отец на фронте, у другого в плену, у третьего – "по линии НКВД". Мать чья-нибудь наберет на колхозном поле немного картошки, чтобы детей прокормить, дают три года. "Закон о трёх колосках", принятый в августе 1932 года. Безотцовщины хватало. Но при том, что на попечении у матерей находилось по трое-четверо, а то и больше детей, ни одного ребенка никто никуда не сдал. Всех вырастили, выучили – во всяком случае, в школе-семилетке. От армии никто не косил.
- Наверное, они еще раньше выявились. В Новоповалихе наша компания, в которую входило пятеро ребят, организовывала самодеятельные концерты. Как правило, я выступал в роли конферансье. В сельском клубе народу набивалось – как говорится, маковому зернышку негде упасть. Со мной в деревне все ребята считались и прислушивались. А с нашей компанией ходили парни постарше лет на семь-восемь. Тогда и в школе в одном классе могли учиться разновозрастные мальчишки – война много чего перепутала.
В нашей дружной компании у двоих отцы на фронте погибли. У третьего отец служил замполитом воинской части. Война началась, он находился в воинской части в Гродно. Успел отправить семью последним эшелоном в тыл. Вскоре жена получила извещение: "пропал без вести". Несмотря на то, что кормилец был офицером и коммунистом, семья никакой компенсации не получила. Потому что пропал без вести. А вдруг он перебежал к немцам?! Лишь в семидесятые годы мать моего друга детства получила приглашение на открытие памятника освободителям Одессы. Поехал старший сын. Оказалось, отец погиб при освобождении, ему было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Как я уже говорил, мой отец отбывал срок. И только у одного из нас папа был в семье, работал на селе.
- Наш преподаватель по электротехнике потрудился в Воркуте, куда попал, скажем так, не по своей воле. Последние годы его жизни в Воркуте пришлись на послесталинское время. Заработки там хорошие. Он нас, троих студентов, и сагитировал поехать на работу в комбинат "Печоршахтострой".
Написали запрос, получили вызов, приехали, взяли нас на работу арматурщиками. Поработал я арматурщиком, стал мастером, потом начальником смены, а через год – замначальника смены. В отпуск на "Большую землю" уходили сразу на шесть месяцев. Каждый работал по три года без отпуска, отпуск за год – по два месяца. Начальник цеха оказался сибиряком, родом из Новокузнецка, мы с ним хорошо сработались. Когда он пошел в отпуск, директор (а было ему всего-то 30 лет) пригласил меня и предложил принять цех на шесть месяцев. Директоры тогда были в большом авторитете, спорить с ними никто не помышлял. Принял цех. Пришло время партийному собранию, а мне нельзя на него идти, беспартийный. Но в Воркуте много было реабилитированных членов партии, которым после окончания сроков отсидки некуда было уезжать – кто-то "двадцатку" отсидел, кто-то 25 лет. Сроки давали нешуточные. Что говорить, если начальником парасилового цеха работал бывший министр культуры Грузии! Тот, кто давал мне рекомендацию в партию, прежде, чем угодить в Воркуту, был секретарем крупного горкома. 21 год мне был, когда приняли кандидатом в члены КПСС. С тех пор и начался мой путь в "красные директора".
- Три года, как положено. Приехал домой в отпуск. Отец опять переговорил с директором совхоза Крюковым, тот предложил остаться, заняться строительными делами. Мои отговорки, что я технолог, а не строитель, Анатолия Михайловича не переубедили. Сказал, дедовским способом будешь строить.
- Встал на пятки, крутнулся, три шага в одну сторону сделал. Вернулся и под прямым углом четыре шага в другую. Если между двумя точками получается пять метров – теорема Пифагора! – значит, все правильно рассчитал, можно скотный двор начинать строить. "Меня ж в Воркуте по 47-й статье выгонят", - сделал я последнюю попытку. Тогда по этой статье за прогулы увольняли. "Да всех хороших людей по 47-й увольняют!" - рассмеялся Крюков. Ну что, остался в родной деревне. Строил птичники, школу, столовую. Работал и понимал: надо заочно высшее образование получать. Кое-как отпросился в финансово-экономический институт. Приехал в Барнаул, узнал, что комбинат панельного домостроения строится, квартиры работникам дают. Приняли меня на КПД инженером по подготовке кадром с окладом 99 рублей. Когда завод заработал, стал мастером. Через полгода перевели начальником цеха. Два года проработал – на стройке произошел несчастный случай. Крюк нашей панели при монтаже вышел из зацепления. Панель начала падать, а монтажник, растерявшись, вместо того, чтобы назад отскочить, рванул вдоль панели. Накрыло насмерть. Кто-то должен был ответить за случившееся. Крайним назначили меня: мол, петля оказалась размером больше, чем надо. Как больше, не мы приваривали петли – нам их готовые поставляли с арматурного завода, доказывал я. Но спорить было бесполезно. Предложили понижение в должности с последующим восстановлением через какой-то срок, но я фыркнул: "Нет!". Ушел работать на ЗЯБ.
- В шестьдесят четвертом. На ЗЯБе главным инженером работал умный мужик, мы сразу сошлись характерами. Начинал я с начальника смены, потом стал технологом. Проработал меньше года – назначили начальником цеха минваты. И тут как раз в крае началось восстановление кирпичных заводов, ликвидированных при Хрущеве - посчитали тогда, что раз КПД строим, то кирпич нам больше не понадобится.
- Наш главный инженер к этому времени ушел на повышение в трест, он-то и предложил мне возглавить процесс восстановления кирзавода: "Давай, мы тебе поможем". Я согласился. Три года проработал. Привели захиревший завод в порядок, стены плиткой облицевали, зеркала вставили. Сделали здравпункт для рабочих, бытовые комнаты оборудовали. И как всегда бывает – беда пришла, откуда не думал. Инженер по технике безопасности не справлялась с обязанностями, а я был директор молодой, горячий. Предложил уволиться. А у нее брат оказался большим начальником. Написала жалобу. Нагрянули с проверкой. Обнаружили "излишества" - стены в плитке, комната гигиены.
- А в то время велась борьба с излишествами. Насчитали где-то пять-семь тысяч рублей, потраченных неправильно. ОБХС проявила интерес. Дело собрались рассматривать на бюро горкома партии, что грозило исключением из партии и дальнейшей дорогой к прокурору. Спасла… путевка, по которой ездили за обменом опытом. Обмениваться им предстояло в Москве, где у меня были знакомые ребята из Минстроя. Приехал, встретились, рассказал, что и как. Москвичи говорят: "В Архангельск поедешь директором завода?". – "Кто ж меня отпустит?". – "Это не твое дело". Мне еще тридцати не было и я был готов ехать хоть к черту на кулички.
Оказалось, мои знакомые из министерства готовили постановление ЦК КПСС о строительстве Архангельского целлюлозно-бумажного комбината, а в связи с этим и о развитии в области строительной индустрии. Местный завод стройматериалов нужно было реконструировать. Сделать это предстояло болгарским строителям – в рамках сотрудничества стран Совета экономической взаимопомощи. В 22-м пункте постановления ЦК было написано, что директором Архангельского завода строительных материалов назначается М.Ф. Мариупольский. Так ребята московские меня и вытащили – в Барнауле были ошеломлены: откуда у Мариупольского такие связи в ЦК? Ни о каком вызове на бюро речи быть не могло... В те времена не только уделяли огромное внимание подготовке и росту кадров, но и умели их беречь. Развал начался после известного посыла Горбачева рабочим: вы директоров снизу давите, а мы их сверху будем. Сколько у нас в разгул перестройки сместили сильных директоров!
- Люди в Архангельске замечательные, но на похвалу скупые, любому приезжему их доверие и расположение надо еще завоевать. Мне хорошо работалось, хотя реконструкция завода стояла на жестком контроле и в ЦК, и в министерстве. Болгары добросовестно работали. Сложности, которые возникали, помогал разрешать обком партии, всё оперативно делалось. Нужен силовой кабель в выходные дни – звонок из обкома и никаких вопросов! Конечно, сейчас, если есть деньги, не только кабель, но и все что можно купить. Однако деньги есть не всегда.
Когда мы сдали первую очередь завода, приехал министр среднего машиностроения СССР. Что это такое было, вы знаете? Минсредмаш – это прежде всего "оборонка". Министру понравилось на заводе. Смешная при нем ситуация получилась. Я пошел встречать министра, возвращаемся в кабинет, а там секретарша по четвереньках стоит, дорожку собирает. Борьба с "излишествами" продолжалась, нельзя было в кабинете ни холодильника иметь, ни ковровых дорожек. Министр - молодец, с юмором отнесся к увиденному. Через несколько дней приехал на завод завотделом ЦК (он часто бывал) и задает вопрос: "Слушай, что такое, министр про тебя постоянно спрашивает – откуда, где раньше работал?". Когда же мы сдали вторую очередь завода, мне предложили в Минсредмаше стать начальником управления. Я отказался – не хотел в Москву. Министр поуговаривал, а потом предложил ехать в Калугу, где строился схожий с архангельским завод. Пошутил: "Калуга рядом с Москвой, мне будет куда приехать водки выпить".
Пять лет я в Калуге отработал. К тому времени у отца стало здоровье сдавать, и я начал отпрашиваться на родину. Министр против, секретарь обкома ни в какую: "Выбирай в Калуге любую квартиру и перевози родителей". Но я понимал, что никуда они не поедут из деревни. В июне приехал на Алтай в отпуск и встретил здесь Израила Наумовича Копелиовича, возглавлявшего Главалтайстрой. Копелиович предложил вернуться на ЗЯБ – директором: "Мы тебя давно разыскиваем". В Калуге я написал заявление об увольнении – и завод завалили комиссиями. Одна за другой! Спрашиваю в обкоме: "Что происходит?". – "Забери заявление и всё прекратится". Полгода мурыжили, даже КРУ приходил, всю бухгалтерию перевернули. Заявление подписали лишь 8 февраля.
- Я-то думал, что за один завод буду отвечать… Выяснилось, что к ЗЯБу относятся еще цех минваты, строящийся ЖБИ, поселок Силикатный и все его очистные сооружения, котельные на поселке и на заводе, водозаборы. Директоры в последнее время менялись как наряды у модницы – полгода-год-полгода. То из горкома кого-нибудь поставят, то из профсоюза. Я стал восьмым директором по счету на ЗЯБе. До этого долгожителем был один Петр Тимофеевич Колобовников – девять лет.
- Стены, покрашенные жуткой зеленой краской, и гигантские залежи бракованного стройматериала на складе. Завод на боку лежал, план не выполняли. В такой мутной воде некоторым хорошо жилось – какой спрос со слабого предприятия? В первый же день зашла в кабинет секретарша и протянула резиновые сапоги – по заводу ходить. Я говорю: "Нет, я в туфлях приехал, в них и буду". Секретарша хотела как лучше: в цехе, где размещалось основное производство, брак бульдозерами выгребали.
- Я через неделю написал заявление об увольнении. В это время еще пришла телеграмма из Калуги: "Возвращайся. Гарантируем моральную и материальную поддержку". Заявление с телеграммой положил на стол управляющему треста. Тот прочитал, поднял глаза и спрашивает: "А что я коллективу скажу, который тебя полгода ждал?". Не подписал. Вечером на завод приехали управляющий, Копелиович и замминистра, курировавший строительство Коксохима – взяли его за компанию. Сели в кабинете, начали ломать, уговаривать: "Мы тебе поможем!". И уломали.
Чтобы убрать мусор с завода, понадобилось полтора года. Потом я приказал те ворота, через которые выгребали брак, закрыть. "Зачем? – спрашивают подчиненные. – А что с мусором будем делать?". – "Ничего. Мусора не будет". Возрождение завода происходило через перестройку психологии. Пришлось кое-кого увольнять. Требовалось стабилизировать коллектив. Опытных рабочих осталось мало. У нас кто только не работал – условно осужденные (на поселке располагалось две спецкомендатуры), клиенты ЛТП, те, кто у наркологов лечился. Когда ситуация начала выравниваться, рабочие стали зарплату стабильно получать. Мы постепенно отказались от "командированных" из наркологии и ЛТП. А те, кого присылала спецкомендатура, остались – там в основном нормальные ребята были, управляемые, и к репрессивным мерам мы почти не прибегали, находили общий язык. Первые годы я спал ногой на батарее.
- Ну да. Жил в постоянном ожидании звонка – тепло или холодно в поселке, работает или нет котельная, есть ли вода. У меня работали 148 работников ЖКО! Всего на заводе числилось 1100 человек, в заводоуправлении насчитывалось 89 инженерно-технических работников и в цехах 132, а выпускали мы продукции не больше, чем сейчас. Сейчас же у нас всего-навсего 28 итээровцев, в заводуправлении – девять.
- В отношениях с ними лучше всего быть открытым и честным. Не надо бояться личных бесед. Рабочие всегда ко мне могут прийти и поделиться наболевшим. Раньше я вообще любил приезжать на завод по выходным, когда нет начальников цехов, мастеров и другой директорской свиты. С одним работягой поговорил, с другим, где-то заметил нелады – и ты перед началом рабочей недели в курсе всех дел!
Я редко прибегал к репрессивным мерам. Пытался добром наставить человека на путь истинный. Если не получалось, говорил: "У тебя не получается. Даю тебе два месяца, зарплату буду платить, но ты подбери себе другую работу". Я вам скажу, никаких обид не было, мне до сих пор звонят те, кто вот так ушел. Ребята нашли себя в других сферах, редко кто спился. Сам я на рабочем месте никогда не позволял напиться. Того же и от подчиненных требовал.
На заводе работает столовая. Салат, первое, второе, булочка, компот или чай – такой вот обед в пределах 60 рублей. Свой здравпункт. Работнику не надо бегать по поликлиникам, лечение здесь получает. Делаем бесплатные прививки. Когда начинается эпидемия гриппа, бесплатно даем необходимые лекарства. Летняя и зимняя спецодежда, обувь выдаются также бесплатно. Ну а как? Если не накормить рабочего, какой с него толк?
- Я бы сказал, что нет, не разучились. Коллектив у нас сплоченный, многие после армии на завод возвращаются. Кто хочет дом построить, тому стройматериалы подешевле выписываем. Когда есть финансовая возможность, помогаем с покупкой квартир.
В девяностые годы мы ни разу не задержали зарплату, ни разу не остановили производство.
- Да сколько раз! Для выпуска нашей продукции немало компонентов поставлялось с Кузбасса – известняк, цемент, металл. Меня приглашали на 70-летие Кузнецкого металлургического комбината (кстати, мой отец в 17-летнем возрасте принимал участие в строительстве КМК). На фуршете директора КМК руководители других новокузнецких заводов в шутку спросили: "Почему у Мариупольского авторитета здесь больше, чем у нас?". Может, потому, что я всегда держал свое слово и входил в трудное положение коллег. И ко мне так же относились. Предприятия постоянно выручали друг друга. То я кому-то был должен, то мне. Но мы всегда возвращали долги. Так мы и продержались во времена взаиморасчетов. Вот один пример. Чтобы в то время получить цемент с завода в Топках, нам нужно было привезти известняк из Гурьевска, обжечь его и доставить полученную известь на Силикатный завод. В счет этого Силикатный поставлял кирпич на заринский Коксохим, который в свою очередь отправлял коксующий уголь на Урал. Уральцы поставляли гипс в Топки, а оттуда нам приходил цемент. Длинная цепочка получалась. И если бы не те "красные директора", которые возглавляли задействованные заводы, цепочка быстро бы рассыпалась. Но никто нигде не заворовался. Официальных договоров почти не было, все строилось на доверии и телефонных звонках.
Я горжусь тем, что меня называют "красным директором" и сейчас не отказываюсь от тех идеалов. Может поэтому, когда наступили "смутные времена", ко мне ни разу не обратились по поводу так называемых откатов. Знали, что я в такие игры не играю.
- В советское время было легче. Конечно, дисциплина поддерживалась такая, что из тебя все соки выжимали. Но я как директор мог съездить в трест или главк и разрешить какую-то проблему. Однажды до министерства СССР дошел, чтобы доказать свою правоту. И доказал. В ту пору были руководители, неравнодушные к судьбам отрасли и конкретных предприятий. Какие-то вопросы можно было решить через горком партии. Однажды пришли представители ЦНТИ проверять качество продукции, нашли нелепую зацепку и накрутили по тем ценам штраф в сто с лишним тысяч рублей. Представляете? ЦНТИ подчинялась только Москве, но секретарь горкома Владимир Николаевич Баварин за несколько дней закрыл вопрос. А сейчас директорам не к кому за поддержкой обратиться. Про нас вспоминают, когда выборы приближаются или важные для города или края мероприятия происходят. Но я сильно и не навязываюсь властям.
- Нет! Попросят предприятие о помощи – помогаем. Николаевка в 2010 году сгорела. Почти вся деревня после пожара построена из нашего газобетона. Жители сами об этом попросили, стройматериалы других компаний им не приглянулись. Восстанавливали Николаевку в жесткие сроки, строительство стояло на контроле в Москве – ничего, мы справились, дополнительные смены организовали. У меня очень хорошие отношения были с Александром Александровичем Суриковым в бытность его губернатором, с мэром Барнаула Бавариным. Владимир Николаевич не раз звонил посоветоваться. Хорошо общались в крайисполкоме с Кулешовым, Германенко.
- У меня несколько раз была возможность перейти в это сословие, начиная с предложения переходе в Минсредмаш. Здесь меня, к примеру, в Главалтайстрой звали. Но я всегда отказывался. Потому что завод – это дело живое.
- Церковь в Новоалтайске. Настоятелем в нем был отец Михаил. Очень интересно с ним работалось. Когда мне на сердце делали операцию, батюшка приезжал ко мне дважды. "Давай, - говорил, - вместе за твое здоровье помолимся". Сейчас он в Питере восстанавливает Преображенский храм. Женский монастырь я помогал ремонтировать.
- Очень просто сочетается. Мать не была ярой верующей, но про Бога и церковные праздники никогда не забывала. Нас не воспитывала в большой набожности, но тем не менее мы росли крещенными. Мне грех на Бога роптать – при всех жизненных передрягах я до сих пор жив и работаю.
- В любое время жить интересно. У меня много друзей, есть общие интересы. Правда, с молодым поколением руководителей стал чувствовать себя чужим среди своих. У молодых свои интересы. Для них работа – это бизнес. А я до сих пор считаю себя директором завода, ответственным за производство и людей.
- Вы больную тему задеваете. Все-таки многие перипетии в нашей истории идут от первых лиц в стране. Вспомните, как страну мотало в разные стороны при Хрущеве. Надо молить Бога за Путина. Представляю, каково ему приходится и в каких сложных условиях он работает. Кризисы, в которые попадает наша страна, не его рук дело. Путин дал возможность людям почувствовать себя людьми. Это не Горбачев с Ельциным. Цари Россию расширяли, а при этих президентах мы много чего растеряли, не только территории. Если уж заговорили про историю, приведу пару примеров. Калорийность меню в заводских столовых знаменитого промышленника Акинфия Демидова было в четыре раза выше, чем в современных. В советские времена внушали, что Ивана Ползунова загнобили чиновники, но из серьезных научных источников видно, что жил он хорошо, и сама императрица его премировала. Цари болели за народ, им было небезразлично, что люди о них говорить будут не только при жизни, но и после смерти.
- Нужно быть человеком. Только и всего.
- Один из моих пращуров был купцом второй гильдии в Омске. Торговал винокуренной продукцией. Сын мой Андрей, кандидат исторических наук, рассказывает, что на стене Омского ликероводочного завода сохранилась фамилия "Мариупольский" - до сих пор ее закрасить не могут. После революции на нашу родню начались гонения. Только пришли в себя – грянуло раскулачивание. Пришлось переселяться в Новосибирскую область, потом вернулись. Отец же мой со старшей сестрой уехали строить "город-сад" - Новокузнецк. В конце концов, отец со своей семьей обосновался на Алтае. Он хоть и отбыл срок, но я от него я ни разу худого слова не слышал о советской власти. ХХ век разбросал наш род по всему миру. Андрею приходило письмо от родственницы, живущей в Австралии. Есть наши родственники в Израиле.
- Люблю читать, особенно историческую литературу. Книги давно собираю, можно сказать, с самого детства. В восьмом-десятом классах что друг другу на день рождения чаще всего дарили? Книги. Позже, когда стал директором предприятия, доставал книги "по знакомству". Дома у меня большая библиотека. Одно время увлекался детективами. Потом заметил: через неделю только что прочитанный детектив можно заново начинать – не помнишь ничего.
- В рабочие проблемы домашних стараюсь особо не посвящать. У нас с женой было трое детей, но приемный сын, к сожалению, умер. Андрей преподает историю в вузе, дочь работала на таможне, вышла на пенсию. Я дед пятерых внуков. Один внук работает прокурором в Шипуновского районе, второй – в таможне Ленинградской области. Его сестренка Таня, программистка, уехала в Питер. Алена, еще одна внучка, выучилась в Питере на специалиста в сфере гостиничного сервиса. Сын моего Андрея, Саша, тоже стал историком, хочет в школе преподавать. Все мои дети были воспитаны так, что никто не открывал пинком дверь в рабочий кабинет отца. Всегда позвонят, попросят разрешения приехать, дождутся в приемной, если я занят. Вот сейчас Андрей позвонил, встретиться хочет.
С руководством и коллективом завода ячеистого бетона всегда было легко работать. Какие бы задачи не ставило время, какие бы обстоятельства не осложняли ситуацию, всегда удавалось договориться и найти наиболее оптимальные решения. Заказчики и строители рассматривают ЗЯБ как надежного и честного партнера.