июнь 5, 2020
Одни люди наверняка умрут от рака, другие никогда им не заболеют. Дело не в судьбе, а в законах биологии. Алтайские ученые на основе многолетних исследований разработали точную систему оценки онкологических рисков. Мы говорим с автором системы, знаменитым алтайским онкологом, профессором Александром Лазаревым о том, почему повальная диспансеризация неэффективна и как рассчитать раковую опасность лично для себя.
Александр Лазарев.
Анна Зайкова.
— Надо принять как данность, что количество онкологических заболеваний продолжит расти. Проблему ни в наше время, ни в ближайшем будущем никто не решит, потому что это биологический процесс. Пока мы учимся лечить одни опухоли, появляются другие разновидности, к которым пока нет подхода.
Сейчас много говорят о ранней диагностике — компьютерной и позитронно-эмиссионной томографии, но любой метод направлен только на выявление чего-то одного, и универсальный прием найти невозможно. Например, рак молочной железы на самом деле — это тысячи разных заболеваний. Со своим патогенезом, со своим течением, со своим прогнозом: есть молниеносные формы, которые трудно победить.
С другой стороны, в отношении любой болезни есть три категории пациентов.
Первая — люди, которые имеют абсолютную предрасположенность, и болезнь у них возникает рано или поздно, что бы человек ни делал. Предотвратить это невозможно, такова генетика. Человек уже родился с раковой мутацией. Среди онкологических больных таких 15–20% — большой массив.
— Казалось бы, ситуация беспросветная. Но эти наследуемые раковые заболевания наиболее благоприятны: протекают легче, хорошо поддаются лечению. То есть ими можно управлять. Предотвратить нельзя, но оттянуть начало болезни или раньше диагностировать можно.
Вторая категория — другая крайность: это люди с мощной врожденной противоопухолевой устойчивостью. Тут так же, как с ковидными больными: большинство носят вирус, но не болеют, потому что иммунитет справляется.
Если у человека хорошая врожденная защита, то даже интенсивное воздействие канцерогенов не приведет к заболеванию. Есть люди, которые курят всю жизнь, но рака легкого у них нет. Более того, небольшое количество сигарет дает седативный эффект и в некоторых случаях опосредованно снижает риск развития опухоли.
Таких людей с врожденной устойчивостью около 50%.
— Именно так, никогда. И не надо морочить голову, это устойчивый «биологический объект». У такого человека может развиться масса других болезней, но злокачественной опухоли не будет, потому что нет мутаций.
Мы говорим, что Чернобыль — это опасно. Опасно, но не для всех. Летчик, который бомбил Нагасаки, получил огромнейшую дозу радиации, но спокойно прожил до 98 лет.
— Это как раз для третьей категории людей — их порядка 30% — с незначительной устойчивостью к раку. Такой человек с равной вероятностью может заболеть или не заболеть. И наши рекомендации в этом случае могут снизить риск развития злокачественных образований.
Опухоль разовьется рано, если иммунитет недостаточен. Если человек старшего возраста, некачественно питается, живет в условиях канцерогенного прессинга, то система не справится. Каждый день идет образование минимум 5 тысяч новых злокачественных клеток, и организм должен их выводить, а защиты не хватает, и опухоль оказывается быстрее иммунного ответа.
— Сейчас нет проблем в лечении начальной стадии развития опухоли. Вопрос в том, как ее найти. Что такое ранняя диагностика? Обнаружение опухоли на первой-второй стадии? Но это значит, что рак уже запущен. На этих этапах при раке легких или молочной железы уже идет диссеминация, то есть распространение клеток опухоли по кровеносной и лимфатической системе по всему организму. То есть мы говорим о начальной стадии, но на самом деле уже опоздали.
Ранняя форма — это опухоль в несколько миллиметров, когда она еще не вышла за пределы первичного очага. Например, гинеколог видит какой-то воспалительный процесс на шейке матки, берет мазок, обнаруживает рак in situ — скопление измененных клеток в эпителии. Такую опухоль достаточно прижечь лазером или заморозить жидким азотом, и все — женщина полностью здорова, никакой хирургии, никаких кошмарных облучений, никакой инвалидизации. Мы выявляем до 500 таких больных в год.
Задача онкологов — обнаруживать опухоль на этой стадии, когда она еще не начала распространяться. Но как? К сожалению, есть единственный метод — цитологический, применимый только в случаях наружных опухолей, когда есть возможность взять мазок.
— КТ может зарегистрировать опухоль в 0,5 сантиметра. Но это уже большое образование. Сантиметр в диаметре — это далеко зашедший процесс: мы удалим первичный очаг, но опухолевые клетки уже пошли по организму.
Вот почему от наружных опухолей люди умирают редко, их можно «зарегистрировать» визуально. Зато рак мозга, кишечника, легких видят только на третьей-четвертой стадии, когда опухоль уже «рассыпалась».
Как бы мы ни рекламировали МРТ как наиболее точный способ диагностики, его долго еще не внесут в список процедур обязательного скрининга для населения, потому что это слишком дорогая процедура, неподъемная финансовая ноша для государства.
Или, например, метод ПЭТ. У нас скоро запустят такое оборудование. Будет онкоцентр выполнять, скажем, 2000 исследований в год. Это ничтожно мало, потому что абсолютно всех жителей Алтайского края старше 40 лет надо будет проверять каждый год. Представляете, какие это массивы?
— Диспансеризация содержит в своем арсенале те методы, с которыми действительно ранняя диагностика онкологических заболеваний невозможна. Например, УЗИ поможет найти опухоль в лучшем случае уже в несколько сантиметров. И врача тут обвинять нельзя, сама техника этого не видит.
В советское время в Алтайском крае на три миллиона жителей, грубо говоря, проводили 13 миллионов профосмотров, то есть по несколько раз в год на каждого. А выявляемости онкологических заболеваний не было, потому что это профанация. Потому что невозможно качественно провести осмотры для такого массива людей.
— Я 50 лет отдал онкологии. Конечно, ситуация за это время значительно изменилась, но не так радикально, как хотелось бы. Как бы мы ни старались, но в 20% случаев опухоль обнаруживают на четвертой стадии. Не только из-за того, что больной пришел поздно. Даже если человек рано пришел, заболевание просто не могут найти, потому что у него особенное, характерное только для этого пациента течение.
На сегодняшний день наша методика — единственная в мире, которая может действительно правильно сформировать группы риска и начать целевой поиск.
По итогу мы будем знать, что вот именно в этой группе людей риск развития того или иного вида рака очень высок. Сможем следить за этими людьми, назначить индивидуальную программу диагностики и профилактики.
Мы сможем выявить орган-мишень с наибольшим риском развития злокачественной опухоли, а значит, будем знать, что, где и когда смотреть. А не просто так: давайте сделаем КТ всего тела. Да не дай Бог. Если вы часто будете это делать, то опухоль может развиться от самой процедуры. Это же 450 снимков за сеанс — колоссальная лучевая нагрузка, страшное дело. Почти у 10% людей сами диагностические процедуры запускают механизм развития опухоли.
Если по итогу нашего исследования мы не увидим у человека никаких рисков, то следующие пять лет он может быть спокоен, не надо делать маммографию или другую лучевую диагностику. Государству не надо тратить большие деньги на глубокое обследование этих жителей на онкозаболевания и перенапрягать систему здравоохранения.
— Методика стала возможной только с развитием цифровых технологий. Хотя я занимался этой работой практически всю жизнь, нужно было учесть огромный массив данных, вручную это невозможно. Чтобы создать методику, мы проводили исследования более чем на 5000 онкологических пациентов и на стольких же здоровых людях. На сбор данных ушло больше 12 лет.
Мы взяли 10 локализаций рака и определили 45 факторов риска, включая пол, возраст, вес, тип нервной системы, режим сна, характер труда, генетические исследования, опухолевые маркеры и много других.
Просчитали степень влияния каждого фактора на развитие той или иной опухоли. Например, длительные стрессы и половая жизнь почти не влияют на развитие рака мозга, зато имеют колоссальное значение для рака молочной железы.
Популярная рекомендация: чтобы снизить риск онкозаболеваний, все худейте. Да почему все-то? Это слишком индивидуально. Более того, мы сегодня уже выяснили, что среди людей с большой массой тела есть большая устойчивость к раку легкого.
А, например, худенькие женщины имеют больший риск рака молочной железы, у них эндокринная система по-другому настроена. Масса тела до 80–90 килограммов, напротив, защищает от этого вида рака.
Степень влияния каждого фактора для каждого рака оценивается от -2 до 3–4 и более, от меньшего значения к большему. Возьмем для примера фактор типа нервной системы при том же раке молочной железы. Для меланхолика и холерика значение будет 0, сангвиника — 1 и -1 для флегматика. Мы смотрели гормонограммы мужчин и женщин. И если у первых кривая незначительно колеблется, то у вторых «пляшет». Поэтому в течение одного дня или даже нескольких часов женщина может попеременно кричать, плакать и петь. У более спокойных риск рака молочной железы снижается.
Или вот очень интересный фактор онконаследственности. Если родственники не болели раком, риск 0, если один кровный родственник болел, то 1. А если в роду есть два и более заболевших, то значение может быть -1. Смотрите, как неоднозначно. Получается, что в некоторых случаях чем больше в наследственном анамнезе заболевших раком, тем меньше риск получить опухоль.
— Это и есть один из законов естественного отбора: неустойчивые биологические объекты вымирают. Я на щитовидной железе смотрел влияние Семипалатинского полигона. В Горняке, Змеиногорском, Третьяковском, Курьинском районах рака щитовидки всегда было больше, чем в других местах. А с 2000 года заболеваемость стала резко падать, и сегодня она в несколько раз ниже, чем на территории всего края.
Те, у кого была предрасположенность, заболели и умерли, остались устойчивые. Я даже сам себе не поверил и стал перепроверять: нет, все верно, работает как «Отче наш».
Так что не надо только из-за наследственного фактора бояться. Раковые мутации начинают выводиться уже через одно поколение.
— Радионуклиды йода исчезают, поэтому рака щитовидной железы стало меньше. Но другие, влияющие на легкие и костную ткань, все еще оказывают воздействие. Плутоний вовсе не разрушается никогда, а его тоже много лежит.
— Этот наследственный фактор учитывают в первую очередь и сильно ошибаются. Вроде бы да, профилактика. Но как именно это делают? На одном из форумов профессор из Северной Каролины рассказывал, что у людей находят онкомаркеры диффузного семейного полипоза, это фактически предрак, то есть опухоль разовьется рано или поздно. С таким диагнозом пациентов с 9 лет отправляют к хирургу на профилактическую операцию.
По сути, им вырезают толстую кишку и выводят анус на живот. Представляете, как это меняет жизнь ребенка или юноши, девушки? После такой операции люди не живут дольше 16–18 лет, то есть они даже не доживают до того момента, как у них мог бы развиться рак.
Зачем? Нужно начать прицельно искать у человека рак кишечника за пять лет до того, как заболели его родители. У меня были такие пациенты. Одного прооперировали в 36 лет, второго в 42, третьего в 46. Это уже зрелые люди, а не подростки.
Яркий пример — известная актриса с положительным онкомаркером BRCA1, которая настояла, чтобы ей удалили обе молочные железы, затем яичники и матку. Но правильно ли это?
У нее мама в 57 лет заболела. Правильный срок операции — за пять лет до реализации опухоли у родителей. Так можно было бы отодвинуть развитие новообразования на многие годы. А ее прооперировали в 36 лет, сделав глубоким инвалидом. И при этом все равно не исключено развитие опухоли в других органах.
— Онкологический риск для каждой локализации рассчитывается по простой формуле. Мы складываем все баллы и умножаем на 100%, а затем делим на количество факторов риска.
Ваш личный риск приобрести тот или иной вид рака будет показывать эта цифра, она лежит в диапазоне от «риск отсутствует» до «риск абсолютный».
Всего семь уровней. И для каждого есть рекомендации. Например, для нулевого следует снова проверить онкопредрасположенность через пять лет. Для 1–2-го — через три года. Для 4–5-го надо проверяться ежегодно и искать опухоль в конкретном органе.
— Самостоятельного значения не имеет ни один фактор, только их совокупность. Например, не все могут сдать анализы на онкомаркеры, и не надо.
Такая история была в Санкт-Петербурге. Там в диспансеризацию включили анализы на простатспецифический антиген — маркер рака предстательной железы. Провели почти миллион исследований и получили несколько тысяч положительных результатов. А ведь среди этого числа раковых больных совсем немного.
Американцы вводили этот маркер в общепопуляционный скрининг. Итог ужаснул: расходы колоссальные, масса положительных тестов, у населения дикая онкофобия, больные умирают от ненужного им тяжелого лечения.
Как сейчас складывается ситуация с коронавирусом? Говорят, что надо делать всеобщее поголовное тестирование. Я вижу результат: мы найдем еще миллиард вирус-положительных людей, будет фобия планетарного масштаба, но это не выявит реально заболевших.
— Все верно. Потому что примерно половина из 45 факторов риска управляемы. Мы не можем поменять группу крови, рост или наследственность, но мы можем влиять на вес, количество и характер пищи, продолжительность сна. Можем изменить образ жизни, и тогда у нас снизится, например, количество авиаперелетов, уменьшится прием кофе, алкоголя, сменится водный режим. Можем сменить профессию, наконец: из летчиков уйти в лесники.
То есть влияние каждого фактора для каждого вида рака можно как уменьшить, так и увеличить, и итоговая цифра изменится. Вот вы посмотрели, что она велика, значит, все управляемые факторы со знаком плюс надо превратить в ноль или минус. Исследование как раз позволяет увидеть, как конкретному человеку снизить свой риск.
— Большинство таких анкет и тестов основаны на жалобах пациента. Мы используем комплексный подход, который учитывает не только жалобы и анамнез, но и целый ряд исследований. Например, у женщины болит грудь, может, есть мастопатия, но без других факторов это не значит, что у нее большой раковый риск.
Невозможно выявить ранний рак при помощи анкеты, потому что симптомов нет. Такие опросники нужны лишь для того, чтобы повысить настороженность в отношении какого-то вида рака. Но проблему это не решит.
— Я получил пять патентов и пять электронных программ для врачей. Эта тема настолько актуальна, что патенты защищаются на ура. Есть приложение для самотестирования, оно уступает по качеству профессиональной версии, но позволяет оценить риск.
Настоящий прорыв должен наступить, когда общество созреет. Как любую новую технологию, нашу нельзя внедрить мгновенно. До сих пор не все понимают, что рак может годами развиваться исподволь и не давать никаких признаков, никаких клинических проявлений. Иногда опухоль до 1 сантиметра растет 10–12 лет.
Тут важно еще, что методика предполагает честные ответы. Как иногда говорят: «Я не курю», а сам бросил только вчера и завтра снова закурит. И не всякий мужчина будет откровенно говорить с молодым врачом-женщиной о своей половой жизни, например.
Поэтому мы и запускаем сейчас самотестирование, сами перед собой люди не врут.
— Еще 30 лет назад было очень много рака желудка. Сегодня эта локализация ушла с первой позиции на восьмую-девятую. В Европе его почти нет. Просто изменился образ жизни, питание. Зато нарастает рак предстательной железы. В США он вообще опережает рак легкого.
Опухоли молочной железы у женщин вышли на первое место, потому что есть нарушения репродуктивной функции. Вместо рождения детей женщина сейчас хочет стать хорошим журналистом, например.
Или рак головного мозга. Его не было вообще, а после того, как началась сплошная компьютеризация, мы в год регистрируем по 500 человек с этим заболеванием.
Происходят изменения не только в спектре патологий, но и в структуре самих опухолей. Моя докторская диссертация посвящена патологии желудка. Так вот, в 1990-х мы чаще видели узловые, локализованные опухоли. Теперь много диффузных форм, они гораздо злее, такая опухоль сразу ползет по стенке желудка и быстро дает метастазы.
Над созданием автоматизированных программ выявления онкорисков помимо Александра Лазарева работали его сын, доцент кафедры онкологии АГМУ Сергей Лазарев, врач-онколог Валентина Петрова, предприниматель Валерий Покорняк, специалист IT Вячеслав Марчков.
Александр Федорович Лазарев родился в 1947 году в селе Шипуново Алтайского края. Доктор медицинских наук, профессор. Руководил Алтайским краевым онкологическим диспансером. Имеет десятки авторских свидетельств и патентов, автор более полутора тысяч научных публикаций. Избирался депутатом краевого законодательного собрания.