октябрь 29, 2009
Как получилось: мы сидели на лавочке, грызли яблоки и строили разные планы.
И тут.
Подходит к нам некоторый знакомый дед. С этим дедом нас связывают непростые, мучительные даже отношения: я ненавижу его вялой, но непоколебимой ненавистью муравья к стрекозе, а он все время занимает у нас на "похмелиться". Рефлексия и интеллигентская неуверенность – вот наша партия в этом балете. Его партия – буря и натиск.
– Дорогие соседи! – радуется дед и стремительно пожимает нам руки. – Я должен к вам относиться особо! Вы всегда меня выручаете! Похмеляться-то сегодня будем или нет?
– Не будем, – говорю я строго.
– Не будем? – удивляется дед. – Так ведь пенсия у меня четырнадцатого, а бабка с утра на саду малину закрывает.
– Бабка у вас все время на саду, – говорю, – а вы целыми днями в домино играете и опохмеляетесь. Вот как вам не стыдно?
Дед подумал-подумал и говорит:
– Прости меня. Золушка, прости!
Вы понимаете, дорогие ценители Прекрасного, что после таких слов не занять ему 50 рублей я не могла.
И тут, как честный человек, я должна сменить тональность на более серьезную и рассказать вам о том, что вечером за стенкой дедова бабка проклинала свою жизнь и старого свинью, а у меня сосало под ложечкой – признак того, что мне за что-то стыдно.
Хотя, собственно, я-то ведь ни при чем? Или при чем? Не люблю, когда приходится задавать такие вопросы, ну хотя бы и себе.