июнь 3, 2010
Недавно оценивал в составе группы первые работы молодых исследователей. Когда было обсуждение, коллега шутливо обронила, что я не патриот. Это прозвучало после того, как попросил докладчика уточнить, почему простое упоминание факта полета российских бомбардировщиков над грузинским городом Гори в ходе войны Грузии и Южной Осетии он считает актом информационной войны анализируемой газеты против России. Я могу объяснить себе ход мыслей студента: он исходит из того, что наша страна (хотя формально Южная Осетия – это не часть России) подверглась нападению (у нас уже аксиома, что нападают только плохие, а мы всегда хорошие). От вероломного страшного Саакашвили надо защищаться. Поэтому бомбардировщики должны летать, танки ползать, пушки стрелять, а мы – ненавидеть агрессора, не разбираясь в тонкостях. Победа будет наша! Если думаешь не так, то не патриот. В системе координат 1937 года, мне кажется, звание "непатриот" могло бы предшествовать званию "враг народа". Слава богу, сейчас все-таки другое время, за инакомыслие обывателей пока жестоко не карают.
Люди, пожившие на свете, вроде меня, с детства отчетливо знали: в нашей стране все самое лучшее. Я так продолжаю думать о многом и сейчас, не скрываю своих взглядов. Но в последние годы нередко натыкаюсь на тех, на чьем фоне моя большая любовь кажется сверхкритичным чувством.
Ладно, патриотизм – штука тонкая, нерациональная, да и в случае со студентом не он "виноват". Дело в том, что наш народ подвержен чувству позитивной обреченности: не надо много и упорно трудиться, нет смысла ничего делать, нам и так все положено; мы правы всегда. Точно так же нам вредит и противоположное чувство, не менее распространенное. То и другое – заблуждения. Но многие не готовы это признать и преодолеть. Почему? Ответ, видимо, не так прост, как мне кажется.