ноябрь 4, 2010
Российская экономика преодолела низшую точку кризиса и находится в стадии восстановления, считает Михаил Задорнов, экс-министр финансов, президент-председатель правления банка ВТБ24. Но радоваться рано: к "нефтяной" модели экономического роста мы уже не вернемся, и для того чтобы не стать отстающими, надо искать новые рецепты.
Перед своим приездом в Барнаул Михаил Задорнов встретился в Москве с корреспондентом "СК" и рассказал о текущей ситуации в экономике, объяснил феномен вкладов и пояснил, чем важен памятник жертвам политических репрессий.
– Михаил Михайлович, хотелось бы поговорить с вами о текущей макроэкономической ситуации. Вы согласны с тем, что российская экономика преодолела спад и находится в посткризисном периоде?
– Безусловно, в целом российская экономика преодолела низшую точку кризиса, и в 2010 году мы наблюдаем, как говорят экономисты, "отскок". Растут промышленное производство и розничный товарооборот. Реальные доходы населения, которые в 2009 году упали на 4,5–5%, восстановились. Экономика восстанавливается, и в этом году рост ВВП составит около 4%.
Почему это "отскок"? Происходит восстановительный рост, который компенсирует то падение, которое произошло в кризис. Но к той модели экономического роста, которую мы наблюдали примерно с 2003 по 2008 год и которая давала возможность российской экономике расти ежегодно примерно на 7%, вернуться не удастся. Во многом мотором этой модели стал ежегодный рост цен на нефть. Даже если он составлял 20–30%, это давало большие доходы и бюджету, и экономическим агентам, что формировало уверенность в укреплении рубля, в Россию шел серьезный поток капитала. И вот эти деньги, вырученные от экспорта и притока капитала, подпитывали экономику. Банковская система их также аккумулировала, шло активное кредитование. Все это и создавало ежегодный рост в 7%.
Сейчас ситуация другая. Мы не можем в следующие три – пять лет рассчитывать на то, что цены на нефть будут расти. Может, они вырастут на 10–15%, а, может, упадут. Но главное, что этого главного фактора экономического роста прошлых лет теперь нет.
Соответственно, нет второго фактора – роста расходов государства. Госбюджет России во многом базируется на доходах от экспортных отраслей, и в трехлетнем бюджете заложено очень небольшое номинальное увеличение расходов. Поэтому роста спроса со стороны государства не будет.
В этом – ключевая проблема. Экономика, безусловно, будет расти и дальше, но если не предпринимать существенных структурных изменений и не менять принципы макроэкономической политики, то мы должны быть готовы к тому, что российская экономика будет расти лишь на 3–3,5% ежегодно. Для экономики развивающейся, каковой еще является российская, это очень низкие значения. Мы, во-первых, рискуем продолжать отставание в соревновании с другими растущими экономиками – Китаем, Индией, Турцией.
Во-вторых, этого недостаточно для социальной стабильности общества. Потому что прирост пирога, который делится между всем населением, сокращается. В конечном счете это выливается в социальное недовольство тех или иных слоев населения.
Руководители страны должны трезво посмотреть на эти перспективы и, осознав невозможность вернуться к прежней модели, создать новую экономическую политику, новую реальность.
– На чем она должна основываться?
– Во-первых, на более жесткой макроэкономической политике, которая сможет обеспечить стабильность обменного курса и более низкие темпы инфляции. Чтобы люди, инвесторы и сами предприятия были уверены не на год, а на три-четыре в стабильности рубля и низкой инфляции. Жесткая макроэкономическая политика позволит быстрее сократить дефицит бюджета, выявить более четкие приоритеты бюджетных расходов и не распылять средства.
Это даст второй фактор – условия для инвестиций. Именно они могут стать драйвером экономического роста. Не столько государственные, сколько частные.
Для этого, помимо макроэкономической стабильности, нужно изменить правила работы иностранных инвесторов в России, которые были ужесточены в предыдущие пять – семь лет. Нужно вступление России в ВТО и либерализация режима импортных пошлин. Необходимо резкое сокращение коррупции, о чем сегодня много говорится, но делается мало.
Из всего, что я перечисляю, нет одного рецепта или лекарства, которое способно все решить в один миг. С другой стороны, нет ничего принципиально нового, что уже не сделали другие страны. Российская беда традиционно в том, что у нас большой разрыв между словом и делом.
– Давайте поговорим об экономическом поведении населения в кризис. В чем все-таки продолжающийся феномен банковских вкладов? Проценты по ним по сравнению с прошлым годом существенно упали, зачастую не покрывают даже инфляцию, но при этом население активно продолжает нести деньги в банки.
– Вы верно подметили этот феномен. В прошлом году рост вкладов населения составил 27%, в этом будет больше 30%.
За такой тенденцией стоит несколько факторов. Первый – люди в кризис стали больше сберегать. В 2007–2008 годах средний российский гражданин сберегал не более 6–7% ежемесячных доходов. Примерно с весны 2009 года люди стали сохранять 15–17%. Таким образом люди страхуются от возможных негативных изменений в жизни своей семьи.
Так в кризис ведут себя абсолютно все нации. В Америке, например, до кризиса уровень сбережений был практически равен нулю. Сейчас – 5–7%. Для них это большой рост, но относительный уровень сбережений еще достаточно низок.
У нас высокий уровень сбережений, но китайцы и японцы откладывают до 30% своих доходов. То есть сдвиг в сторону сбережений произошел во всем мире, но у каждой нации – от разной базы.
– Какой второй фактор?
– Люди не знают, кому доверить деньги. Традиционно в России использовались три направления сбережений. Первое – вклады в банках. Второе – трудноизмеримые и потому недооцениваемые экономистами вложения в недвижимость. Рискну сказать, что реальные объемы вложений в недвижимость, особенно на пике стоимости жилья, в 2006–2008 годах, были сопоставимы и даже превышали объем вложений в банковскую систему.
И третье, менее важное направление, – это фондовый рынок. Его емкость в России не слишком велика, но люди через ПИФы или напрямую вкладывались в акции.
На данный момент два последних направления потеряли привлекательность. Недвижимость перестала быть гарантией не только прироста, но и сохранения денег.
Фондовый рынок рухнул еще сильнее – больше чем в два раза. В прошлом году произошло заметное восстановление, но в 2010-м он почти не растет.
Поэтому произошло перераспределение в пользу вкладов. Тем более, государство вовремя поддержало банковскую систему, работает страхование депозитов. Люди убедились: даже если банки разоряются, страхование работает, деньги никто не потерял.
– Насколько это хорошо для экономики?
– Для страны это очень здоровая тенденция, если говорить о макроэкономическом уровне. Де-факто эти деньги в банковской системе заменили внешние заимствования. Благодаря депозитам населения растет пассивная база банков. Они фактически заменили антикризисную помощь государства – сейчас все деньги, которые оно вливало, уже вернулись обратно Центральному банку.
Но для экономики хорошо, чтобы с определенного момента люди начали тратить. При этом деньги, саккумулированные в банках, должны идти в кредитование. Пока оно растет недостаточно быстро. Скажем, вклады выросли с начала года на 20%, а кредитование – всего на 8%. То есть рост кредитования должен подтянуться до роста пассивов.
– А почему у нас невозможна "американская модель", когда значительная часть населения живет в кредитном доме, ездит на кредитной машине, детей учит на заемные средства? Почему это невозможно у нас? Мешает менталитет, недоверие к банкам или высокие ставки?
– Любая стратегия имеет свою меру, свой предел. Что сейчас происходит в США? Там 9,5 млн. семей не могут рассчитаться по ипотеке. Это гигантская доля. В самой Америке ситуация вызывает серьезное недовольство. Это свидетельствует о том, что такая потребительская модель оказалась несостоятельной. На примере США мы увидели ее ограничения.
В России другая крайность. Люди боятся брать кредит даже тогда, когда могут по нему рассчитаться. Отпугивают высокие номинальные процентные ставки. Это следствие инфляции. Надо понимать, что ставка по кредиту – это всегда производная ставки по депозиту плюс банковская маржа и стоимость риска (что какая-та часть заемщиков с банком не рассчитается). Чем ниже инфляция, тем ниже процентные ставки, тем меньше люди платят за время действия кредита.
Сейчас доля кредитов российского населения к ВВП находится на уровне 10–12%. В восточно- и центральноевропейских странах этот уровень составляет 16–20% и более. Быстрее или медленнее, но и мы будем достигать тех значений.
– Удастся ли сохранить значения инфляции, достигнутые в прошлом году?
– В этом году по июль включительно инфляция была даже ниже. Но, к сожалению, в августе и сентябре она росла по 0,8% ежемесячно. Это делает достаточно сложным удержание инфляции в этом году даже на уровне 8,5%.
Тренд снижения оказался сломленным. Феномен инфляции в том, что она питается инфляционными ожиданиями экономических агентов: сейчас все начинают включать ее в модели поведения, в бизнес-планы. Естественно, монополии требуют от правительства серьезного повышения для населения цен на газ, железнодорожные перевозки, электроэнергию, ЖКХ. И эта цепочка будет разворачиваться в следующие полгода. Удастся ли правительству вновь ее сломать? Только в том случае, если будет активная инфляционная политика. Но ее пока не наблюдается.
– Михаил Михайлович, позвольте задать несколько личных вопросов. Вы были депутатом, министром, сейчас руководите крупным банком. Какие еще у вас есть карьерные цели?
– Сегодня мои цели связаны исключительно с продвижением позиций банка. Они простые: увеличить свои позиции на российском рынке и развивать розницу в СНГ и за его границами.
– Сколько времени вы проводите на работе?
– Как правило, 11–12 часов включая деловые встречи. Обычно полдня в субботу я также работаю. Мой график с годами мало меняется. Я так работаю достаточно давно и в разных организациях: в Думе, правительстве, банке.
– На что предпочитаете тратить свободное время?
– Здесь я ничем не отличаюсь от других. Люблю путешествовать: и по работе, и с семьей, в отпуске. Люблю лыжи – беговые и горные. Когда в Москве есть снег, то в выходной прохожу на лыжах не менее 10 километров.
Регулярно хожу на футбол. Я давний футбольный болельщик ЦСКА, бываю на многих матчах клуба и сборной. Вообще, стараюсь проводить свободное время активно, а не на диване с книжкой.
– Вы пользуетесь гаджетами?
– Мы достаточно технологичный банк, и я пользуюсь основными системами, в том числе как клиент. Естественно, использую современные модели смартфонов, но их чрезмерный функционал мне не всегда нужен. И хотя у меня есть электронная книга, я предпочитаю пользоваться бумажными изданиями.
– iPad еще не приобрели?
– Нет. Я достаточно спокойный пользователь электронных устройств.
Цель моего посещения Алтая – двойная. Во-первых, хочу встретиться с руководством нашего офиса и бизнес-партнерами.
Второе: и я лично, и банк ВТБ24 выступили одними из спонсоров изготовления и установки памятника жертвам политических репрессий в Барнауле. Поэтому хотелось бы присутствовать на церемонии открытия. Я считаю, что установка памятника жертвам политических репрессий не на отшибе, а в центре Барнаула – очень важное событие. Не только для потомков тех, кто был репрессирован в сталинские времена, но и для всех сегодня живущих – как напоминание о том, чего мы не должны повторять.
Михаил Михайлович Задорнов родился 4 мая 1963 года в Москве. В 1980 году окончил с золотой медалью среднюю школу, в 1984-м – с красным дипломом Москов ский институт народного хозяйства им. Г. В. Плеханова, в 1988-м – аспирантуру Института экономики АН СССР. Кандидат экономических наук.
В 1993 году был одним из основателей партии "Яблоко", депутат Госдумы четырех созывов. В ноябре 1997– мае 1999-го – министр финансов России. С июля 2005 года – президент-председатель правления банка ВТБ24.
Мнение Михаила Задорнова о развитии банковского сектора в ближайшей перспективе читайте в ближайший понедельник в газете "Ваше дело".