январь 19, 2011
Полвека доктор и ученый Андрей Суховский прожил в Москве. Защитил там кандидатскую диссертацию и двадцать лет врачевал души во Всероссийском центре психического здоровья. А потом перебрался на Алтай и стал священником. Уже 18 лет он – иерей, настоятель храма Покрова Божией Матери в Усть-Коксе, для прихожан – отец Андрей. Его жизнь похожа на рождественскую притчу, где спорят добро и зло, встречаются вера и совесть.
– Я родился почти 70 лет назад, 65 из них я в церкви. Привела бабушка, когда был совсем ребенком. Тогда это не очень поощрялось, но она была глубоко верующая, помогала священникам, такая богоискательница… Дед служил военным, во время Великой Отечественной войны был референтом Микояна, потом работал в Генеральном штабе. А бабушка помогала арестованным священникам. Дед, конечно, бурчал по поводу ее деятельности.
Отец погиб на войне, когда мне было два года. Моим воспитанием занимались мама, и бабушка, и дедушка, когда на пенсию вышел.
Иметь в семье священников в то время было хуже, чем расти в семье шпионов или бандитов. Поэтому меня отговорили от поступления в семинарию, я пошел в мединститут, окончил его и 20 лет проработал в Институте психиатрии в Москве. Сейчас это Всероссийский центр психического здоровья.
А к 50 годам у меня произошел внутренний кризис. Умерла моя духовная мать. Я как-то растерялся: в последние годы мы с ней редко встречались, и я даже не думал, что это так важно, когда за тебя кто-то молится. Вокруг было много других людей. А тут вдруг наступило такое истощение – как будто я рыба, выброшенная на лед. В профессии что-то не ладилось, хотя это было в начале 90-х – тогда вообще объективно трудно было. И вот получилось так, что в этом состоянии я побывал в Горном Алтае. Была такая Ринита Андреевна Григорьева – известный кинорежиссер, ее знают на Алтае как друга Василия Шукшина, она один из идеологов Шукшинских чтений. Она и предложила поехать в Горный. У нас была такая делегация: писатели, ученые. Я сказал: вот хотел бы стать священником. А в Усть-Коксе говорят: нам нужен здесь батюшка, мы храм хотим поставить. Резидент всех разведок – Мы, москвичи, любим помечтать о чем-то, но здесь меня поставили перед фактом: выбирайся, приезжай. И вот я переехал в Усть-Коксу, непростой район, где две трети населения – потомки кержаков-беспоповцев. Они насторожились: зачем к нам москвич? Хотя москвичи туда едут, но в основном мистики, которые ищут Шамбалу – из-за Рериха, он там когда-то останавливался. Трудно было объяснить такому населению, что есть промысел Божий. А там еще в одной гористой местности Наталья Бондарчук поставила часовню небольшую домовую. Она связана и с мистикой, и с православием. Я только что приехал, но попросил людей туда не ходить – сказал, что мы, православные, в таких делах не участвуем. Бондарчук пошла в администрацию: мол, я здесь давно, а вы тут учите... Но я сказал: у нас свои законы, для такого решения есть архиереи. Тогда она послала своего бывшего мужа Николая Бурляева к владыке Тихону, и он дал свое благословение. В итоге за Катунью, на так называемой кержацкой земле, поставили часовню, и я ее освящал. Я еще у Натальи спросил: кержаки не против? Она сказала, что нет. Устроили торжественное собрание, пригласили людей… А в это время из соседней деревни убежала женщина, которую избивал муж, и непонятным образом в лесу погибла. Пустили слух, что это ритуальное убийство, что женщине пустили кровь и мы этой кровью якобы освящали часовню. После этого часовню в два захода сожгли. Но народ ради любопытства повалил в церковь: шли посмотреть на попа, который часовню освящал, но кто-то оставался. Их припугнули: дома сожжем – и люди перестали ходить в храм. Все! Нормальной церкви не было, была избушка, и долгое время я сидел в ней совершенно один, молился. А все говорили: вот, поп, ты обманщик! Что только ни приписывали – вплоть до того, что я резидент всех разведок мира.
– Много времени прошло… Уже 18 лет я там, и люди поняли, что зла я не несу. Получилось, когда у меня силы были, я рвался везде проповедовать – меня отшивали. Сейчас уже немощный стал, а востребованность растет, зовут практически во все места. Уже даже кержаки смягчились, церковь стала авторитетной в районе. Внучки главы администрации ходят к нам в воскресную школу. Мы устраиваем совместные концерты – приглашаем наши хоры и хоры кержаков. То есть сейчас я стал свой. Но сколько лет должно было пройти, сколько нервов… Второй случай был, когда из Москвы к нам приехали люди с мистическими настроениями и пошли писать программу спасения России. Люди, надо сказать, были довольно известные. Понемножку я их привел в православие. Но я сначала слишком круто взял, поэтому они меня сторонились и поначалу делали неправильные вещи – стали, например, голодать, чтобы омолодиться. Мне "доброжелатели" сказали: когда они помрут, это на вас свалят. Так мне пришлось общаться с приезжими и даже играть в их игры – якобы я разделяю их взгляды; но понемножку их оттуда вытаскиваю. В итоге они "вытащились" и стали православными. Причем решили, что они истинно православные, а я какой-то не такой. Всем нужен был "карманный попик"; эти лидеры, в основном женщины, говорили: вы вот не по-нашему батюшка. А я им: я по уставу. Кончилось тем, что они написали на меня донос владыке Антонию. Устроили судилище, приехали уважаемые люди, прибыл Дворкин, как специалист по сектам (Александр Дворкин – российский исследователь современного религиозного сектантства, с ним связано распространение термина "тоталитарная секта". – Ред.). Он же в теме, поэтому все понятно изложил, написал, рассказал. Слава Богу, обошлось! Конечно, это стоило мне нервов, диабет начался. Мне еще владыка говорил, что, прежде чем стать священником, человек должен как бы через мясорубку пройти – перемолоть свою личность. Если все хорошо, значит, ты идешь не тем путем, значит, тебе уже вырыли где-то ловушку и потирают руки, что прямо в нее направляешься. Так что мы порой думаем: давно никто не шпыняет, наверное, не то делаем. Говорят: где усиливается зло – преизбытчествует благодать. Вот там, в Усть-Коксе, обе эти крайности чувствуются. Место такое, просто не дается. Там много чего случается с людьми.
– Недавно приезжал друг – он ездит по миру, участвует в международных форумах, в том числе и протестантских. Но то, что они выдвигают, – это не евангельский Христос, а социальный. Это облегчение состояния людей на земле, они ждут, что им дадут блага земные. Кое-что похоже не на Христа, а на Антихриста. И этот вопрос сейчас занимает огромное место в сознании людей во всем мире. Поэтому в такой ситуации я считаю, что православная церковь, где совершается литургия, – это, может быть, последнее препятствие, чтобы вот эта система не завладела миром. Конечно, при этом церковь – это сложно, это же тело Христово, как говорит апостол Павел. Церковь – это и организация, и здание, и все остальное. Она сейчас проходит какой-то свой этап. Святейший Патриарх Кирилл сказал: мы построили храмы, позолотили купола, а где верующие, где молодежь? В России 70 процентов населения называют себя православными, а в церковь ходит пять процентов. Где еще 65? У него сейчас политика – повернуть церковь лицом к молодежи, разрабатываются огромные социальные программы. Но, может быть, по старости лет я не все понимаю. Потому что я как-то считал, что в церкви главное – это молитва, духовный прорыв к Богу. А здесь иногда получается, что некогда самому спасаться – нужно бежать что-то организовывать. Ну, у нас это не так, а вот в Москве забегались, порой молиться некогда. С другой стороны, я его понимаю – он прекрасно видит, что происходит вокруг, что наша страна вымирает, много разводов, абортов, пьянства. Безусловно, что-то надо делать прямо сейчас. И Патриарх все время ходит, ездит, выступает. Молодежи легче, старикам сложнее, хотя мы стараемся делать что надо.
– У нас приход небольшой – по воскресеньям человек 40 бывает, в большие праздники – около ста. Крестил я всего треть населения района. Они в дальних деревнях и в основном покрестятся, а потом не показываются. Как говорится, есть прихожане, а есть "захожане" – идут в церковь, потому что знают, что здесь можно получить помощь. И то слава Богу! Раньше, например, я освящал на Крещение воду, и на год хватало две-три фляги. Теперь я освящаю каждую неделю по два огромных бака – и все разбирают. По крайней мере, ходят не ходят, но знают, что в церкви святая вода и она помогает. У нас большая воскресная школа – до 50 ребятишек от шести лет. Со старшими занимаюсь я, и есть еще четыре педагога. Одна – большой театральный деятель, ставит спектакли. Цель всего – чтобы детям нравилось, чтобы привить им чувство искусства и веру. У меня прекрасные помощники, приходской совет, я мало чем командую – даю общее благословение, направление работы. Детям рассказываю, как молиться. Они грустят, когда я не могу провести занятие. У меня уже была клиническая смерть, поэтому мне не страшно. Но! На кого я храм оставлю?! Я этих людей воспитал, я продолжаю их, так сказать, вести, и приедет какой-то совсем другой батюшка, обремененный семьей, с проблемами. А район очень тяжелый, мы через 18 лет друг друга поняли и приняли. Поэтому сколько мне еще держаться – вот только бы ради этого… а сердце уже сдает. Ну а так жить интересно, конечно. Вот когда немощь маленько отпускает – интересное что-то открывается, личности интересные вокруг, события, фантазии какие-то. Слушаю по телевизору Патриарха и профессора Осипова* – что-то для себя открываю. Понимать стал больше. И пытаюсь передать – в районную газету стал что-то писать. Так что все слава Богу. * Алексей Ильич Осипов – известный богослов, профессор Московской духовной академии и семинарии.
– Мне попадались на духовном пути и архиереи, и старцы. Многие ушли уже либо тяжело больны, как архимандрит Кирилл Павлов. Пострадали за веру. Надо сказать, что мне повезло, потому что в то время, в конце 50-х – начале 60-х годов, из ссылок отпустили многих духовных лиц – священников, монахов. Я был врачом, я знал многих старцев, архиереев. Недавно посчитал – получилось, что пятеро из них канонизированы, а я в свое время беседовал с ними и сидел за одним столом. Это были обычные, часто немощные люди, но в них было что-то, чего нет у других, – то, про что преподобный Серафим говорил: "Мир, сердце, доброта, благодать". Еще Антоний Сурожский сказал: "Невозможно поверить в Бога, если ты хоть на одном человеке не увидишь божественного света". Вот нашему поколению сподобилось не на одном увидеть его, а на многих. Митрополит Антоний Сурожский сыграл большую роль в нашей молодости. Он приезжал, выступал в храмах. Тогда это был глоток свежего воздуха – обычно объявляли, где он будет выступать, мы шли в этот храм, а потом бежали на автобус, чтобы попасть в следующий, где он еще будет говорить. Главным было и то, ЧТО он говорил, и КАК говорил. Господь сподобил меня видеть несколько раз в алтаре его службы. Это было удивительно! Полное впечатление, что перед тобой человек, который общается с Богом и видит его. Ты-то не видишь… И как он молился – без экзальтации, без какой-то яркой внешней формы, а вот эта внутренняя сила, конечно, удивительная. Видя его, было невозможно не укрепиться в вере. Другой человек, сыгравший большую роль в моей жизни с самого детства, – мой двоюродный дед. По молодости он попал в Ясную Поляну, был компаньоном по шахматам у Льва Николаевича Толстого, увлекался его учением. Он один из трех, кто подписал так называемое "тайное завещание Толстого": Гольденвейзер, Радынский и Сергеенко. По этому завещанию Толстой отдал через младшую дочь все права на свои произведения народу, лишая, так сказать, свою семью. Это было в 1910 году. Позднее дед попал в Оптину Пустынь к старцу Анатолию Младшему. После беседы с ним стал священником и служил в разных местах. Это были годы революции и последующее время, когда на церковь пошли гонения. Потом он был сослан. Умер дед, читая Евангелие. Это случилось, когда мне было 16 лет, то есть я все хорошо помню и все понимал. Удивительный был человек, блаженный такой немножко. – Недавно посчитал – получилось, что пятеро из них канонизированы, а я в свое время беседовал с ними, сидел за одним столом.
Настоятель храма Покрова Божией Матери, священник А.А. Суховский – кандидат медицинских наук, в прошлом – научный сотрудник Центра психического здоровья СССР (ныне России), преподаватель Центрального института (ныне академии) усовершенствования врачей.