апрель 28, 2011
– Интересное дело, я думала, что его вообще уже забыли. Но куда бы я ни поехала – в больницу, в госпиталь, вот в сад вчера, – мне говорят: "А разве есть такие, кто не знает Квина?" – говорит вдова писателя Зоя Владимировна.
Для человека, который рос в Алтайском крае в средне- и позднесоветские времена, книжки Квина в иерархии ценностей стоят на почетном месте. Перечитываешь взрослыми глазами и убеждаешься: отличная вещь, в детстве ты не ошибался. Дети в таких вещах вообще, кажется, ошибаются редко…
– Не знаю, может быть, дело в том, что произведения Квина входят в программу внеклассного чтения, но ребята его книги берут, – говорит Елена Дорожкина, ведущий библиотекарь абонемента краевой детской библиотеки имени Крупской. – Любят "Было – не было", "Мы, которые оболтусы", "Икс, игрек, зет". Часто берут "До шестнадцати", но это больше девочки, которым нравится читать про школьную любовь, о взаимоотношениях подростков. Вообще, самые востребованные алтайские писатели у ребят старшего школьного возраста – это Квин, Сидоров и Шукшин…
– Я всегда чувствовал себя неудобно и до сих пор неудобно себя чувствую, когда говорят: вот, сын Квина. Я предпочитаю, чтобы говорили: его отец – Квин, потому что никакой моей заслуги в том, что я его сын, нет, – рассказывает Анатолий Львович Квин. – Он приходил к нам в класс, мне было страшно неловко, я убегал. Отец обижался... Когда я уже работал в НИИ технологии машиностроения, отца пригласили выступить, и я, выполняя долг не только сыновний, но и долг сотрудника института, тоже пошел на эту встречу. Потом одна девушка из нашего отдела сказала: "Ну, Квин, я тебя еще больше стала уважать за то, что у тебя такой отец". То есть у людей это всегда вызывало какое-то любопытство. Но я всегда говорил: для меня отец писатель, как для другого – отец токарь.
50 лет жизни с писателем Зоя Владимировна вспоминает как время абсолютного счастья, взаимопонимания и любви. При этом, как у всех людей их поколения, счастье было каким угодно, только не спокойным: "вместе были на фронте, там и познакомились"; "схватили детей и приехали сюда. Ни родственников, ни знакомых у нас здесь не было, но мы привыкли мотаться, нас это не смущало"; "жили в так называемой гостинице. В комнате стояли три железные кровати с проваленными сетками, на одной спали я с Наташей, на второй Лев Израилевич с Толей, а на третьей – лейтенант, военпред на семнадцатом, кажется, заводе"…
– Трудностей в нашей жизни было много, но мы как-то не обращали на них внимания. У нас с ним был тандем. Может показаться, что Лев Израилевич все время был занят творчеством, но его хватало на все. Книги он придумывал в голове, а в это время делал какие-то другие дела. Потом, когда он считал, что книга готова, садился и писал, и в этот же день диктовал написанное мне. Каждый день получалось десять страниц на машинке.
– Мне несколько раз приходилось слышать, что коллеги завидовали Льву Израилевичу – одаренности, работоспособности, тому, что у него выходило столько книг, может, и гонорарам. Как он к этому относился?
– Он никогда не чувствовал, что ему завидуют. Это стало видно, только когда он умер – его имя как-то замалчивают, и даже когда 50 лет писательской организации было, обо всех говорили, а о нем нет. Но я уверена – будь он жив, он бы и этого не заметил. Такие вещи были ему неинтересны, он настолько многим увлекался! Даже не знаю, чего в нем поначалу было больше: писательского или общественного. И потом, он очень любил смотреть на людей, на то, как вырисовываются их характеры, и даже когда ему было обидно и скребло на душе, он начинал как-то для себя обелять обидчика.
Огромных гонораров, кстати сказать, у него не было никогда. Отваливали только тем, кто сидел у каравая. Но Лев Израилевич был очень писучий, его очень ценили в "Детгизе", у него выходило по три книги в год, особенно в 60–70-х.
У себя на родине, в Риге, Квин еще гимназистом участвовал в работе подпольного Союза трудовой молодежи Латвии, в 1940 году был арестован. Вскоре в Прибалтике сменился режим, и его освободили.
– У него была такая биография! Но он никогда ничего особенного не рассказывал, и про свою работу в подполье тоже. Он же, собственно, мальчишкой был. После освобождения еще успел окончить гимназию. Арестовали его прямо в гимназии, слухи всякие ходили, говорили, чуть ли не кого-то убил. Но друзья-то все знали.
– В записи какого-то его выступления я неожиданно для себя услышал: "У меня была тяжелая жизнь". Меня это поразило, потому что он никогда ничего подобного не говорил, я никогда не видел, чтобы он унывал, – рассказывает Анатолий Львович.– И еще один раз отец мне сказал: "Обманулся я в жизни", как-то так. Я ему ответил так: "Это не ты обманулся, это вас обманули". Строили эту власть одни, впоследствии пришли другие, "колбасники".
– Квин – настоящий писатель, я так думаю, – говорит Елена Дорожкина.– Конечно, дети любят читать о своих современниках, о том, что происходит сейчас. Но они приходят в библиотеку вместе с родителями, которые любили Квина еще в своем отрочестве, и берут книги по их совету.
Лев Квин жил в Барнауле с 1953 года. У него с учетом переизданий вышло 50 книг, в том числе романы "Город не спит", "Звезды чужой стороны", повести "В те дни", "Икс, игрек, зет", "Мы, которые оболтусы", пьесы "Высоко в синем небе", "Кругом шпионы", "Кто виноват", книгу воспоминаний "Улица королевы Вильгельмины". Книги издавались в Барнауле, Новосибирске, Ташкенте, Москве, за границей. Пьесы Квина шли в разных городах страны. Переводил с немецкого, латышского, английского языков. Награжден орденами Отечественной войны I степени, Красной Звезды, "Знак Почета", тремя орденами Венгерской Народной Республики, медалями.