август 24, 2011
Эти события до сих пор не получили однозначной оценки. Как это было в Барнауле?
Скажу сразу: все описание основано на собственных впечатлениях и воспоминаниях журналиста и не претендует на строгую хронологичность.
Понедельник, 19 августа 1991 года, для меня, как и для многих, начался с недоумения от балета "Лебединое озеро", одновременно транслируемого во внеурочный час по двум главным телеканалам. Недоумение сменилось тревогой после выпуска новостей, где диктор строгим голосом зачитал заявление советского руководства: "В связи с невозможностью по состоянию здоровья исполнения Горбачевым Михаилом Сергеевичем обязанностей президента СССР… ввести чрезвычайное положение…"
Потом был телефонный звонок тогда еще не известному всей стране молодому алтайскому политику Владимиру Рыжкову, который отреагировал мгновенно и безапелляционно: " Это переворот".
Через несколько часов в одной из аудиторий Алтайского госуниверситета уже собрались те, кого тогда называли (кто еще уважительно, а кто – уже ругательно) "демократами": активисты-организаторы и завсегдатаи всех "перестроечных" и антикоммунистических митингов, "продвинутые" преподаватели вузов, студенты, рабочие, частные предприниматели, журналисты…
Точной информации поначалу почти не было – делились слухами и предположениями. По аналогии с Москвой ждали совершенно полярных событий: от "как-нибудь само собой устаканится" до танков в городе и карательных мер со стороны местного управления КГБ. Кто-то говорил о силовиках, собранных по тревоге в автобусы с зашторенными окнами, кто-то – о "расстрельных" списках, а кто-то предлагал "оттянуться напоследок".
Это перевозбуждение то спадало, то усиливалось по мере того, как разными путями стали доходить сведения о ситуации в столице и в других крупных городах страны. Одним из таких "путей" стал и наш редакционный факс (довольно экзотический в то время аппарат), по которому наши иногородние коллеги и знакомые передавали самые свежие новости (впоследствии даже ходила сомнительная версия, что, стараясь перекрыть традиционные каналы информации, путчисты попросту не учли этот вид связи, через который и проходила основная "утечка". Юному поколению напомню: трудно представить, но общедоступного Интернета и миллионов мобильников тогда в стране не было).
После того как пришло известие о том, что российский президент Борис Ельцин прямо с танка зачитал обращение к гражданам страны и призвал встать на защиту Белого дома и не подчиняться постановлениям ГКЧП, активисты решили собрать аналогичный митинг и на барнаульской площади Советов. Там с импровизированной трибуны произносились более или менее пламенные антигэкачепистские речи и зачитывались доставленные (в том числе и из нашей редакции) самые горячие новости.
Милиции было не так уж и много, и вели себя блюстители порядка спокойно и вежливо, выпроваживая с площади лишь тех "борцов за демократию", которые настраивали себя на эту борьбу при помощи различных горячительных напитков. Но пара автобусов со шторками все-таки скромно стояла за зданием тогдашнего крайисполкома.
Вечером в программе "Время" среди официальных новостей совершенно неожиданно прошел сюжет о том, что мир осуждает действия ГКЧП, а москвичи тысячами идут на защиту Белого дома. Становится понятно: тотальный контроль над СМИ путчистам установить не удалось.
Но ближе к ночи с 20 на 21 августа вновь поползли страшные слухи о готовящемся в Москве штурме Белого дома и о том, что колонны танков выдвинулись к баррикадам защитников. Конечно, было ясно, что здесь, на Алтае, никто не в силах как-то повлиять на ситуацию в столице. Только утром следующего дня мы узнали, что пролилась кровь, что элитные спецподразделения "Альфа" и "Вымпел" отказались идти на штурм, а тогдашний министр обороны Дмитрий Язов все-таки прислушался к голосам некоторых своих подчиненных и отдал приказ о выводе танков из Москвы. В столице началась экстренная сессия Верховного Совета РСФСР, осудившая путчистов. Переворот провалился.
…И снова на площади Советов был многолюдный митинг. Но кто-то искренне праздновал победу, а кто-то под шумок уже начал сколачивать себе политический капиталец. Многие новоявленные политики решили тогда публично явить себя народу. Многие потом ходили по коридорам новой краевой власти, рассказывая, как грудью они встали на защиту демократии, прозрачно намекая, что теперь могли бы показать себя и на руководящей работе. И многие с того времени канули в политическое небытие…
Небольшое отступление: через некоторое время после августовских событий была учреждена даже медаль "Защитнику свободной России". И в Алтайском крае ею было награждено столько "бойцов", что могло показаться, будто передний край обороны от ГКЧП и самые высокие баррикады находились где-то в районе барнаульского ЦУМа.
Но все это происходило уже в совсем другой стране.
За прошедшие два десятилетия в дискуссиях о событиях тех дней сломаны тысячи копий, перьев и микрофонов. Одни до сих пор считают гэкачепистов неудавшимися спасителями великой страны, другие проклинают их за пролитую кровь и окончательный развал СССР, третьи ернически благодарят за незапланированные "выходные".
Плакатными символами тех самых дней стали и трясущиеся на пресс-конференции руки формального лидера путчистов Янаева, и тогда еще всенародный кумир Ельцин на танке, и великий музыкант Ростропович с автоматом на плече… А еще – свергнутый памятник Дзержинскому на Лубянке… и горящие в центре столицы СССР троллейбусы… и кровь трех погибших москвичей: шофера и бывшего "афганца" Дмитрия Комаря, архитектора Ильи Кричевского и экономиста Владимира Усова, вытянувших свой страшный жребий в той безумной "лотерее" и ставших последними (и посмертными) Героями Советского Союза…
А в декабре этого года исполнится уже (еще?) 20 лет тем молодым людям, которые живут в России, но в отличие от моего поколения никогда не жили в СССР. И кто же кому должен завидовать? Я не знаю ответа…
Старики у власти, дефицит товаров первой необходимости и огромные очереди, заводы, задыхающиеся без сырья и денег, – такой тогда была наша страна. Перемен ждали многие. Но переворот для наших собеседников был неожиданностью. О том, как его тогда восприняли барнаульцы, они рассказали "СК".
19 августа, утро. Я сижу в своем кабинете на Ленина, 8, разговариваю с посетителем. А чтобы не мешали, запер дверь. По радио играет музыка, а народ стучится в дверь – я не открываю. Неожиданно музыка обрывается и по радио зачитывают сообщение о чрезвычайном положении. Помню, что очень испугался за брата: Симон вместе с Глебом Павловским работал в редакции московского журнала "Век ХХ и мир". Схватился за телефон, звоню ему: "Брат, переворот, срочно в аэропорт и валите в Барнаул!" Он ничего понять не может, тогда я включаю радио на полную мощность, чтобы он услышал. А в это время люди, стоявшие за дверью кабинета, понимают, что я внутри, и начинают уже серьезно барабанить в дверь. Брат это слышит и кричит в трубку: "Тебя уже брать пришли?!"
Но в Барнаул они тогда не приехали, а во время путча находились в редакции журнала. Там тогда был параллельный штаб борьбы с ГКЧП – в штабе печатали листовки, разбрасывали их над Москвой (нанимая вертолеты), обеспечивали связь между людьми: у них были независимые каналы связи, факсы, множительная техника.
А я каждую ночь слушал "вражеские голоса" (зарубежные радиостанции. – Прим. ред.), ведущие прямые репортажи от Белого дома. А потом приходил на работу и рассказывал, что происходит, – все руководство сидело и ждало от меня новостей.
Сообщение о введении чрезвычайного положения я услышал по радио, когда ехал в автомобиле. Я понял, что происходит что-то серьезное, и вернулся в УВД. Прихожу к нашему куратору, заместителю начальника краевого УВД, и говорю: "Похоже на переворот". Да, говорит, похоже. И тут прозвучал звонок на служебный телефон – кто-то из журналистов стал интересоваться его оценкой ситуации. Помню, он страшно перепугался этого вопроса – было, видимо, сложно сориентироваться в обстановке. Но взял себя в руки и сказал: "Будем выполнять свою милицейскую работу".
А потом из нашего главка – Главного управления по борьбе с оргпреступностью МВД РСФСР – поступило распоряжение: все силы направить на защиту нарождающейся демократии. Кстати, наши руководители из главка охраняли в то время Верховный Совет, они с автоматами находились в здании. Ну и мы сами внутренне были готовы к новым преобразованиям, ждали серьезных перемен в нашей структуре, надеялись, что нам наконец-то дадут возможность по-настоящему работать, что все действительно будут бороться с коррупцией как в собственных милицейских рядах, так и в обществе.
В тот день в краевом УВД приняли решение привести личный состав в состояние повышенной готовности. Я не исключал, что гэкачеписты организуют кровавую баню – ведь шли разговоры о вводе войск в столицу, и можно было ожидать, что это пройдет по всем регионам. Слава богу, обошлось.