октябрь 21, 2011
Все бы и обошлось, если бы я сразу нашла номерок. Но пока я рылась в сумке, из зальчика этого, где касса, вышли большой такой человек и его жена. И я так краем уха слышу, что возникла заминка: они хотят пройти на выставку, а смотрительница просит их сдать в гардероб одежду.
– Да мы так пойдем, мы же не в пальто.
– Вы простите, но в верхней одежде у нас осматривать экспозиции нельзя. Вот гардероб – снимите, пожалуйста, куртки.
И тут дядька как заорет:
– Че, может, мне и штаны снять?
Ну, вообще. Старушка оцепенела, сидит, только что не плачет. Я говорю:
– Послушайте, как вы себя ведете?
– А вы как себя ведете? – оборачивается ко мне дядька. И добавляет неожиданно: – Не надо хамить! Нет, Люба, пойдем, ну их на хрен*!
И они выскакивают на улицу, так билеты и не сдав.
Ладно. Я попросила смотрительницу не переживать, хотя сама, понятно, от негодования аж позеленела. Выхожу на улицу – стоит эта милая пара неподалеку. "Суки, вот суки", – доносится.
– Вы зачем вмешиваетесь? – говорят мне гневно. – Вас кто спрашивал? Че, пусть у нас 60 рублей пропадают?
– Охотно объясню, – говорю, – зачем вмешиваюсь. Я вмешиваюсь, потому что вы в музей пришли, а не в пивную. И потому что разговариваете с пожилым человеком…
– …А мы че, не пожилые?
Тут они развернулись и пошли обратно. Думаю, все-таки 60 рублей у них не пропали. А я отправилась на работу, хотя хотелось мне в эти горькие минуты жизни принять аскезу и поселиться в каком-нибудь монастыре. А самое противное, что я до сих пор не знаю, как надо было поступать-то. Понятно же, что никакая сила в мире не сможет поколебать дядино убеждение, что оскорбили его, причем за его же деньги, и я только еще больше его разозлила. Может, мне надо было бочком-бочком и в дверь? И еще одну вещь не понимаю: зачем им на выставку-то?
* Если честно, не на хрен.