Как брали взятки и наживались алтайские чиновники
и горные инженеры до революции
Блестяще образованные инженеры, новаторы и благотворители, участники любительских спектаклей и веселых балов, способные музицировать часами, — такой сегодня видится алтайская элита XVIII–XIX веков. И это правда.
Казнокрады и взяточники, наживавшие на воровстве у Кабинета и поборах с населения крупные капиталы, — другая сторона жизни многих представителей этой элиты.
Читая исследования алтайских историков и старые газеты, иной раз думаешь: как могло в этих людях уживаться и то, и другое?
"Сибирскими Афинами", как известно, назвал Барнаул путешественник Семенов-Тян-Шанский. Мебель, экипажи, костюмы и стол — все здесь было изысканно, — так описывал барнаульскую жизнь горных инженеров конца XVIII — середины XIX века ученый и публицист Григорий Потанин.

Потанин приводит свидетельство естествоиспытателя Палласа (немца на русской службе) — тот с удивлением обнаружил на столах барнаульской элиты артишоки. В самом деле, так далеко от Европы, а так едят!
Апельсины зимой употреб­ляли даже в семье урядников, а это, между прочим, был самый нижний (и низкооплачиваемый) уровень власти.
Моды, науки, литература... Барнаульские салоны были не хуже столичных.

Мало кто знает, что тот же Семенов-Тян-Шанский не без горечи констатировал: все это культурное общество (принадлежавшее за исключением двух-трех золотопромышленников к алтайской горной администрации) жило не по средствам и, очевидно, пользовалось доходами, законом не установленными. При жалованье в 2–3 тыс. рублей в год расходы порой превышали 100 тысяч!
Шикарная жизнь барнаульской элиты держалась, увы, на тайном заговоре против казны. Современные историки не считают это легендой: все это было.
Представьте ситуацию. Алтайские заводы в лучшие времена приносили Кабинету Его Императорского Величества 1 млн. рублей в год — гигантскую по тем временам сумму. А жалованье у горных чинов едва покрывало самые необходимые расходы.
Похоже, проклятие низких зарплат сложилось на Алтае уже тогда: жалованье чиновников и горных инженеров на аналогичных заводах на Урале было заметно выше!
А Кабинет меж тем выделял на производство серебра и золота средства. И эти средства здесь с большим "свистом" осваивали. Каждое лето начальники заводов, рудников и кабинетских золотых промыслов съезжались в Барнаул на горный совет. Они сообща вырабатывали смету производства на следующий год, а также смету повинностей, налагаемых на сельское население в пользу заводов. Причем сметы эти были заведомо завышены.
В итоге в конце года от производственной деятельности оставались "лишние деньги". Их и распределяли между горными инженерами и чиновниками в соответствии с занимаемыми ими должностями — так описывает механизм профессор АлтГУ Татьяна Соболева.
Период, когда алтайская элита собирались на совет, был временем бешеных увеселений: балы, обеды, ужины — в общем, что легко давалось, легко и уходило.
Такая форма казнокрадства существовала, вероятно, с конца XVIII века. Интересно, что в 1806 году право пускать на "премирование" сэкономленные средства было даже узаконено столичными бюрократами. Но трудно сказать, понимали ли в Санкт-Петербурге, что на практике "экономия" получалась не столько от внедрения инновационных технологий (хотя и это тоже было — вспомните хотя бы гидротехнические сооружения Козьмы Фролова на Змеиногорском руднике), сколько от завышения смет. Практика горных советов продолжалась до конца XIX века.
Разумеется, как и сегодня, отнюдь не все инженеры и чиновники были казнокрадами. Среди честнейших людей был, например, молодой горный инженер Фердинанд Ионшер — в 1880 году он был направлен на Салаирский серебряный рудник, входивший тогда в Алтайский горный округ. Правда, этот смельчак, затевая свои разоблачения, вряд ли мог себе представить, какие беды ждут его на Алтае...
Уже через год работы он с ужасом констатирует: здесь в огромных масштабах нелегально добывается золото.
Контролеров у кабинетского производства было множество, но все начальники, получающие жалованье от царя-батюшки, каким-то образом это не замечали. "Распущенность и разврат нашей публики происходит вследствие тайной добычи золота, которая не встречает со стороны властей надлежащих препятствий. Дошло до того, что всякий шурфует и моет, сколько душе угодно. Случается, что мошенники работают партиями в 40–50 человек", — пишет он однокурснику ученому-геологу Ивану Мушкетову.
Ионшер видит: летом работа на руднике вовсе останавливается — все рабочие уходят мыть золото. "Говорят, что золото открыто продается в Салаире, где оно имеет курс, как на бирже!" — возмущается он.
Но и это еще не все. На руднике — фиктивная отчетность, и велась она не одно десятилетие. По документам добыто около 5,5 млн. пудов руды, причем значительная часть ее негодная к плавке. Но объяснить, зачем добывают такую руду и где вообще находится большая ее часть, никто не может — ее просто нет. А деньги на добычу потрачены. В отчетах всюду нестыковки, приписки. Например, выделены деньги на розыск угля, а угольное месторождение давно разведано и находится рядышком.

Ионшер советуется с Мушкетовым, тот видит единственный выход: предать факты гласности — а как еще можно победить круговую поруку алтайских чиновников? Можно представить, с каким чувством запечатывал в конверт свою статью молодой правдоискатель. "Пора очистить воздух", — пишет он одному из издателей в Петербург в сопроводительном письме.
Историки полагают: именно Мушкетову удалось добиться публикации в прессе скандальной статьи друга— она появилась в общероссийской газете "Страна" в 1881 году. Через несколько месяцев на рудник приезжает комиссия, по ее итогам меняется управление округом. Казалось бы, все, победа. Но увы: первым-то увольняют самого Ионшера — его переводят в горные практиканты в Барнаул, а затем и вовсе оставляют без должности и жалованья.
"Дело открыли в Санкт-Петер­бурге с единственной целью — чтобы оттянуть и засидеть его, а смелого инженера или заставить с голода убираться с Алтая на все четыре стороны, или смириться", — пишет о деле
"Сибирская газета".
А Ионшер в самом деле голодает: "Я живу как самый бедный стипендиат, у меня в месяц 34 рубля всего доход". Он снимает жалкую квартирку, задыхается от вони, замерзает. Он просит должность, но власти отказывают — спасает только Мушкетов, который добивается перевода друга из Барнаула в Одессу.
"Примите искреннюю благодарность за хлопоты и труды, предпринятые с целью освобождения меня от алтайских мазуриков", — пишет ему молодой горный инженер Фердинанд Ионшер.
Судьба же самих казнокрадов не так трагична: управляющий Салаирским краем Быков был уволен, но получил должность механика алтайских заводов. В механиках он, правда, не усидел и через год ушел на пенсию. Расследование дела продолжалось семь лет, и суд потребовал взыскать с Быкова 102 рубля 9 копеек, тем не менее он получил полное пенсионное обеспечение.

И все же именно после дела Ионшера начальником Алтайского горного округа был назначен честнейший Николай Журин, который пересмотрел штатное расписание, в 1,5–2 раза повысил жалованье инженеров и чиновников, а нескольких важных персон отправил под суд.
Но, увы, у местных чиновников было немало и других способов обобрать, и в число "обобранных" попадал отнюдь не только государь. К примеру, в Барнауле действовала единственная в Сибири золотосплавочная лаборатория. А в середине XIX века к добыче золота на территории Алтая допустили и частников. И вот такой золотопромышленник вынужден был платить за переплавку в слитки одного пуда золота и определение его пробы по 160 рублей серебром. 50 из них шли заведующему плавильней, 50 — горному начальнику, а 60 — распределялись между чиновниками горного правления.
И попробуй кто-то отказаться, сказав, что дорого: строптивцу могли заменить золото высшей пробы на низшую. А могли поместить его металл в плохой тигель, лопавшийся при плавке, после чего ему предъявляли счет на 1 тыс. рублей серебром за переделку печи, чтобы достать оттуда золото. Могли у золотопромышленника и отнять прииск, хотя в те годы право добывать золото и так получал далеко не каждый. Вам это ничего не напоминает?
За счет этих поборов "организованная преступная группа" инженеров и чиновников ежегодно получала не менее
230 тыс. рублей серебром.
Соболева приводит описанный в прессе пример: один из начальников Алтайского горного округа Гернгросс за годы службы превратился из бедняка во владельца 400-тысячного состояния. А его женушка могла себе позволить посылать батистовое белье в Париж на стирку!
Другие чиновники приспособились "обрабатывать" крестьянское сословие. Тут тоже было широкое поле для экспериментов. Скажем, ближайшие к лесу деревни имели "опалковую повинность" — обязаны были выжигать траву вокруг заводских лесов, чтобы не было пожаров (за это они бесплатно получали дрова).
Но чиновники могли потребовать от них отработать повинность во время самых горячих деньков — посевной или уборочной.
Взятка решала вопрос.
Был еще и такой ход. Геологическая партия ведет разведку ресурсов. Она заходит в деревню, идет к самому богатому дому и требует бить шурф буквально тут же: "Земля наша, где хочем, там и роемся, зачем на этом месте строились? Разве не видели, канальи, что тут золото?" Вопрос и тут приходилось решать с помощью подношения.
Фридрих Геблер
Выдающий ученый, врач, живший в Барнауле с 1810 года, имел одну большую слабость: супругу с буйным нравом. Историк Вячеслав Должиков нашел в архивах дело, в котором она фигурирует. Из материалов следует, что в распоряжении семьи находились 20 слуг, которые были незаконно обращены в полностью зависимых дворовых. Госпожа Геблер жестоко истязала прислугу, одна из ее жертв даже умерла от побоев. Фридрих Геблер был настолько влиятельным чиновником, что давил на полицию, которая так и не смогла провести следствие, хотя против госпожи Геблер были даны однозначные свидетельские показания. Сегодня эта история попала бы в разряд дел "коррупционной направленности".
Пётр Фролов
Горный инженер, талантливый изобретатель, человек, который много сделал для развития культуры, науки и просвещения на Алтае, в 1817 году был назначен начальником Колывано-Воскресенских (то есть алтайских) заводов, а в 1822 году одновременно и Томским гражданским губернатором. История умалчивает, знал ли Фролов о решениях горного совета, которые позволяли наживать горнозаводскому начальству гигантские капиталы на завышении смет. Но репутацию в народе он имел однозначно положительную. Историки пишут, что как губернатор он часто проводил внезапные ревизии местных властей — сваливался как снег на голову. Взяточники и казнокрады говорили о нем: "Не боюсь ни огня, ни меча, боюсь Петра Козьмича".
Текст: Надежда Скалон
(впервые материал был опубликован в "Свободном курсе")
Выпуск: Настасья Коваленко

© Все права защищены, altapress.ru
comments powered by HyperComments
Рейтинг@Mail.ru