– Когда вы в начале 60-х в институте геологии создали поэтическую группу, какие были у вас и ваших единомышленников убеждения, взгляды?
– Мы любили и знали русскую поэзию. Для нас имена Сологуба и Гумилева, Ахматовой и Нарбута, Блока, Андрея Белого и других значили очень много. Я поражался, когда встречал в Союзе писателей пожилых советских поэтов, не знавших русской поэзии. Да, многие из названных мною авторов были под негласным запретом. Но мы-то этого не боялись. Я никогда не принимал на веру, что в тридцатые годы люди, высылаемые в Сибирь, жгли свои книги и бумаги. Масса высланных, моих соседей, скажем, по селу Пировскому или по станции Тайга, привозили книги с собой. И, живя в глухой провинции, я с этими книгами мог знакомиться…
– Несмотря на то что вас объединяла только поэзия, эта группа все равно не могла понравиться властям. Чем закончилась ее история?
– Наша группа была четко разрушена, и я до сих пор помню строку в газете "За науку Сибири": "...Подчас это связано с благодушным настроением некоторой части нашей молодежи. Так, сотрудник Института геологии и геофизики Геннадий Прашкевич отказывается от социалистического реализма в пользу декадентов..." – и так далее. Это были суровые слова.
– По-настоящему вы с цензурой столкнулись в конце 60-х...
– Осенью 1968 года на Сахалине, где я жил и работал в научно-исследовательском институте, должен был выйти мой сборник стихов, и это было счастливое время. Я думал, вот пошла пруха! Выйдет книжка, буду дарить ее девушкам. Но когда я вернулся с полевых работ, то узнал, что тираж остановлен, а половина издательства разогнана. Я прямиком отправился к редактору, и он, человек еще неопытный, сказал мне вещь, которую я помню до сих пор: да, проблемы есть, но ты сам обратись к цензору. Ведь официально цензуры и, соответственно, цензоров в СССР не было. Были отделы лито, и с их сотрудниками могли общаться только редакторы. Только редакторы! И вот я попал в кабинет к цензору, то есть сотруднику лито, им оказалась миловидная женщина. Она сначала не поверила, что пришел автор, ведь такие контакты были строго запрещены. Но долго хвалила сборник, сказав, однако, что публиковать его нельзя. Я недоумевал, какую же страшную государственную тайну я мог нарушить? Она объяснила: "В одном вашем стихотворении наш (мне даже послышалось “советский”) князь Святослав разоряет города братской Болгарии". В доказательство своей правоты я принес ей книгу академика Державина. Она ее полистала и спросила: "А какого года это издание?" Я ответил: "1948-го". А она: "Правильно. В 1948 году наш князь Святослав мог делать в Болгарии все, что ему заблагорассудится, но в 1968-м мы ему этого не позволим!"
Лучше пиши!
– Когда пятнадцатью годами позже уничтожали тираж вашей повести "Великий Краббен", вы уже вели переписку и общались с Юлианом Семеновым. Он со своими связями мог вам помочь?
– Юлиан пытался мне помочь, и не раз. Но не всегда успевал. Потому что существует такая вещь в официальных чиновничьих отношениях – пока нет бумажки, можно как-то уладить дело, но если официальная бумага уже заведена, назад ходу нет. Юлиан вообще часто мне помогал, когда возвращался из очередной поездки и узнавал, что я снова попал в историю. А началось все так: однажды он, возвращаясь из Японии, ехал через всю страну на поезде и где-то увидел мою самую первую книжку "Люди огненного кольца". И он ее прочитал, а через какое-то время мне пришло от Юлиана письмо, на конверте было указано: "Новосибирск, Геннадию Прашкевичу", потому что он не знал адреса. Но мне письмо все равно доставили. И в конверте лежала рекомендация в Союз писателей... Кстати, Семенов в будущем помог мне увидеть ту самую "портянку", написанную в Москву, из-за которой начались проблемы. Помню, я тогда сильно переживал за свою повесть, был сам не свой, хотел что-то предпринять, но Аркадий Натанович Стругацкий посоветовал мне скорее забыть о ней. "Лучше пиши новую вещь, – сказал он. – Пока ты это делаешь, чиновники сменятся и сам режим рухнет". Так и получилось.
– Вы знали автора этой "портянки"?
– Да, и очень хорошо. Имени я называть, разумеется, не буду, но это был мой коллега из Союза писателей.
– И как вы отреагировали?
– Нельзя сказать, что я был удивлен. У нас с этим человеком всегда были плохие отношения. Есть такое понятие – "классовая ненависть". Видимо, оно много для него значило.
Великолепная пятерка
– Давайте поговорим о дне сегодняшнем. В любом книжном магазине больше всего места отдано современной фантастике, причем большинство книг очень слабые. Почему среди фантастов так много плохих писателей?
– Больших писателей всегда мало. Но в наше время, когда личностное понятие свободы еще неопределенно, любой может назвать себя писателем и издать книжку, не отмеченную ничем, кроме самолюбования. Институт редактуры был не придумкой партийных властей, там работали замечательные люди, они отсеивали весь мусор. Сейчас мусора так много, что прекрасное тонет в нем. А тупиковые пути фэнтези ведут к вырождению даже крупных талантов. Научная фантастика требует знаний и работы, а знаний нет, и издательская политика сведена к одному – продать товар. Для великой страны это неприемлемо.
– Вы объездили с экспедициями самые недоступные уголки этой великой страны. Что вас больше всего поразило в людях?
– Здравый смысл, без которого невозможно выжить. И, как это ни парадоксально, художественность мышления. Впрочем, северное сияние или траурное дерево ондуша (лиственница) сами по себе не вызывают желания посмотреть порнуху.
– Над чем вы сейчас работаете?
– Я сейчас усиленно работаю над биографией Рэя Брэдбери, интересного писателя, который сам не считал себя фантастом. Мечтой его жизни было вырваться из бульварной литературы, с которой он начинал. Если все будет хорошо, книга выйдет в серии "ЖЗЛ" уже в следующем году. Также подписан договор на книгу о Станиславе Леме. Мы будем ее писать в соавторстве с моим другом Владимиром Борисовым. Он живет в Абакане, но это не мешало ему бывать в Кракове у Лема. Эта великая пятерка: Уэллс, Жюль Верн, братья Стругацкие, Брэдбери и Лем – всегда меня восхищала.
Справка
Геннадий Прашкевич – писатель-фантаст, лауреат премии "АБС" (дважды), "Странник", им. Ефремова, им. Тынянова, им. Гарина-Михайловского, им. Карамзина, "Золотой Кадуцей", "Золотой Роскон", "Портал", пятикратный лауреат премии "Бронзовая улитка", а также старейшей в стране премии в области фантастики "Аэлита" и многих других. Биограф братьев Стругацких, Жюля Верна, Герберта Уэллса. Автор нескольких книг об истории русской фантастики. Поэт, переводчик. Признан "Сибиряком года" (2007).
