Фарида Габдраупова,
поэт:
Я даже ногти в трамвае крашу. И все удивляются.
* * *
I put a Spell on you…
(Мэрлин Мэнсон)
Чарит черная баллада,
Страшный Саути и Китс.
Мэрлин – грозная отрада,
Рифма страсти и тоски.
Мистер мрака и мистерий,
Душу тянет голос-трос,
Мастер массовых истерик,
Провокатор сладких грёз.
Потуши пожар, не надо –
Жадно пожалей меня.
Соблазнительная сладость -
В горле – логово огня.
На гитаре не играю,
Инглиш плохо понимаю,
Остро страсть твою глотаю:
"Й-ё-ка-коу-у-у!!!"
ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ
Молодость. Осень. День – среда,
У него в квартире кончилась вода.
И я несла ему эту воду,
Гордая, словно несу свободу.
( Он жил по соседству,
Говорил, что я ни на кого не похожа.
Он был на три года меня моложе,
Он не знал, что у меня есть ещё и сердце,
Но я любила его.)
Я рассказывала ему о Лоэнгрине,
Бессмертную историю аббата Прево,
И что Бог создал людей из глины,
Но, кажется, он не понимал ничего.
Мы включали музыку, наполняя мелодией зал,
Мы танцевали под блюз Гарри Мура.
( У меня тогда была хорошая фигура,
И, мне кажется, это он знал.)
Я уходила под утро, рано.
Я собиралась бесшумно и быстро.
Я знала, что мы никогда не поженимся.
Я уносила с собою блаженство,
Сердечную рану
И пустую канистру.
КАРТАНЕЙ ( БАБУШКА)
Домик холодный, сохнут растения,
Ветер во все щели.
Стол деревянный, брусчатые стены –
Все в этом доме священно.
Дом этот очень похож на бабусю,
Старенькую картаней.
Я не могу без смущенья и грусти
Даже подумать о ней.
Вечно в работе, вечно в движенье
Сердце, как старая печка.
Длинная жизнь с народным сюжетом –
Плодоносящая вечность.
Хлеб ароматный на доли разрежем,
Вспомним фамилию, имя и отчество.
Знаю, простишь ты и внучку заезжую
За непростительное одиночество.
Хочешь, надену татарское платье,
Выброшу курево, джинсы, рубаху…
Бабушка, милая, что же ты плачешь,
Лучше молись за меня Аллаху!
* * *
Если б знать, где ты ходишь большими ногами,
Оставляя следы белых ботинок,
Я дрожала б, как двоечник, сдающий экзамен,
Я бы спряталась в куст, в листву, в паутину.
Я сидела б на корточках, как заправский воришка,
Я бы слезы фуражечкой вытирала,
Воровала б твое отражение с риском,
Что опять мне окажется этого мало.
(Я увиделась с ним, он прочел мне нотации:
"Вы уже надоели со своей экзальтацией.
У вас что-то не так по части морали,
Вы меня аморальностью замарали.")
* * *
Мы сидели за столиком и говорили о Фрейде.
Он ломал шоколад и пива мне подливал.
Я сказала: "Послушайте! Лучше меня убейте,
Только не обрывайте сверкающий мой карнавал."
Он ответил задумчиво: "Я слишком верю в Исуса,
Ничего не получится, детка, у нас с тобой,
Я чуждаюсь всего, что красиво, легко и вкусно,
Черным хлебом питаюсь и запиваю водой."
Я смотрела и плакала: боже, какая нелепость!
Он же язву желудка скоро себе наест.
… Значит, хлебом – всю жизнь неизменным хлебом –
Ни на час не снимая с сутулых лопаток крест.
