Не друзья, так френды
– Вы согласны с утверждением, что русская поэзия сейчас переживает расцвет, вот как в начале прошлого века?
– Думаю, это наглое вранье – русская поэзия в жутком упадке. Думаю, все происходит так: двадцать-тридцать или там сто весьма посредственных стихотворцев объединяются и между собой решают, что у них расцвет и бриллиантовый век. Я исхожу из того, что поэзия – это не массовое стихописание, важно наличие крупных творческих личностей. А крупных творческих личностей в стране можно пересчитать по пальцам одной руки. Большинство людей, которые сейчас определяют поэтическую моду, называемую "актуальной поэзией", в общем-то, шарлатаны. Ну, это частная точка зрения.
– Мне кажется, в современной поэзии востребовано гражданское высказывание, вот как у Емелина, например. Да и вообще, я не знаю примеров, чтобы человек только "ласки милой воспевал" и был настоящим русским поэтом.
– Бывает так, бывает и наоборот, и то и другое совершенно нормально; поэт, так же, как и любой нормальный человек, может интересоваться политикой, а может не интересоваться. Вам не пришел в голову пример – ну, пожалуйста, Фета, у которого не было ни одной злободневной строчки? А может быть и наоборот; Маяковский – совершенно легитимное явление. Важно, что это личное дело поэта – интересоваться ему политикой или нет, а если интересоваться, то насколько.
А то, чем занимается Емелин, это не гражданская лирика, а имитация гражданской лирики. Он не гражданский поэт, а чистый декадент, и это одна из поэтических мод; их много, так же, как и людей, которые пробуют этим заниматься.
– Я говорю, скорее, о том, что интересует так называемого массового читателя.
– Трудно сказать… Под массами они тоже имеют в виду, скорее всего, себя. Допустим, их сто человек или пятьсот, так это уже! Приходит на какой-то вечер сто человек – так это уже много! А то, что они если не друзья, то френды, как-то это не учитывается. О массовом читателе сейчас говорить смешно, если серьезно, наверное, он есть у таких номенклатурных советских графоманов типа Дементьева. В провинциальных городах во всяком случае. В любой магазин можно зайти, и у нас вот здесь: лежат книжки Дементьева, Асадова, Михалкова, то есть советской литературной номенклатуры.
Всеядная среда
– Насколько важна для поэта так называемая литературная среда? Может ли он работать вдали от литературных процессов?
– Боюсь, что мой взгляд на все это сильно противоречит общепринятому. Вот есть, например, город Москва, куда отовсюду приезжают люди, тусуются, выступают и так далее. Я вижу, как все это происходит, и мне кажется, что ничего не влияет на поэта хуже, чем литературная среда. Вкусы этой среды очень средние, требования очень средние, и она принимает в себя практически кого угодно. Человек в этой среде вольно или невольно ориентируется на этот очень посредственный уровень и пополняет ряды знаменитых посредственностей. То есть стать там звездой или звездочкой очень легко, поэтому звезд этих огромное количество, но к реальной литературе все это имеет очень мало отношения. Пройдет двадцать лет, придет другое поколение, этих людей забудут, просто изменится среда, изменятся люди чуть-чуть.
– А вы можете назвать имена настоящих поэтов?
– Могу назвать, и с большим удовольствием. Ну, Ирина Ермакова, конечно, Максим Амелин, возможно, ну, Олег Чухонцев, Михаил Щербаков, хотя он и под гитару, но все равно он очень большой поэт. Да, наверное, и все.
– И как вы отличаете большого поэта от знаменитой посредственности? Интересны критерии.
– Понятно, что я ориентируюсь на собственный вкус, который, вероятно, необъективен. Но очень просто: кроме того, что человек должен уметь это делать, кроме того, что он должен быть своеобразен, кроме того, что он должен быть не дурак, при чтении его стихов я должен получать кайф. В этом должна быть какая-то эстетическая наполненность. Можете же вы сказать: красивое или некрасивое, независимо от критериев. Просто смотрите – и балдеете. А если я не получаю кайфа, то это все-таки… ну, халтура.
Пониженная гениальность
– Мне кажется, этим все сейчас раздражены, этой, как Коваль говорил, "пониженной гениальностью".
– Ну, вообще-то, не все, как ни странно. Я, например, раздражен. Мне все-таки кажется, что кофе и растворимый кофе или там бриллианты и бижутерия – это разные вещи, и они должны продаваться в разных отделах. Меня раздражает, что сейчас это продается в одном магазине и одинаково называется. Но кто-то совершенно всем этим не возмущается: ну да, они пишут ерунду, а могли бы вообще воровать и грабить.
– Может быть, процессы, которые сейчас происходят, выйдут в новое качество, во что-то интересное?
– Я не думаю. Скорее все идет к какому-то затуханию, совершенно естественному на самом деле. Умерла же русская проза, зато существует где-то еще. Просто Россия перестала быть литературным центром мира, стала литературной провинцией, это естественно. Когда-то греческая литература умерла, римская умерла. Это нормально.
– Вы переехали из Москвы в Кострому – как это сказалось на культурном наполнении города? Обычно многое меняется, когда в городе появляется такой человек.
– Это, признаться, очень грустный вопрос, потому что я, когда сюда ехал, тоже так думал. Оказалось, что это не так. Я здесь ничего не изменил, хотя пытался как-то. Я здесь человек незаметный, меня здесь никто не знает, и я не влияю на культурный облик нашего города, к сожалению. Никаким образом.
* Всемирный день поэзии отмечался 21 марта.
Справка
Иван Волков – лауреат премий им. Бориса Пастернака (2002), им. Бориса Соколова (2004), международной литературной премии "Леричи Пеа-Москва" (2010). Его стихи печатаются в журналах "Знамя", "Октябрь", "Волга" (Саратов), "Колокол" (Лондон), "ШО" (Киев), переведены на английский, китайский, японский, итальянский языки.
В 2004 году Волков реализовал один из самых успешных литературных проектов России – "Полюса" (выступление на одной площадке двух разных поэтов) и был его первым ведущим.
* * *
Не красота, не деньги и не боги,
Но женская разборчивость спасет
Наш мир несчастный, сбившийся с дороги:
Когда никто из женщин не пойдет
За журналистов, кадровых военных,
Плохих поэтов, праведных ворюг –
Не станет этих должностей презренных,
И, чтобы заслужить своих подруг,
Мы все займемся настоящим делом,
Забудем про казарму и тюрьму...
Но женщинам не нужно мира в целом.
Они спасают нас по одному.
