Алексей Ведев,
банковский аналитик:
Программа среднесрочного развития России до 2020 года не содержит описания финансового сектора вовсе, за исключением показателей инфляции. То есть в ней вообще не идет речь ни о рынках, ни о банковской системе, ни о финансовой политике. Я сейчас участвую в разработке программ, которые фактически впервые описывают развитие финансового сектора России. То есть при сравнении энергосырьевого и инновационного правительственных сценариев развитие финансового сектора приходится додумывать. Из-за этого эти сценарии оказываются а) неопределенными и б) противоречивыми. Например, для инновационного сценария МЭРа хорош бюджетный дефицит. Однако он хорош для финансовых рынков, но плох для финансовой стабильности.
Основной же итог десятилетия в развитии банковской системы России состоит в том, что она стала полноправным "участником" экономического роста и не может рассматриваться как второстепенный сектор: если в начале 2000-х годов в приросте внутреннего спроса кредиты занимали 15–20%, то сейчас — больше трети.
Однако существуют мифы о российской банковской системе. Некоторые из них я хотел бы разоблачить. Обычно приводят показатели развития банковского сектора, соотнося их с ВВП. Это ошибочно, потому что они не отражают реальное состояние дел. Гораздо более показательно соотношение между институциональными агентами: кто кому должен по состоянию на 2011 год. Такое соотношение показывает, какими структурой и ресурсами обладает банковская система для рывка вперед.
Я всегда оппонирую утверждениям типа "ресурсы-то у нас есть". Я пытаюсь доказать обратное. На 1 января 2011 года у нас население было кредитором банковской системы на сумму 5,4 трлн. рублей. Весь нефинансовый сектор у нас был заемщиком примерно на 4,7 трлн. рублей. Внешний мир, как ни странно, является сейчас заемщиком нашей банковской системы на 0,6 трлн., и банки обладают собственными средствами на 4,1 трлн. рублей. То есть у нас фактические ресурсы, которые могут быть направлены на расширение кредитования, не превышают 4 трлн. рублей с учетом того, что это баланс и все эти средства задействованы. То есть ресурсов-то у нас нет.
Развитие банковской системы в следующее десятилетие будет определяться в первую очередь структурными проблемами и возможностью их решить. Что это за проблемы? Во-первых, российская банковская система была хронически перекредитована. Нельзя сказать, что только интенсивный рост потребительского кредитования привел к кризису, но он точно этому способствовал. Сейчас население стало более осторожным. Спрос на кредиты резко упал, предложение депозитов возросло. Объективности ради надо сказать, что сейчас банковская система готова к кредитованию за последнее десятилетие наилучшим образом. Вопрос в том, что спрос на кредиты упал.
Вторая проблема — структурированность банковской системы и избыточная ликвидность. Одна из проблем антикризисных мероприятий состояла в том, что Министерство финансов и ЦБ воспринимали банковскую систему как единое целое. На самом деле это сегментированный институциональный агент, в котором четыре группы: крупные госбанки, частные банки, иностранные банки и средние и мелкие банки. Они совершенно разные с точки зрения формирования структуры и пассивов, и активов, требований к ликвидности. Сейчас отмечается избыточная ликвидность, однако она сосредоточена в основном в госбанках, и, я думаю, из Сбербанка и ВТБ она уйдет на финансирование госдолга.
Следующая проблема более важна, и она усилилась во время кризиса. Это разрыв между длинными депозитами и длинными кредитами. Длинных депозитов свыше трех лет у нас традиционно мало. Никогда эта цифра не превышала 8%. Предприятия же, конечно, спрашивают длинные кредиты. Но этот разрыв всегда находился на уровне 4–5% ВВП. Сразу после кризиса этот разрыв увеличился до 15% ВВП, это порядка 7 трлн. рублей.
У нас крайне низкий уровень конкуренции. После проведения антикризисных мероприятий доля госбанков увеличилась до 52–54%, а перспектив их приватизации я не вижу.
Самое важное - в нашем Telegram-канале
