Темен, глуп, невежественен
– В статье "Путин как жертва" вы предъявляете премьеру серьезные нравственные претензии, но обоснованны ли они? Ситуация, в которой мы оказались, – разве дело здесь в личности Путина, а не в состоянии общества?
– Понятно, что один человек изменить ничего не может. Но у человека, который обладает властью, гораздо больше возможностей, чем у нас с вами. Если у тебя власть, то ты просто обязан что-то менять, иначе зачем ты? Когда Путин совсем недавно сказал нам, что каково общество, таковы и менты, это на самом деле было лицемерие. Общество может быть плохим, но ты получил власть, чтобы сделать из него хорошую милицию; поэтому тебе выделили властные, материальные и медийные ресурсы. Сделай из нашего не очень хорошего общества хорошую милицию!
Мы хотим, чтобы у нас были хорошие законы, хорошее здравоохранение, хорошее образование и милиция тоже. А если ты не можешь… Нормальная власть не говорит: "Какие мы есть, так мы и живем", она понимает свою долю асимметричной ответственности. Ответственность власти не равна ответственности простого населения, она выше, поэтому власть в отличие от простого населения обязана что-то делать. Скажем, известный либерал Михаил Сперанский не говорил о том, что российский народ темен, невежественен и глуп, – он создавал лицей для Кюхельбекера и Пущина. Милый друг Путин, ты нам рассказываешь, что милиция не может быть хорошей, потому что народ плохой, и армия не может быть хорошей, – а ты тогда зачем нужен, руководитель наш любимый?
Закон о законе
– Власти все же пытаются модернизировать общественную жизнь – они, например, принимают законы. Взять хотя бы Жилищный кодекс: его разработали умные люди, он хороший. Правда, общество по нему почему-то не живет...
– Равно как по всем остальным… Не замечали? У нас хороший закон о выборах. Но все знают, что результаты считают нечестно. Какая разница, какой закон? Есть закон о милиции. Неплохой. Но менты живут по понятиям. И мы тоже с ними так сосуществуем. Тебя остановили, 500 рублей – поехал дальше…
Мы живем в среде, которая называется "правоприменительная практика". Законов наплодили много, но они действительно не выполняются, и в этом моя основная претензия к Владимиру Путину – он, напомню, обещал диктатуру закона. Я думаю, об этом надо прежде всего говорить. Не про приватизацию. Не про либерализацию.
– Может быть, дело еще в том, как именно выпекают законы? Отмену крепостного права в свое время готовили долго.
– Долго и мучительно. Причем реформа царя-освободителя дала результат через два-три десятилетия. Сначала освободился рынок труда, потом появились инвестиции и все остальное.
– Но каким-то новым законом отрегулировать проблему неисполнения законов невозможно – ведь и эти "законы о законах" не будет соблюдаться...
– В этом-то и проблема. А если правоприменительная практика себя дискредитировала, тогда возникает вопрос: зачем нам Дума, если она принимает законы, которые не имеют отношения к реальной жизни? А раз так, тогда зачем партии, которые выдвигают кандидатов, зачем выборы и так далее. И осознание этого постепенно созревает.
– Если ставить диагноз происходящему, то эта болезнь называется…
– Произвол.
Коммунисты как альтернатива
– Вы говорите, что Путин вернул страну назад к 90-м. Получается, что нам снова придется проделать весь тут путь, который мы прошли от начала перестройки?
– Да. На самом деле произошла деградация. Тогда у людей было ощущение: так жить нельзя, надо что-то менять. Сейчас ситуация тоже такая. ВСЕ ЭТО, как мы сейчас говорим, ВСЕ ЭТО раздражает. Плохие выборы, плохая милиция, плохая армия – раздражают. Но вменяемой альтернативы нет, люди начинают искать альтернативу в коммунистах. А кто еще? Кто еще против ВСЕГО ЭТОГО? Пожалуй, только коммунисты. У нас нет возможности выбирать: может быть, мне бы понравился Явлинский, а может быть, Касьянов, а может быть, Рыжков – но они все убраны, остаются коммунисты.
Мы вернулись к 90-м годам, когда или коммунисты, или кто-то другой. Только сейчас наоборот – коммунисты в оппозиции. Это называется деградацией политической культуры, потому что вместо разнообразия выбора мы получаем две полярные вещи: с одной стороны Путин – Медведев – Грызлов – Миронов, а с другой стороны что-то еще. Это тоже вина Путина, его безответственности, непрофессионального поведения.
Аристократы и подданные
– Сейчас складывается стихийное народное движение против привилегий на дорогах: в Москве, говорят, автомобилисты могут заблокировать машину с мигалкой, если такая возможность есть. Можно ли это движение понимать как проявление запроса общества на модернизацию политической системы?
– Я вижу в этом сходство с требованиями равных прав на движение по дорогам во время антифеодальной революции. Аристократ, ехавший в карете, имел право направо и налево разбрасывать простолюдинов… Сегодня в России происходит то, чего не было в Советском Союзе. Было как? Существуют они – элита. Мы не знаем, как они живут. У нас нет машины – у них есть. Они ездят по улицам – мы ходим пешком или ездим на трамвае. А сейчас люди ездят на машинах, есть пространство, где все они сталкиваются. Ты сидишь в пробке, а они едут по встречке. Это движение, о котором вы говорите, одно из естественных проявлений процесса созревания общества налогоплательщиков.
– То есть общества, построенного по принципу: "Мы платим налоги, извольте делать то, что надо обществу"?
– Именно. Я плачу налоги на содержание дорог, это моя дорога. А у того, кто едет мимо вас, все еще общество подданных: "Вы, подданные, ложитесь лицом в грязь. Я еду". И в этом смысле на дороге сталкиваются две культуры. Естественно, культура налогоплательщика, культура людей с самоуважением еще не оформилась. Но понятно, что человек на машине испытывает больше самоуважения, чем человек пеший.
Безъязыкая улица
– Что в предлагаемых обстоятельствах и в рамках существующего законодательства могут и должны делать сейчас для своей страны обычные люди? Например, мы?
– Во-первых, говорить. Кажется, говоришь-говоришь, а в пустую бочку, но все равно что-то остается. Сегодня Георгий Сатаров цитировал Маяковского: "Улица корчится безъязыкая, ей нечем кричать и разговаривать". Вы даете улице язык, формулируете понятийный аппарат, объясняете людям, почему есть связь между качеством жизни и качеством понятийного управления. После этого вы говорите: если политическое управление вас не устраивает, вы должны иметь право поменять это управление. Это называется "демократия": вы должны иметь право выбирать себе губернатора, если губернатор вам не нравится, мэра, если вам не нравится мэр, президента, если не нравится президент. Это нормально.
На профессиональном уровне вы должны честно, добросовестно писать и не врать. Я для себя эту проблему решил; мои возможности небольшие, но я пытаюсь их реализовать, написать на понятном языке, как мне видится ситуация. Я пишу, кто-то читает, у людей возникают мысли, они говорят: ты прав, ты не прав… Я создаю им оптику. Оптику можно или затуманить, как это делала советская власть, и тогда ты не будешь видеть ситуации, или наоборот – ее можно прочистить, и тогда людям что-то становится понятно. Это профессиональная сторона дела, а еще есть частная жизнь. Мы ведь всегда жили для государства, а мне кажется, очень важно жить частной жизнью: семья, дети, дом…
Дмитрий Орешкин о…
… пути к величию
– Путин не потому плох, что он какой-то инфернальный дьявол-чекист, надо воспринимать его как систему. Он есть естественное порождение усталости общества от реформ, от несправедливости, от наглых богачей, от того, что мы пережили ментальное поражение. Он же правильно говорил: поднять Россию с колен, сделать великую страну. Кому же этого не хочется? Люди верили, сейчас они начинают понимать, что их обманули. Он не то чтобы хотел специально обмануть, он хотел как лучше, но его представления о том, как лучше, слишком советские, слишком чекистские.
… о ненависти и революции
– Обычно же все понимается через задницу. Жареный петух сзади подкрался, гром грянул – мужик начал креститься. Сейчас люди начинают чувствовать: что-то не так. Они не могут сформулировать, и мы должны им дать слова – помочь понять, в чем дело. И опять же без ненависти. Надо понимать, что власть тоже не на пустом месте возникла, и, относясь с уважением к стране и власти, эту систему корректировать. Ни в коем случае не допуская революции – Лимонов вызывает у меня тошноту и отвращение.
… о разбитых головах
– Я до 2004 года считал, что все хорошо: идет продолжение курса на демократизацию, он умный, молодой, подтянутый, решительный, с опытом жизни за рубежом. В 2004-м начал сомневаться, к 2006-му я понял, что Путин – это скорее контрпродуктивно. Люди по-разному его воспринимают. Например, Витя Шендерович в 2000 году все понял – он был ближе ко всему, он был на НТВ… Сейчас я от многих слышу: что-то Путин начал меня раздражать. А когда? Да примерно полгода назад. То есть им десять лет потребовалось, а огромному количеству людей еще два-три года понадобится; и надо, чтобы разбили еще не одну голову…
Справка
Дмитрий Борисович Орешкин (родился 27 июня 1953 г. в Москве) – российский политолог, политгеограф, кандидат географических наук с 1979 г.
Публиковался во многих российских СМИ, в том числе в газетах "Известия", "Московские новости", "Правда", "Сегодня", "Московский комсомолец", "Новая газета" и др.
Беседа с Дмитрием Орешкиным состоялась в Барнауле во время ХVII международной научно-практической конференции "Модернизация России и гражданское общество" 19–20 июня с. г., на которой политолог представил свой доклад "Тандем Медведев – Путин: будущее модернизации?".
Самое важное - в нашем Telegram-канале
