Приговор Михаилу Ходорковскому был написан судьями Мосгорсуда и навязан против воли судье Виктору Данилкину, утверждает помощник судьи и пресс-атташе Хамовнического суда Наталья Васильева, решившаяся на откровенное интервью "Газете.Ru".
– Наталья, расскажите, какова сфера ваших полномочий в Хамовническом суде. За что вы отвечаете в нем вообще и за что отвечали в ходе процесса над Михаилом Ходорковским и Платоном Лебедевым?
– Моя должность называется помощник судьи, на меня также возложены обязанности пресс-секретаря Хамовнического суда. Составляю ответы на запросы, которые приходят в суд, проекты ответов на жалобы, документы, которые идут в бухгалтерию судебного департамента. Плюс кадровая работа. Плюс сведение в общую справку всей статистики, которая велась в суде. Этими вещами – а это очень объемная работа – занималась я.
В ходе суда над Ходорковским в мои обязанности входила работа со СМИ. Я должна была, если более подробно, правильно расставить прессу, вовремя впустить, контролировать процесс съемки, выведение прессы из здания.
– Почему вы говорите о своих обязанностях в прошедшем времени?
– Потому что я думаю, сегодня все это закончится. Я так думаю, будут для меня последствия...
– На основании каких особенностей вашей работы, круга вашего общения в суде, других источников информации вы составили для себя картину происходившего в процессе?
– Мое личное общение с судьей в этом деле в основном связано было с вопросами СМИ. Нередко у него, конечно, вылетали определенные фразы… потому что человек просто был в таком состоянии, что мог что-то такое сказать.
А то, что не было связано с Ходорковским, конечно, обсуждалось и очень подробно. Потому что большой объем работы, который я выполняла, я обязана была обсуждать с Виктором Николаевичем.
Во-вторых, многое я знаю от близкого к судье человека, а также из общих разговоров в суде.
– Вы этого человека назвать не хотите?
– Нет.
– Вы понимаете, что такой вопрос может возникнуть у всех после того, как интервью станет достоянием гласности?
– Понимаю, да.
– В том числе и юридически обязывающим может стать этот вопрос для вас...
– Наверное, мне придется тогда ответить на вопрос, кто этот человек. И тогда можно будет его спросить.
– Было ли что-то, что отличало процесс над Ходорковским от других процессов, которые идут в Хамовническом суде?
– Конечно, то, что процесс привлекал большое внимание СМИ. Но, в общем-то, ничего такого, что бы из ряда вон выходило, нарушений по ведению процесса не было.
– Был ли Данилкин самостоятелен, ведя процесс? Что вам известно о его отношениях с руководством?
– Могу сказать, что с самого начала, еще до того, как Данилкин ушел на приговор (в совещательную комнату 2 ноября – "Газета.Ru"), контроль был постоянным, после 2 ноября этот контроль, наверное, не исчез никуда.
– В чем выражался контроль?
– Виктор Николаевич обязан был общаться с Мосгорсудом по всем каким-то спорным моментам, которые происходили в судебном заседании. То есть когда что-то происходит, когда что-то идет не так, как должно быть, он должен был, обязан предоставлять информацию в Мосгорсуд и, соответственно, получал оттуда определенные распоряжения, как вести себя дальше.
– Можете вспомнить эпизоды суда, когда Данилкин советовался с Мосгорсудом? Например, могли это быть известные коллизии с вызовом тех или иных свидетелей в процесс?
– Могли.
– Каким образом это происходило?
– По телефону.
– А кому он звонил?
– Думаю, председателю (председателем Мосгорсуда является Ольга Егорова – "Газета.Ru").
– Вы были свидетелем какого-то из этих разговоров?
– У меня были моменты, когда я могла прийти в перерыве, принести на подпись какие-то документы, а мне могли сказать: не мешай, Виктор Николаевич говорит с Мосгорсудом. Или он сам говорил: "Я с "городом" говорю". Это на сленге значит Мосгорсуд. Соответственно, давались какие-то распоряжения...
– А разве судья, ведущий любой прочий уголовный процесс, по закону должен быть огражден от указаний своего начальства? Имеет ли он право и возможность по тем или иным спорным вопросам, возникающим в ходе суда, общаться со своей вышестоящей инстанцией? То есть то, что был вынужден делать или по собственной инициативе делал судья Данилкин, является общей практикой или нарушением?
– То, что делал судья Данилкин, это скорее вынужденное действие. Судья по закону не обязан ни с кем советоваться и прислушиваться к чьему-то мнению.
Он должен выносить приговор в соответствии с законом. И вмешиваться в судебный процесс никто не имеет права. Соответственно, это (необходимость советоваться с Мосгорсудом – "Газета.Ru") определенного рода нарушение, вызванное тем, что есть вышестоящая инстанция, которая может на тебя надавить.
– Как Данилкин воспринимал необходимость отчитываться перед Мосгорсудом? Были проблемы, жаловался, переживал, нервничал?
– Да, он нервничал, переживал, возмущался тем, что ему указывают, что нужно делать. Ему это очень не нравилось, это понятно.
– Рассказывал коллегам?
– Не могу сказать, что он рассказывал. Я просто видела его состояние, опять же, потому что я достаточно часто приходила в кабинет.
…Как-то был такой момент, когда я вошла, мне нужно было с ним обсудить какие-то вопросы, стала их задавать, а он уже был в таком взвинченном состоянии и в сердцах бросил фразу:
"Я не могу дать тебе ответ на эти вопросы, потому что не знаю, где я завтра буду и что со мной будет".
В другой раз я спросила тоже по работе со СМИ, он уже обреченно так опускал руки и говорил:
"Делай что хочешь, мне уже все равно".
Был момент, когда ему стало плохо с сердцем. Я зашла в кабинет… а там очень сильно пахло корвалолом, валерьянкой, чем-то… каким-то средством от сердца. Я секретарей спросила, все ли в порядке, они сказали: "Теперь уже да".
– Вспомните, после каких эпизодов суда такое с ним бывало?
– Сердце прихватило, может быть, на второй или третий день оглашения приговора. Фраза о том, что он не знает, что с ним будет, была сказана до того, как судья ушел на приговор. О том, что ему уже все равно, – во время оглашения приговора. Других деталей не могу вспомнить – процесс очень длительный. Я просто видела саму реакцию, когда, вернувшись, из Мосгорсуда, куда его вызывали…
– Часто вызывали?
– Да, раз в неделю точно ездил. …Существует такая практика: когда идет более или менее значимый процесс, если это судья обычный, он должен советоваться или поставить в известность председателя своего суда.
А если это такой процесс, как дело Ходорковского, то тогда Мосгорсуд должен знать всё и регламентировать каким-то образом, направлять действия.
– Есть ли понимание, чем рисковал судья, если бы отказался согласовывать свои действия, совещаться с Мосгорсудом по этому делу?
– Знаете, когда ты отказываешься, тебе в лучшем случае предлагают уволиться.
А если такие политические дела, такие заказные вещи, они заранее ориентированы на определенный результат. И если ты отказываешься – значит, ты лишаешься суда. Вот и все.
Могу сказать, что все судейское сообщество понимает прекрасно, что это заказное дело, что это заказной процесс. И все сочувствуют и понимают Виктора Николаевича. Но как бы он мог выйти достойно из этой ситуации, наверное, не знает никто.
– Известно, что сначала планировалось начать оглашение приговора 15 декабря. Потом без разъяснений дата была сдвинута почти под Новый год – на 27 декабря? У вас есть предположения, почему?
– Причина, по которой срок переноса был таким долгим, подозреваю, в том, что нужно было что-то подкорректировать в приговоре. То есть к 15 декабря приговор был в незаконченном состоянии.
А еще причина самого переноса с 15 декабря на более поздний срок – выступал наш премьер (Владимир Путин, заявивший 16 декабря в "прямой линии", что считает вину Ходорковского доказанной – "Газета.Ru"). Чтобы не отвлекать внимание на процесс Ходорковского от выступления премьера. В суде это не озвучивалось, но мысль эта, этот подтекст, витали везде.
– Кто писал приговор?
– Данилкин начал писать приговор. Подозреваю, то, что было в том приговоре, не устроило вышестоящую инстанцию. И в связи с этим он получил другой приговор, который нужно было огласить.
Но так как (другой) приговор не был закончен к 15 декабря, наверное, поэтому период переноса так удлинился.
– Значит ли это, что приговор, который писал Данилкин, мог быть кем-то прочитан до оглашения?
– Не прочитан, а просто, как бы это объяснить… Когда тотальный контроль, не надо его читать, нужно просто спросить, что там есть.
– Объясните, пожалуйста, с точки зрения закона, что меняется в жизни судьи с того момента, когда он "уходит на приговор"? Второй пункт: что такое приговор с технической точки зрения? Кто его пишет, каким образом пишет, где он хранится все это время?
– Приговор пишет судья единолично. Пишет, находясь в своем кабинете, в рабочее время. Соответственно, все это выполняется в компьютере, в "ворде". Никто другой не имеет права вторгаться в эту работу.
– Чем ограничено общение судьи, когда он находится в совещательной комнате?
– В совещательную комнату доступ гражданам и работникам суда запрещен до окончания работы над приговором.
–Вернемся к тексту приговора. Есть в оглашенном варианте какие-то признаки того, что этот текст не судьи Данилкина, как об этом говорит защита обвиняемых?
– Косвенные в самом тексте. После оглашения приговора (уже после Нового года) я сама видела, как этот приговор в электронном виде правили секретари. Они удаляли технические ошибки – абзац какой-то, запятые, неправильные интервалы. Из-за этого отложилась и выдача копий приговора сторонам.
– А в обычной практике секретари не правят текст по мелочи?
– Нет, приговор должен быть изготовлен судьей единолично, без ошибок и помарок, никаких исправлений в нем быть не может. Он должен быть четким, точным, лаконичным, в соответствии с законом.
Секретари судебного заседания к приговору никакого отношения вообще не имеют. Секретари изготавливают только протоколы судебного заседания.
– Есть какие-то способы по тексту доказать, что приговор может не принадлежать перу Данилкина?
– Это можно определить с помощью экспертизы. Взять предыдущие приговоры, вынесенные им по уголовным делам, и сравнить стилистически.
–Вы сказали, что Данилкин получил приговор сверху. Кто его писал и как передал ему?
То, что приговор был привезен из Мосгорсуда, я абсолютно точно знаю. И то, что писался этот приговор судьями кассационной инстанции по уголовным делам, – то есть Мосгорсуда. Это очевидно.
Никто другой в Мосгорсуде не мог его написать. А те самые помарки – оттого, что был короткий промежуток времени.
– Кем писался текст в Мосгорсуде?
– Собеседник в близком окружении Данилкина называл мне имена этих судей, я эти имена знаю, но сейчас предпочту не называть.
–Приговор доставили после 15 декабря?
– После, конечно. Это было ближе к моменту оглашения, и некоторые части довозились даже во время оглашения.
?...
– Сама концовка приговора была привезена во время оглашения.
– Та часть текста, где сроки?
– Да.
– Откуда вы это знаете?
– Из близкого окружения судьи.
– Как производилась эта доставка?
– Не могу знать.
– Была информация, что накануне второй даты начала оглашения приговора в выходной день, в субботу, 25 декабря, Данилкин был вызван в Мосгорсуд, где провел какое-то время, возможно, обсуждая и дело Ходорковского. Что вы про это знаете?
– Мне известно об этом факте. Я знаю, что он был в этот день, субботу, 25 декабря, в Мосгорсуде, а потом приехал в Хамовники, и многие люди, которые там заканчивали работу, его видели. Это был выходной, но в связи с тем, что был конец года, нужно было закрывать отчетность, многие люди работали.
– Сами вы видели его в субботу?
– Я в это время не была в суде. Отдыхала.
– Каким он вернулся, по отзывам судейских?
– Напряженный, очень напряженный. Можно даже сказать, что он плохо себя чувствовал. Он был подавленный, и состояние его было не очень хорошее.
– Он что-то кому-нибудь сказал?
– Нет, он просто очень плохо выглядел…
– Он вообще по субботам работает?
– Нет, это нерабочий день, он не обязан приходить на работу.
– А причина его приезда...
– Никто не знает.
– Чтобы прояснить: в стадии вынесения приговора, в принципе, председатель районного суда может бывать в своей головной организации, в Мосгорсуде?
– Во время рабочего дня судья должен находиться в совещательной комнате и работать над текстом.
– Даже если он председатель какого-нибудь суда, в вышестоящую инстанцию он не должен ходить?
– Не важно, что председатель. Если судья находится на приговоре, он должен соблюдать требования закона и никогда не должен уходить.
– Режим постановления приговора и тайна совещательной комнаты выходных дней не предполагают? То есть в выходные дни считается, что судья в совещательной комнате, или все-таки он тогда свободный человек?
– Выходные дни – они и есть выходные дни. Он свободный человек в выходные дни. Тайна совещательной комнаты нарушается, если туда входит во время рабочего периода кто-то из людей, из граждан или же из работников суда.
– Получается, нельзя сказать, что, вызвав судью в Мосгорсуд, там нарушили закон, если они вызвали его в субботу?
– Да, вы правы. Это нерабочее время, и он ничего не нарушил. В свободное время он может ходить туда, куда хочет.
– Знаете ли что-нибудь о том, с кем он там встречался?
– Мой собеседник в его окружении говорил, что он ждал какого-то важного человека, кто должен был дать ему четкие разъяснения насчет приговора.
– То есть это не председатель Мосгорсуда?
– Нет, это более "высокая" личность.
– А время его визита знаете?
– С утра его вызвали, продержали там фактически весь день.
– У вас есть какие-то представления о том, что будет с судьей Данилкиным дальше?
– Ну, судя по тем разговорам, которые ходят в суде,
скорее всего, он будет уволен через определенный промежуток времени под каким-нибудь благовидным предлогом. Либо на пенсию, либо его пригласят работать в Мосгорсуд и потом потихоньку уволят.
– За что? Он же сделал все, что от него требовалось.
– Да, сделал. Но… Я даже не знаю, как это объяснить. Просто, наверное, сделал что-то не так. Или не так быстро, как надо было.
– То есть за то, что он пытался вынести другой приговор, а не тот, который от него ждали?
– И за это в том числе.
Ну и бытует такое мнение, якобы он затянул процесс. Что много выслушивал свидетелей. То есть пытался вызвать определенных свидетелей, которых не надо было бы вызывать по определенным причинам...
– Слово "пытался" случайно вы сказали или действительно он хотел кого-то вызвать, но не мог?
– Нет. Он должен был согласовать вызов свидетеля с вышестоящей инстанцией. И, соответственно, если ему давали добро, он мог вызвать.
– Как он сейчас себя чувствует?
– Физически – нормально. Но психологическое состояние – человек стал очень угрюмый, постоянно подавленный, грустный… Ну как когда понимаешь, что будет что-то плохое, – вот в таком состоянии. Неулыбчивый, неразговорчивый, иногда бывает очень раздраженный.
– А с чем вы сравниваете?
– С тем временем, когда я его впервые увидела. Середина 2009 года, он был другим человеком, просто другим человеком.
– Какой он обычно?
– Веселый, уравновешенный, контактный. Его интересовало все вокруг, и жизнь в суде, и все. Чем больше проходило времени, тем он сильнее уходил в этот процесс. И жизнь в суде, ну, практически как бы перестала для него существовать. Хотя это очень важно для председателя.
– Данилкин знал, что писала о процессе и о нем лично пресса? Вы ему об этом говорили или он сам все читал? Как он относился, в частности, к критике, которой было немало?
– Он все читал – газеты, журналы, интернет. Он все это знает и очень переживает из-за этого. Он обсуждал однажды момент, когда журнал "Нью Таймс" написал о нем статью, в которой были неточности в отношении его сына. Якобы он не поступил в вуз. А он учится отлично. Мальчик очень умный.
– Может сложиться впечатление, что вы в жизни дружны с судьей?
– Да нет.
– А как ваш рассказ повлияет на судьбу Данилкина?
– Мне страшно за него.
– Именно в силу того, что вы это рассказали?
– Ему и так и так было бы плохо. Не представляю даже, как будут развиваться события.
Просто знаю, что если бы я всего этого не рассказала, его бы тихо спровадили. А сейчас не знаю, как это будет.
– То есть допускаете, что это поможет ему отстоять, может быть, свою честь, если эта история станет гласной?
– Если у него хватит на это сил.
– А желание у него есть?
– Я не знаю этого. Он в последнее время вообще старается не общаться.
– То есть вы в его интересах действуете?
– Он не знает ничего.
– А как он отреагирует, по-вашему, на ваше интервью?
– Вряд ли положительно. Я не знаю, что ему скажут, позвонят из "города". Может, он мне скажет, что я ненормальная. А может быть… Не знаю.
– Наталья, мы спросим вас, может быть, о главном: почему вы решили нам все это рассказать?
– Потому что я разочаровалась… Я хотела стать судьей. И когда увидела это внутреннее содержание, как все это происходит, то сказка о том, что судьи подчиняются только закону и больше никому, растаяла.
Вернее, сам закон превратился в сказку.
Я поняла, что это неправда, будто судья подчиняется только закону. Судья подчиняется вышестоящей инстанции.
– Вы понимаете, что первое, что произойдет с вами после того, как все это будет опубликовано, – вас начнут упрекать и в том, что у вас есть какая-то заинтересованность в исходе, новом исходе этого дела, пересмотре, в том, чтобы поставить под сомнение устои судебной системы, авторитет судебной власти в Российской Федерации. У вас будет что ответить на вопросы о заинтересованности?
– Нет у меня никакой заинтересованности. У меня есть разочарование.
Просто я хотела, чтобы люди понимали, что очень многое из того, что им предлагается, всегда подчищено, всегда подправлено и не всегда соответствует действительности.
– Готовы ли вы к тому, что, скорее всего, вас уволят из Хамовнического суда?
– Да, предполагаю, меня уволят.
– И что вы будете дальше делать?
– Пока не знаю.
– Вы как-то собираетесь подтверждать то, что вы нам сегодня рассказали, готовы дать показания, если будет дисциплинарное расследование?
– Да. Я не могу от этого отказаться. Я это все видела.
– Есть ли, по вашим сведениям, в аппарате суда, среди судей кто-то, кто придерживается таких же позиций, как вы, и готов подтвердить ваши слова?
– Никто не пойдет на это. Судьи на это не пойдут, чтобы не лишиться должности. А аппарату, наверное, это ни к чему – лишние проблемы.
– По тому, что вы говорите, складывается ощущение, что вы не вдруг пришли к мысли рассказать все это. У вас копилось недовольство, сомнение о том, что вы видите. Вы подходили к кому-то, делились сомнениями? Ваш непосредственный начальник – это Данилкин – подходили ли к нему, жаловались ли?
– Никогда. Не было возможности. Судья был постоянно занят в процессе. И я могла с ним очень быстро решить какие-то проблемы, связанные с внутренними делами в суде, и по моим обязанностям. А
вот по таким моментам у меня просто не хватило бы времени с ним поговорить.
В аппарате ни с кем не обсуждала. Потому что прежде, чем обсудить такие вещи, наверное, нужно понять, а нужно ли этому человеку такое слушать. По определенным вещам, наверное, по поведению, по
высказываниям можно понять, можно ли говорить с человеком об этом или нет.
– А у вас есть какое-то личное отношение к делу Ходорковского и Лебедева? …Жалко или вы считаете, что они должны сидеть?
– Ну то, что они должны сидеть, – я не считаю. Жалко ли мне их – нет, это неправильно. Я им сочувствую, понимаю, что эти люди просто попали, наверное, в эту мясорубку.
– А Виктор Николаевич выражал какое-то отношение к ним?
– Виктор Николаевич к подсудимым относился как к обычным людям. Никогда не слышала, чтобы он отозвался о них как-то некорректно. Никогда.
Самое важное - в нашем Telegram-канале
