Когда бываешь в Москве наездами – то в командировке, то в отпуске проездом, как-то трудно понять, что у них там происходит. Чего это у них то одно вспыхнет, то другое затлеет. Сидишь тут на печке, покряхтываешь, и не понимаешь, откуда чего и берется.
Ну, знаете, шутки про то, что у приезжих с кавказской внешностью паспорта там постоянно проверяют, на меня впечатления никогда не производили – у меня в Москве паспорт минимум один раз за приезд тоже требуют, даже когда в костюме, галстуке и с дипломатом кожаным…
В общем, я с лета хотел написать колонку о моей скрытой ксенофобии, да что-то боязно было перед товарищами. В этом вопросе у нас принято применять общественную контрацепцию - натянуть шапочку на глаза и думать, что спрятался. А с другой стороны, чего скрывать, ну есть оно во мне.
Я до этого лета как-то особо не обращал на свою ксенофобию внимания. Обедал без предубеждения в "узбечках", дружелюбно общался со "своим" продавцом сухофруктов на базаре, подавал "таджикским" нищим на улице… И надо было мне в этом году в начале лета заехать на север Москвы к другу на ночевку. Район у него не совсем чтобы последние новостройки. Дома 70-х – начала 80-х гг. Обжитые, даже уже слегка попорченные жизнью. Народ вроде кругом русский… Утром просыпаюсь, слышу в окне чужую речь, гляжу, сидят на лавочках люди лицами потемней. Ну и сидят. Зашел в магазин (сетевой, "Копеечка) с ребенком, тут же по соседству от дома друга стоит магазин. Слышу, кто-то на ломанном русском спрашивает, кто-то на другом ломанном отвечает. Смотрю – все продавцы – кавказцы, а покупатели – со среднеазиатской внешностью. Мы с ребенком, да еще одна тетушка в очереди к кассе – вот и все русские в магазине. Думаю, забавно, а ведь русский язык их сближает. Один покупатель другому на своем что-то сказал, другой продавцу по-русски, а продавец грузчику уже на своем. Забавно.
Прихожу к другу, рассказываю об этой сценке. Он мне в ответ: "Это еще что, я вот раньше квартиру снимал дальше на север Москвы, там еще от метро надо было на маршрутке ехать. Так вот заходишь в маршрутку, и ты там один русский – водитель и все пассажиры нет". Ну, я тут же вспомнил об утренних мужиках на лавочках под окном. Друг говорит – а это дворники, ты приглядись, мол, тут на черной работе русского не встретить.
Поехали мы ребенку Красную площадь показывать. Забыл совсем совет друга приглядываться. Едем себе, пересели на другую электричку. Входим в вагон. Все сидячие места заняты, только одна лавочка свободна – на ней двое мужчин сидят. Но стоящие в метро люди не торопятся занять свободные места рядом. И сидят ведь не бомжи какие-то давно не мытые и вонючие, не алкаши, не дебоширы. Нет, сидят взрослые дядьки, чисто одетые, трезвые (по крайней мере, на вид). Только лысые начисто и с черными бородами, у одного татуировка на предплечье какая-то синяя. Ну, прямо с картинки "ваххабитские войны", только в цивильном, а не в камуфляжах. Да и кто сказал, что они ваххабиты?
Но я вдруг вспомнил совет приглядываться и на окружающих москвичей смотрю. А они напряжены все. Реально, прямо чувствуется эта сдавленность пружин в них. Тут и станция следующая – бородачи встают. Один оставляет на сиденье пустую поллитровую пластиковую бутылку из-под минералки. Встают, значит, выходят. А никто не садится!
Все на эту поллитровку смотрят. С каким-то тихим ужасом. Двери закрываются, вагон трогается, бутылка падет на пол, и люди (не вру!) вдруг отшатываются в стороны.
Я вначале ничего понять не могу – отчего не только они, но и я инстинктивно испугался этой падающей бутылки? И только потом до меня дошло, до валенка, я-то дома по метро не езжу, а у них оно взрывается. И недавно так рвануло, что москвичи до сих пор от каждой пустой бутылки шарахаются. Но я-то чего испугался?
Не знаю, что на меня тогда нашло. Может, массовый психоз там в вагоне подхватил. Но весь этот день я точно очки снял, смотрю, и вижу то, что раньше мне вовсе не замечалось – как раз то, о чем друг говорил – кругом, гм, приезжие. Тихие, незаметные, то пол в магазине подтирают, то ящики грузят, то двор метут, потом уже в Домодедово смотрю, а там их с тряпками или тележками пруд пруди. И в мужской туалет идут, смущаясь, дочери аулов… И прямо видно, как им не по себе от этого.
Но еще до приезда в Домодедово на Павелецком у выхода из перехода увидел совсем других – не тихих. Сидят молодые парни, волками смотрят. Может, и не волками, а все-таки зародилось зерно какое-то подозрения. И сторонкой так их так, сторонкой, от греха.
Вот это один день в Москве. А люди там не один день живут. И трутся друг подле друга. Электризуются. Копят заряды.
Это когда на своей печке сидишь далеко-далеко, и не сталкиваешься с этим каждый день, легко говорить: "Мы страна, победившая фашизм, как мы можем допустить "фанатские погромы"?". А там в метро с этой упавшей бутылкой как-то совсем другие мысли приходят.
И я не знаю, отчего это, почему это, и как с этой латентной ксенофобией бороться. Я только помню историю одной комсомолки, активистки, постоянной делегатки каких-то районных, краевых и зональных съездов и слетов, которая в конце 60-х приехала в Москву учиться, в один из первых дней своего пребывания в столице села в автобус и столкнулась впервые в своей доселе таежной жизни с негром. Рассказывала потом эта комсомолка, будучи уже бабушкой, как почувствовала на плече прикосновение руки, обернулась, а там африканец тянет мелочь передать за проезд. А с комсомолки весь интернационализм холодным потом смыло. Кое-как до дома добралась и сразу мыться. Моется и плачет: "Как же так, наша страна помогает народам Африки в борьбе, а я… Мне не место в комсомоле". Да, сейчас со смехом вспоминает. Но тогда-то – откуда это в ней взялось?
Да, я вот о чем хотел спросить, зачинщиков отловят и посадят (наверное), а с нами-то, латентными ксенофобами, делать-то чего?
P.S. А узбекскую кухню я с тех пор разлюбил, мне больше нравится уйгурская.
Самое важное - в нашем Telegram-канале
