— Светлана Викторовна, вы повстречались с сыном. Вам стало легче?
— Да, стало. Я уже по-другому себя чувствую. Я увидела, что он живой. Сказал, что здоров. Внешне выглядит неплохо. Я не увидела ничего такого, что могло бы говорить, что на него оказывается какое-то физическое воздействие. Мы успели немного пообщаться.
— О чем вы поговорили?
— О семье, о его положении. Я сказала, чтобы он всегда помнил, что мы о нем думаем, каждую секунду думаем, пытаемся помочь ему.
— О чем успел рассказать Виктор?
— У нас было совсем немного времени, от силы полчаса. Он рассказал, как он живет, как содержат его, кто у него был. Но он в основном спрашивал. Я рассказала ему, что идет волна в прессе, что о нем пишут. Он не знал об этом, очень удивился. Вот, собственно, и все.
— Как вас приняла украинская сторона?
— Они сделали все, о чем мы, в общем-то, просили: организовали въезд в страну, сопровождали нас, были очень вежливы, помогали. Это были представители СБУ.
— Вам удалось с кем-то повстречаться, кроме как с сыном?
— Я встретилась с нашим адвокатом Виктором Степановичем Чевгузом, мы подписали с ним договор. Он украинский адвокат, профессионал, произвел на меня очень хорошее впечатление.
Уже с ним мы побывали в приемной у Петра Порошенко (президента Украины. — Прим. "СК"), оставили прошение содействовать объективному разбирательству. Затем встретились с консулом. Там нас очень хорошо приняли, заверили, что занимаются этим делом, держат руку на пульсе.
— Что вы ожидаете теперь? Вам что-то рассказали о перспективах?
— Идет следствие. Я буду на связи с адвокатом. Сейчас жду, когда он изучит все материалы дела, встретится с сыном. Пока никакой определенности нет.
— Вы обсуждали возможность обмена вашего сына на украинских заключенных?
— Предметно нет. Но во всех прошениях мы просим рассмотреть такой вариант решения ситуации. На мой взгляд, это самый оптимальный путь. На помилование рассчитывать нам вряд ли приходится.
Атака в "Одноклассниках"
— Как вы узнали, что ваш сын попал в плен? Вам кто-то позвонил? Или вы прочитали в СМИ?
— Я зашла на сайт "Одноклассники" и увидела там шквал сообщений в мой адрес с украинской стороны. Это было психологическое давление — с нецензурщиной, обвинениями. Настоящая атака. Я дар речи потеряла. А спустя буквально часа два-три мне позвонил корреспондент службы Би-би-си Илья Барабанов. Он спросил, в курсе ли я. Я ответила, что да, и уточнила у него, правда ли это.
— А официальные лица вас как-то известили потом?
— Я сама начала предпринимать шаги, чтобы узнать. В конце концов мне подтвердили информацию. Я звонила топчихинскому военкому, мне очень помог правозащитник Александр Ильич Гончаренко.
— Как отреагировали односельчане: поддерживали или осуждали?
— Мое окружение — родные, друзья, коллеги — меня поддержали. Все женщины, с которыми я общалась, сочувствовали мне. Они все сами матери. Мне не высказывали негативных мнений. Люди жалели, спрашивали, чем помочь. И мне действительно помогли, в том числе финансово, когда я собиралась ехать на встречу с сыном. Наверняка есть те, кто оценивает произошедшее негативно или относятся к этому равнодушно. Я не исключаю этого. Это жизнь, это естественно.
"Даже в голову не приходило"
— Сын сразу после возвращения из армии сказал, что пойдет служить по контракту? Как вы к этому отнеслись?
— После срочной службы он вернулся домой. Чуть меньше года побыл здесь. Речь шла о контрактной службе как о способе заработать. У нас многие парни, в том числе его одноклассники, остались в армии на контракте — в Алейске, Топчихинском районе. Это уже практически норма — мужчинам надо где-то зарабатывать. А в армии стабильная зарплата. Сын хотел дождаться весны, чтобы стало потеплее. И в марте уехал в Ростовскую область, там он проходил срочную службу. Он взрослый мальчик, я была спокойна.
— Почему он не остался здесь, в местных частях?
— Я не могу точно сказать. Он говорил, что здесь не чувствует реальной службы. К тому же там он завел много друзей, климат ему нравился. Мне даже в голову не приходило, что он окажется на Украине.
— Он не говорил вам, что собирается туда?
— Нет, конечно. Не знаю, был ли у него такой прицел сразу или он возник уже потом, когда Виктор приехал на место. И оттуда он мне ничего не писал, не говорил. Все общение было очень простым: "У меня все норм. Как здоровье? С днем рождения". Ничего лишнего сказано не было, как я сейчас понимаю. Я ничего не знаю о том, как он туда попал, как это было организовано. Его нахождение там стало для меня шоком.
Жертва ситуации
— А вообще, тему происходящего на Украине вы раньше с ним обсуждали, хотя бы на бытовом уровне?
— Мы смотрели документальные фильмы о Донбассе, Донецке, смотрели сюжеты, как бомбили местных жителей. Мимо этого сложно было пройти. Не могу сказать, чтобы сын как-то особенно комментировал эти вопросы. Молодой. Он не так глубоко вникал и сопереживал, как я, например. Я очень близко к сердцу это принимала.
Я недоумевала: как так? Ведь наши страны всегда были вместе. Да и другие республики СССР. Понятно, той страны нет. Но в целом мы хорошо живем, посмотрите, и с Казахстаном, и с Киргизией, и с Белоруссией. Я в студенческие годы объездила весь Союз: и в Киеве была, и в Крыму со стройотрядом, и в Узбекистане — почти везде. На этом фоне конфликт с Украиной вызывал у меня огромное недоумение. Для меня открытием стало, что нас там так не любят.
Две стороны обвиняют друг друга. Но обвиняют-то политики. А нам тяжело разобраться. Я считаю, что для любого человека, более или менее адекватного, грамотного, хотя бы немного разбирающегося в политике, это огромная горечь, разочарование, что политики не могут договориться, и народы страдают из-за этого.
— Вы не возмущались поведением украинской стороны, не обвиняли ее?
— Обвинять — нет, я так не могу. Я всегда стараюсь найти причину. И в этом вопросе тоже. И всегда приходила к выводу, что неправильно в чем-то поступаем и мы, и они. Одна сторона не может быть виновата. Я до сих пор надеюсь, что наши правители найдут общий язык и что все повернется вспять.
— Вы не думали в связи с этим, что ваш сын стал в каком-то смысле жертвой?
— В первую очередь я об этом подумала, что он — жертва ситуации. Где-то пропаганда сыграла свою роль, где-то что-то не так понял.
— Если бы Виктор сказал вам, что собирается на Украину, вы бы пытались его отговорить?
— Конечно. Это даже не обсуждается. Даже речи не могло бы идти об этом. Он бы никогда не поехал.
— Вы не попеняли ему при встрече на его решение уехать на Украину?
— Упрекнула, конечно, в том смысле, что ведь мог погибнуть, что война — это кровопролитие. Война в мирное время — это вообще ужасно... Я надеюсь на хороший исход. Главное, чтобы у него там психика не пострадала, чтобы он не сломался. Чтобы вернулся к нормальной жизни.
— Павел Каныгин, корреспондент "Новой газеты", написал, что Виктор переживает о том, как его встретят здесь при возвращении — ему рассказали, что одного из вернувшихся убили.
— Я сначала не думала об этом. Первые дней 10 вообще не понимала, что происходит. Потом стала вникать понемногу. И начала действительно размышлять об этом: как он будет потом жить? Сможет ли вернуться в ту же армию, пусть в нашем районе? Сейчас я хочу поднять эту тему для самой себя, поузнавать, как живут освобожденные ребята, действительно ли существует давление или какая-то угроза их жизни. Он, возможно, что-то слышал об этом. А может быть, ему специально кто-то донес.
— Вы отслеживаете, что пишут в СМИ об истории вашего сына? Или, напротив, изолировали себя от этой информации?
— Я изолировала себя в начале, у меня был шок после сообщений в "Одноклассниках". А сейчас стала читать. Я понимаю, что мнения у людей расходятся. Но это нормально. Кто-то не до конца разобрался в ситуации, у кого-то такие убеждения.
Юношеская романтика
— В Киеве вы встретились с мамой Станислава Клыха, осужденного в России (см. факт). О чем вы говорили?
— Она рассказала, что случилось с ее сыном, я — что с моим. Мы объединились и обратились к главам наших государств, чтобы они помогли нам, организовали обмен.
— Мамы — главные миротворцы?
— По сути да. Мы говорим от души, от сердца. Когда ты понимаешь, что твоя плоть и кровь, можно сказать, погибает… Виктор же молодой совсем. Просто вправить мозги нужно. Поговорить, объяснить. Он поймет. Не разобрался человек. И с той стороны тоже своя ситуация.
— То есть ваш Виктор никогда не был человеком фанатичного склада характера?
— Нет, что вы. Он просто был таким… мальчишкой. После школы в спортзал ходил, тренировался. Не курит, алкоголем не увлекается. Любит себя в форме держать. В армию хотел попасть в ВДВ — голубые береты! Все его друзья хотели попасть туда. Это же престижно: если уж служить, то только там. Он любит, чтобы трудности были, преодолевать их. Чтобы до изнеможения. В ВДВ он не попал. Оказался в ВВС. Я думала: бог отвел. Это была романтика, чистая юношеская романтика. Я думаю, она его могла на Украину и завести.
— У вас было ощущение, что вы где-то упустили ситуацию?
— Да виню я себя, конечно. Что не почувствовала.
— А ваш старший сын как оценивает ситуацию?
— Ну, что он может сказать… Сначала возмущен был: "Куда его понесло?! Зачем?" Виктор немного побаивался старшего брата, в хорошем смысле слова. Первый его вопрос на свидании был: "Как Максим? Зол?" Я даже удивилась. Он очень переживает, как брат к этому относится.
— На что вы надеетесь и чего боитесь? Каковы лучший и худший для вас сценарии?
— Самое главное, на что я надеюсь, что мой сын попадет в список на обмен и вернется на родину. А самое страшное, если это не произойдет или затянется.
— Вы считаете, что ваш сын виноват?
— Не нужно было вмешиваться и лезть куда не нужно. Если только в этом.
Не маменькин сынок
— Мой муж умер, когда Виктору было три года всего. Старшему тогда 14 лет было. Но назвать маменькиным сынком Виктора никогда нельзя было. Он у нас брутал. У него все мальчишеское в характере.
Только не картошка
— Сыновья мне всегда помогали и помогают. Вся мужская работа на них. Я бы одна не справилась. Мы все делаем сообща, у нас дружная семья. И Виктор тоже всегда при деле был. Страшно не любит копать картошку. Говорил: "Мама, вот что угодно сделаю, только не это". Но копал.
Армия в тренде
— Сегодня популярность армии заметно возросла. Я смотрела сюжет, что в весенний призыв желающих было даже больше, чем требовалось. Я это связываю с тем, что наведен порядок в армии, мне кажется, что это по времени совпадает с приходом Шойгу на пост министра обороны.
История плена
По данным Русской службы Би-би-си, разведчик Виктор Агеев попал в плен 24 июня в районе села Желобок Славяносербского района в результате столкновения бойцов украинской 93-й отдельной механизированной бригады и разведгруппы 4-й механизированной бригады 2-го армейского корпуса самопровозглашенной Луганской народной республики.
В 2015–2016 годах Агеев проходил срочную службу в Новочеркасске Ростовской области. Затем отправился на службу по контракту. Однако в Министерстве обороны России заявили, что Виктор Агеев не проходил военную службу по контракту, а в мае 2016 года, после прохождения срочной службы, был уволен в запас. "Информация о якобы поступлении в последующем Виктора Агеева на военную службу по контракту является вымыслом украинских пропагандистов", — цитировала сообщение Минобороны Газета.ру.
В свою очередь Росбалт цитировал первого вице-спикера Верховной рады Украины Ирину Геращенко: "Мы ожидаем, что власти РФ признают его присутствие в Украине, суд должен определить меру его преступления <...>, потому что это факты российского военного присутствия на Донбассе".
Самое важное - в нашем Telegram-канале
