Презумпция невиновности. Как проходил первый суд по делу Политеховского маньяка

июнь 4, 2024

3 июня в Калманском районе состоялось первое заседание суда по делу Политеховского маньяка, обвиняемым по которому проходит алтайский чиновник Виталий Манишин. Избиралась мера пресечения на время разбирательства. Как шел процесс — в репортаже altapress.ru.

Этот день — солнечный до неприличия. В такие дни негоже говорить о смерти. А мы говорим. У журналистов работа такая — всегда и в любую погоду говорить о том, о чем надо сказать. Ехать на суд под в кои-то веки ставшим летним теплым солнцем даже немного смешно.

От Барнаула до Калманки, в районный суд, рукой подать. Шутим: «Если очень захотеть, и на самокате доедешь». Впрочем, на машине тоже ничего — успеваешь полюбоваться сельским пейзажем через окно. Деревни в районе окружают трассу, растекаются домиками по холмам, спускаются к дороге по зеленым склонам, точно в сказке какой-то. В самой деревне — тоже зелено и благородно. Вид необычайный.

«И вот сюда он их отвозил?» — думаю невольно, вспоминая, что жертв он хоронил именно тут, где-то в этих почти фэнтезийных лесах. Вот среди этой пасторальной идиллии — насиловать, убивать и закапывать? Обвиняемого в страшных убийствах признали вменяемым, абсолютно здоровым. Тогда как?

Атмосфера в суде мою лирику притупила, если не сказать — дала ей под дых. Вот тут диссонанс, наконец, рассеялся, и я поняла, что мы все-таки приехали, куда надо.

Сотрудники в камуфляже, иные с оружием и в масках, досматривали нас дотошнее, чем это обычно делают на таможне. Не в огород этих милейших людей камень — работали они вежливо и адекватно. Притом прекрасно понятно, зачем такая осторожность. А все же, подавать для сверки на проходной свой паспорт в цветастой обложке с единорогом и слышать учтивое «Софья Александровна, из какого Вы издания?» — было неловко. Двадцатилетняя девчонка едва ли часто слышит имя-отчество в свой адрес.

Рюкзак мой осматривали тоже со всей ответственностью. Показала карманы, открыла даже футляры для очков и наушников.

— А это что? — рука в черной перчатке указала на желтую коробочку в центральном отделении.

— Леденцы от кашля, — вскрываю упаковку. — Вкусные, хотите?

— Нет, спасибо. Все, спасибо, проходите.

Сама не знаю, зачем ляпнула такое. Видать, перенервничала.

Нас оставили ждать в коридоре. А еще сказали, что Манишина уже привезли. Мы переглянулись с фотографом с откровенной досадой — думали, успеем приехать раньше и снять, как его выводят из автозака. Зато сидели и ждали прямо рядом с толстенной железной дверью — он сидел за ней. Прямо там, считай, за стенкой.

Постепенно подтягивались коллеги. Чем больше становилась толпа людей с камерами и диктофонами, тем чаще подходили сотрудники суда и приставы, вежливо инструктировали и объясняли порядок заседания вновь прибывшим.

Все работники местного суда — тоже местные. Обвиняемого знали, общались по работе.

— В одной машине ездили, из одной тарелки ели, — разводит руками судебный пристав, вздыхая. Ей здесь находиться дается, очевидно, нелегко.

Такое громкое дело в тихой деревушке впервые. Поножовщина по пьяни тут дело обычное. Но когда человека из сельсовета обвиняют в тяжких преступлениях, разговор совсем иной. Слово за слово, вспоминаем коллегу из «Зари Приобья», писавшую интервью с подсудимым еще до того, как тот получил обвинения:

— Не понимаю тех, кто ее упрекнул за этот материал: «Ничего не екнуло?». Разве такое поймешь?

— Тут, вон, сотрудники служб его понятым приглашали, даже у тех не екнуло. Почему у нее должно было?

— Что, сердце женское должно было подсказать?

— Или женская интуиция?

— Это банальность зла. Мы все думаем, что оно страшное и с щупальцами. А зло, оно же такое, невзрачное.

Когда его вывели, все сомнения улетучились. Тщедушная фигурка, скукоженная под толстовкой с капюшоном и патриотичной надписью RUSSIA на всю спину, на фоне рослых людей в форме показалась действительно невзрачной.

Мы не видим его лица — он все заседание стоит, отвернувшись от камер, опустив голову и не снимая капюшона. Мы его даже почти не слышим — он отвечает на вопросы судьи односложно и коротко, хриплым и слабым, будто прокуренным голосом.

Невзрачный и банальный, тихий, на вид совершенно обыкновенный человек, Виталий Манишин не заставил ничего «екнуть». И это при том, что мы все знаем. Впрочем, справедливости ради, вину еще надо доказать: об этом нам еще перед заседанием напомнила судья по делу Наталья Федорова.

На суде, как полагается, есть прокурор и адвокат. Защитница Манишина, Лариса Ростовцева, назначенная государством, ходатайствует о закрытии заседания. Аргумент о том, что во время разбирательства могут быть оглашены интимные подробности, судья сочла неубедительным. Этот суд — только первая ступень, лишь о продлении меры пресечения, о подробностях убийств здесь речи не идет.

Журналистов, конечно, оставили. Закралось впечатление, что это требование — лишь формальность. Что интересно, никого «постороннего», кроме прессы, здесь и нет. Только участники процесса, силовики и представители СМИ. Никто из сельчан не пришел.

Фамилии жертв и номера дел, в которых они числятся, судья зачитывает долго, ровным голосом. Поразительная выдержка. Судья Наталья Федорова в целом поразила тем, как в ней сочетается женственность и профессиональная строгость. По манере держаться, по взгляду, сразу видно было еще с первой секунды — судья.

Обвинение предлагает продлить задержание до шести месяцев с момента передачи дела в суд, то есть до 21 ноября. Судья с присущей профессии бесстрастностью спрашивает у обвиняемого, возражает ли он. В ответ — все такое же лаконичное «нет» все тем же сиплым басом из-под толстовки. Сказал не думая. Адвокат поддержала подзащитного.

Судья удаляется для вынесения вердикта, а нас снова отправляют ждать в коридор. В зале с Манишиным, пусть и окруженном силовиками, журналистов не оставят. Тем более, им с адвокатом есть что обсудить.

Помощник председателя суда (и по совместительству судьи по делу Политеховского маньяка) говорит, что, вероятно, остальные заседания будут уже закрытыми. И пройдут, скорее всего, тоже здесь, в Калманке. На краевой уровень не пустят.

Где обвиняемый жил и работал, там его и будут судить. Справедливо и даже немного символично.

— Дай бог нашей судье здоровья все это вести, — вздыхает судебный пристав. — Она у нас такая молодец. Мы ее на руках носим. Сами понимаете, какое сложное дело. Нам, если честно, до сих пор не хочется верить. Столько лет его знали…

На зачтении вердикта никто не удивился: суд согласился с обвинением и продлил заключение в СИЗО до конца осени. Манишин даже не дрогнул. Каждый знал, чем все закончится. Все заседание, по сути, оказалось одной большой формальностью — необходимой и предсказуемой.

Дождались погрузки подсудимого в машину. В этот раз он выглядит выше и шире: в спецназовской каске и бронежилете. Говорят, это на случай самосуда. Презумпция невиновности — Виталий Манишин не должен пострадать, пока вину не докажут. Да и потом, если все подтвердится, наказывать будет все равно государство.

Его увозят обратно в СИЗО все под тем же теплым июньским солнцем, проезжая мимо церкви и детской площадки. На площади рядом со зданием суда — Чебурашка мелками на асфальте и классики, оставшиеся наверняка после первого июня. Беззаботно катятся мимо люди на велосипеде. Жизнь в уютной красивой Калманке идет своим чередом.