– Александр Федорович, российский зерновой рынок за пять последних месяцев испытал на себе несколько ценовых обвалов. На фоне того, что в крае получен средний по объему и качеству урожай, положение местных сельхозпроизводителей выглядит еще печальнее. Как будет меняться ситуация?
– Сегодня происходит возврат к реальной экономической цене на зерно, которая, я уверен, не опустится ниже 5 тыс. рублей за тонну. Вообще, российский да и мировой рынки зерна испытывают не самые приятные ощущения после столь шикарной цены в 9,5 тыс. рублей за тонну продовольственной пшеницы, что была в апреле текущего года. Но с мая, несмотря на протесты крестьян, она неуклонно снижалась и сегодня подошла к отметке, равной прошлогодней в данный период. Здесь ничего не поделаешь. Растущий тренд был обусловлен низкими, но некатастрофическими переходящими остатками зерна. Тенденция же к понижению была обусловлена хорошими видами на урожай в стране и мире, который теперь уже подтвердился. В мире собрано 680 млн. тонн пшеницы против 612 млн. в 2007 году. Причем прирост валового объема наблюдается на всех континентах.
Что касается алтайского товаропроизводителя, то он пострадал больше всего из-за «недорода», особенно в 20 юго-западных районах Алтая. Хотя цену, как всегда, он получит на 10-15% выше, чем крестьяне в других регионах страны. И дадим ее мы – местные зернопереработчики, стоящие в очереди за зерном к крестьянину-продавцу. В крае не появятся «заморские купцы», потому что выше нас они цену дать не могут.
– В 2003 году булка хлеба стоила 7,5 рубля, сегодня она стоит 14 рублей, а зерно по цене на данный момент практически приблизилось к цене 2003 года. Можно ли ожидать, что хлеб в ближайшее время подешевеет?
– Сегодня общество и политики расстроены снижением цен на зерно, но, не уяснив тенденций их снижения, говорят о немедленном понижении цены на хлеб. А если завтра цена зерна восстановится?! У меня под рукой нет данных соотношения цен хлеба и зерна 2003 года, но хочу предложить к осмыслению диаграмму роста цен на зерно, муку, хлеб, энергоносители и зарплату, взяв условно за 100% цены 2000 года. Так, до 2006 года темпы роста цен на муку, зерно и хлеб (137% – мука, 177% – зерно, 189% – хлеб), а стало быть, и их абсолютные значения находились внизу диаграммы. Они заметно отставали от темпов роста цен на ГСМ, заработной платы, электроэнергии и железнодорожных тарифов (208% – ГСМ, 247% – заработная плата, 307% – электроэнергия, 394% – железнодорожные тарифы). И это всех устраивало. Как будто у первых трех отраслей нет текущих затрат и необходимости технического перевооружения, повышения зарплаты своим людям и т. д. Законы экономики обеспечили большую динамику цен хлебной цепочки с 2006 по 2008 год. Но их местоположение по отношению к энергоносителям, транспортным тарифам и заработной плате не изменилось. Оно находится также внизу графика.
Мы сегодня говорим о новом качестве жизни человека, а значит, и новом качестве питания. И при этом не даем поднять головы производителям хлеба, урезая цену их труда во время всеобщего роста цен. Давайте зайдем на хлебозаводы. Каменный век, оборудование 1950-х годов, способное выпускать только социальный кирпич! В Европе зерно имеет ту же цену, что и в России, а хлеб стоит три евро, то есть 100 рублей. Думаете, европейские общество и государство не умеют считать деньги, позволяя хлебопекам себя обманывать? Нет, они знают, что хорошее бесплатно не бывает и бизнес в неволе не размножается! Нельзя вырывать из рыночных законов одно звено. Если хотим получать дешевый хлеб, надо вводить механизм государственной компенсации, такая практика есть в тех же Соединенных Штатах. Либо необходимо ставить все звенья экономической цепи в равные конкурентные условия.
– А как понижение стоимости зерна отразится на зерноперерабатывающей отрасли?
– На переработке никак не отразится. Она работает в единой цепочке: от зерна до готового хлеба. Мы здесь не можем диктовать своих условий. Повышается цена на зерно – повышается, но с некоторой инерцией, и цена на муку, а далее на хлеб. В каких-то случаях каждый из участников этой цепи в чем-то выигрывает, в чем-то проигрывает. Зернопереработчик живет за счет того, что имеет некие затраты на производство. Они в отличие от затрат крестьянина условно постоянные. Кстати, составляют всего 9% в конечной стоимости булки хлеба. И меняются эти затраты лишь потому, что меняются цены на услуги естественных монополий.
В стоимость нашей готовой продукции закладываются издержки на производство и определенная доля рентабельности. В 1990-е годы она доходила до 30%, а иногда и до 40%, что позволяло провести масштабную реконструкцию зерноперерабатывающих производств. На сегодняшний день в силу того, что конкуренция на рынке переработки очень высокая, рентабельность колеблется от -3% до 3%. Но у нас в обществе принято, как в китайской пословице, «слабым помогать, а с сильными начинать войну». Крестьянину сегодня трудно, он находится в сложнейших экономических и социальных условиях ведения бизнеса. Правда, ни политики, ни чиновники не хотят видеть причин этого. Следом идет мельник. «Это же, вообще-то, буржуй. От него нужно всегда отнимать», – заявляют наши политики. И когда говорят, что у крестьянина низкая реализационная цена из-за переработчика, то они просто не владеют конъюнктурой рынка. Правительство, с одной стороны, ограничивает стоимость конечного продукта на прилавке, с другой – говорит: «Крестьянину нужно реализовывать зерно дорого». Объявляют цену закупки пшеницы в интервенционный фонд по 5,1 тыс. рублей за тонну и тут же заявляют, что крестьянин не должен продавать зерно ниже 6 тыс. рублей.
Когда идет обратный процесс – повышается цена на зерно, а на муку еще нет, – никто не хочет соглашаться с тем, что переработчики работают с рентабельностью в минус три процента. Тогда ни ФАС, ни кого-либо другого нет. Всех это устраивает.
– Зерноперерабатывающие предприятия края давно превратились в многофункциональный бизнес. Эффективно ли расширение производственных направлений в рамках одного агрохолдинга?
– Наверное, это только российский феномен, когда мы в рамках одного предприятия проводим диверсификацию и один вид деятельности дополняем сопутствующими. Сколько мне приходилось бывать за рубежом, я с таким не сталкивался. Вот в Германии есть мельница, она только мельница. И ее владельцу даже в голову не придет рядом поставить комбикормовый завод, пекарню и макаронную фабрику. Мы в силу того, что вынуждены были выживать, расширяли сферы деятельности. Изначально наше предприятие занималось хранением зерна, переработкой его в муку и комбикормовым производством. Сегодня у нас таких направлений 10. Мы поставили макаронную фабрику, крупяное производство, установили мельницу по производству ржаной муки, сделали мельницу макаронного помола, ввели маслозавод и т. д. Все это было сделано на пустующих площадях предприятия, которые в советские времена были задействованы. Если бы мы этого не сделали, то не смогли бы конкурировать на рынках сбыта из-за высокой себестоимости продукции. А низкие накладные, большие объемы, широкая линейка продукции и диверсификация производства позволяют нам удерживать своего покупателя.
– Крупные зернопереработчики давно стремятся к сырьевой независимости за счет приобретения сельхозпредприятий. Есть ли вероятность, что в ближайшие годы вам удастся обеспечить переработку собственным зерном?
– Это стремление родилось не от хорошей жизни, а от нужды сохранить производство зерна вокруг себя. Рыночные эксперименты с крестьянином в 1990-х годах привели и к потере зерна, и к зарастанию пашни. А помните обещания «фермеров» завалить страну изобилием сельхозпродукции? Мы в Сибири начали пахать, чтобы не остановить мельницы. Это потом пришли к тому, что получили плюсы: производим зерно нужного ассортимента и качества, формируем свой интервенционный фонд и сглаживаем ценовые пики на сырьевом рынке.
Полностью сырьевой независимости мы не получим. Это невыполнимая задача. К примеру, «Мельник» ежегодно перерабатывает 400 тыс. тонн пшеницы. Чтобы работать только на собственном сырье с урожайностью нашей зоны в 10 ц/га, нам нужно обрабатывать 400 тыс. га пашни. Мало породить такого монстра, а ведь он должен быть еще и управляемым. Наш агрохолдинг обрабатывает 63 тыс. га пашни, а всего угодий – 83 тыс. га. В урожайные годы мы доходим до 20-25% обеспеченности собственным зерном. Но в этом году наша зона погорела, и мы получили всего 25 тыс. тонн зерна. От сырьевой зависимости мы не уйдем, но ослабить ее можем. В тот момент, когда на мукомольную продукцию спрос есть, а зерна мы найти не можем, начинаем перерабатывать собственную пшеницу.
– В одном из интервью вы заметили, что успех работы переработчика на 70% зависит от сырьевой базы. Влияет ли экономический успех переработчика на показатели зернопроизводителя?
– Безусловно. На фронте политических страстей зернопереработчик всегда противопоставляется крестьянину, его называют оппозиционером сельхозпроизводителя. Я считаю, что мы в одной лодке, хотя крестьяне и политики с этим не соглашаются. Мы же говорим, что благо для алтайского крестьянина, что здесь есть сильная переработка. У агрария есть хороший выбор, кому продать свое зерно. Иногда я вижу публикации, в которых нас обвиняют в том, что мы якобы не даем возможности войти в Алтайский край импортерам зерна. Рынок у нас свободный. И если у кого-то появится желание купить, то они придут и купят. Но крестьянин только тогда продаст пшеницу зернотрейдеру, когда последний даст цену выше, чем дают местные зернопереработчики. А сделать это очень сложно. Кроме того, мы даем предоплату за сырье, авансируем сельхозпроизводителей перед посевной и уборкой. Мы предлагаем и услуги хранения зерна. Крестьяне завозят урожай, мы его принимаем и храним. В течение года они могут его продать в тот период, когда на рынке установилась приемлемая, на их взгляд, цена. Чем не действенная финансово-экономическая помощь сельхозпроизводителю?
Специальный вопрос
– Руководители перерабатывающих предприятий говорят о том, что алтайская продукция постепенно вытесняется с рынков сбыта в европейской части страны. Насколько это вытеснение существенно?
– В 1990-е годы, когда сохранялся дифференцированный тариф, доставшийся нам от советского государства, мы присутствовали на европейских рынках сбыта. Однако с ростом железнодорожных тарифов сибирские переработчики вынуждены оставлять европейский рынок. Сейчас мы задержались в Поволжье, и то только в Казани.
А правительство вновь разрешило «РЖД» поднять тарифы в 2009 году на 25%. Значит, наша мука уйдет из Татарстана. Нас методично отжимают с этих рынков. И практически будущий год поставит на этом точку, замкнув нас на рынках сбыта Сибири и Дальнего Востока с динамично убывающим населением в 25 млн. человек. Почему в Дальневосточном округе практически не осталось промышленности и разрушено сельское хозяйство? Потому что там невозможно рентабельно хозяйствовать. Там нет рынков сбыта и возможности торговать. А транспортные тарифы в нынешнем виде ложатся неподъемным бременем на себестоимость продукции. Сахалинские власти посчитали, что сегодня им выгоднее завезти зерно из Канады, чем из Алтайского края. Кстати, сегодня железнодорожные тарифы в США на 40% дешевле, чем в России.
О чем еще рассказал Александр Бедарев
Об азиатских рынках
– Мы будем пробиваться с экспортом продукции на рынки Средней Азии, где население составляет 75 млн. человек. В советское время, начиная со строительства ТуркСиба, эти территории обеспечивались алтайской продукцией. Но вернуть среднеазиатские рынки можно только при государственной поддержке.
О цене в сентябре
– Раньше сельхозпроизводитель в течение сентября продавал все зерно, и цена действительно опускалась до минимума. Но в последние пять лет крестьяне осенью везут только сырое или сорное зерно, а также реализуют только тот объем, который позволит рассчитаться по кредитам. И ни тонны больше! Если раньше мы принимали за сентябрь по 100 тыс. тонн, то в этом году – всего 27 тыс. тонн.
О прошлогоднем сценарии
– Ситуация прошлого года развивалась по объяснимому сценарию: низкие переходящие остатки, увеличение благосостояния и как следствие рост потребления продуктов питания народами юго-восточной Азии. Недобор зерна плюс «рыночный испуг» вынесли цену на неоправданно высокую отметку.
Кто такой Александр Бедарев
Александр Федорович Бедарев родился 12 июня 1947 года в селе Мало-Широково Томской области. В 1970 году окончил Алтайский политехнический институт. Трудовую деятельность начал тогда же сменным инженером на «Рубцовском мелькомбинате». С 1971 по 1972 год работал главным механиком на том же предприятии. Следующие два года проходил службу в Советской армии. С 1974 по 1979 год – начальник цеха, а позже – главный технолог на «Рубцовском мелькомбинате». В 1979 году занял должность генерального директора компании «Мельник».
В 2004 году Александр Бедарев избран депутатом АКСНД. С 2002 года – председатель совета директоров Сибирского зернового союза. Награжден орденом Почета. Заслуги Александра Бедарева отмечены также почетными званиями «Заслуженный работник пищевой индустрии», «Почетный мукомол России» и др. Любит активный отдых, охоту, рыбалку, путешествия, увлекается психологией.
Самое важное - в нашем Telegram-канале
