Михаил Делягин,
директор Института проблем глобализации:
Россия всегда было очень открытой страной. Одна из причин того, что у нас такая непредсказуемая история, - в том, что наше развитие примерно поровну определяется внешними и внутренними факторами. Мировые тенденции всегда оказывали огромное влияние на все, что происходит в нашей стране. А то, что мы называем мировым кризисом – это начало перехода к неизвестному нам, новому состоянию общества. Мы сейчас находимся в начале изменения всех общественных отношений – начиная от отношений в семье и заканчивая процессами на уровне глобальной конкуренции в экономике.
Сейчас можно говорить о семи кризисах. Наиболее острый из них – кризис среднего класса. Если индустриальные технологии были не очень производительны, и каждый человек представлял собой ценность, то постиндустриальные технологии сверхпроизводительны, и выясняется, что можно иметь в обществе небольшой слой элит – тех, кто управляет, небольшой нижний слой тех, кто обеспечивает работу систем жизнеобеспечения, а основная часть среднего класса оказывается убыточной и лишней. Мы видим размывание и обнищание среднего класса, быстрое в США и медленное в Европе. Поэтому как будут выглядеть мировая экономика и демократия с сокращающимся средним классом – это открытый вопрос. При этом все большая часть стратегических решений в мире принимается на основании не коммерческих, а идеологических соображений...
Второй кризис, тот, который мы называем экономическим – на самом деле это кризис глобальных монополий, которые не имеют адекватного регулятора. И злоупотребление монопольным положением в глобальных масштабах затормозило развитие. Мы видим замедление технологического прогресса, которое решается либо технологическим прорывом, либо некоторой социальной архаизацией, а и то, и другое достаточно болезненно в социальном плане.
И третий кризис, которого мы пока не замечаем в упор – кризис исчезновения частной собственности: в глобальных корпорациях акционеры не могут влиять на топ-менеджеров и не имеют контроля над собственностью. Менеджеров можно уволить, но на смену им приходят такие же. Их оплата не связана с результатами их деятельности. И акционеры не могут изменить ситуацию. Это не есть контроль над собственностью. Мы получаем отмену частной собственности, которую осуществляют, по сути, представители глобальных корпораций.
Все эти и другие явления рождают неопределенность в мировом развитии и в развитии нашей страны. Как следствие неопределенности возникает истерика на тему крепости России. Это нормальная защитная психическая реакция: попытка повысить стабильность за счет снижения зависимости от непонятно изменяющегося мира.
Одна из особенностей нашей культуры, то, что не меняется – слитность личности с государством. Поэтому попытки внедрения и культивирования в России идеалов, основанных на разделении личности и государства, на мой взгляд, обречены. Мы все в любой ситуации чувствуем себя частью страны и государства, у нас это на уровне ощущений… Это означает, что наши перспективы авторитарны, потому что наша слитность с государством – это авторитаризм.
И вопрос модернизации – вопрос не о демократии, а о том, произойдет ли переход от коррумпированного авторитаризма к авторитаризму модернизационному, из которого потом вырастет демократия, или он так останется коррумпированным, и в этом состоянии развалится и умрет.
Теперь по поводу модернизации. Я разделяю позицию тех, кто говорит, что если нефть будет стоить 200 долларов за баррель, то очень долго модернизации не будет. Потому что нужно будет дождаться, пока из 200 долларов за баррель перестанут воровать 190. А это будет не скоро. С другой стороны, говорить о том, что модернизация автоматически начнется, когда цена нефти упадет до 20 долларов за баррель, я бы тоже не стал...
Если мы посмотрим результаты более 20 лет российских реформ, то увидим монотонный и неизбежный процесс освобождения бюрократии от всякого внешнего контроля. С 2003-2004 гг. это освобождение стало полным, исключая даже контроль со стороны олигархических кланов. А воровство является побочным продуктом… В результате мы построили коррумпированное государство, которое принципиально отличается от обычного тем, что не пытается достичь общественного блага, а воспринимает себя как инструмент личного обогащения за счет населения. Отсюда безнаказанный монополизм, незащищенная собственность, нерыночная экономика. У нас сложился огромный сектор бюджетного бизнеса, который паразитирует на бюджетных расходах, а с другой стороны – силовая олигархия. И все довольны и счастливы. Бизнес испытывает глубокий моральный дискомфорт от того, что он призван быть инструментом развития общества, но используется как дойная корова. Жить можно и кормят досыта. И у нас есть двухступенчатый пищеварительный тракт, переваривающий национальную экономику…
С одной стороны, в мире наблюдается экономическая депрессия. Экономические диспропорции настолько глубоки, что сами собой не разрешаются. Единственный способ выживания – замещение сжимающегося коммерческого спроса растущим государственным спросом. Умные люди в неразвитых экономиках направляют это на модернизацию, все остальные – на выживание системы.
Государство не может контролировать вливания в экономику, чиновник не может выступать против государства, частью которого он является. И мы обречены вливать деньги в экономику, и эти деньги будут очень плохо контролироваться. Мы видим, что в первом цикле, с конца 2008 по начало 2009 года влили деньги в экономику, восстановили банковскую систему, деньги пришли на валютный рынок, когда они завалили валютный рынок, началась паника, вливание денег прекратили, они перешли на фондовый рынок, и понемногу просачиваясь в реальный сектор, немного его поддерживали. Сейчас эти деньги, которые просочились в реальный сектор, плюс часть монопольных прибылей реального сектора экономики съедается. Когда она будет доедена, мы получим проблему моногородов, региональных бюджетов и плохих кредитов (по разным оценкам, в этом году они дорастут до такого уровня, что придется опять вливать деньги в банковскую систему). Потери первого цикла составили около 250 млрд долларов. На эту сумму можно построить вторую Россию. Если не воровать.
Есть альтернатива – санировать банковскую систему. Потому что более четверти российских банков просто отмывают деньги для российской бюрократии – то есть являются важным элементом политической системы. И санировать банковскую систему – означает совершить политическую диверсию. Но даже санация лишь немного повысит степень контроля, а общих тенденций не устранит. Мы обречены вливать деньги в экономику и делать это бесконтрольно, пока международные резервы не приблизятся к критерию достаточности. Это даст глобальные спекулятивные деньги, о которых можно судить по динамике цен на нефть, и слизнут остаток резервов. От этого можно было бы отбиться системным ограничением капитала, но как только вы ограничиваете капитал, вы вступаете в системный конфликт с развитыми странами. А наш правящий класс не может конфликтовать системно с Западом, потому что имеет там значимые для себя активы, от которого не может отказаться.
Соответственно, мы влетим в системный кризис, и это будет не революция, это будет внутренний бюрократический переворот – восстание заместителей начальников департаментов. Люди, хорошо заработавшие, просто уедут или не вернутся после очередного уикэнда в Европе. Оставшиеся будут смертельно испуганы системным кризисом, и этого страха будет достаточно для проведения новой ответственной политики. Из этого испуга вырастет новая разумная национальная политика, из которой потом в условиях общей неопределенности какая-нибудь рациональная экономическая политика.
Проблема в том, что до системного кризиса мы не увильнем с этой дороги, и никакой модернизации не будет. И есть две группы риска: первая – в самом системном кризисе, мы видим уровень деградации государства, и людям, которые прорвутся к власти, может не хватить компетентности и ответственности, вторая – не существует ответа на вопрос, могут ли развиваться постиндустриальные технологии в авторитарных условиях. Хотя в нашей стране этот вопрос смягчается тем, что у нас задача не постиндустриального развития, а задача реиндустриализации и модернизации инфраструктуры. Но даже если мы начнем просто реиндустриализацию, это будет огромным прорывом вперед.
Еще одна проблема: как только мы начинаем сами производить что-нибудь – например, мобильные телефоны – мы вырываем прибыль у наших партнеров из более развитых западных стран и таким образом, вступаем с ними в конфликт. А нынешняя бюрократия на такой конфликт не способна. Это еще одна причина, почему, уткнувшись в такой конфликт интересов, она тут же отступит.
Самое важное - в нашем Telegram-канале
