В начале девяностых в результате военного переворота к власти вновь пришло "третье сословие" – буржуазия. Двадцать лет она искусно ставила камуфляж, обманывала, шла на подлог и совершала насилие ради закрепления своих неустойчивых завоеваний. Но сегодня можно уверенно сказать – буржуазия завладела всеми ресурсами и окончательно одержала победу. Мы длительное время не были готовы осознать этот прискорбный факт, и в обсуждении насущных проблем уклонялись от травмирующей разум мысли. В свою очередь и буржуазия всеми средствами поддерживала спасительное для нее непонимание. Общественному мнению навязывалась некая иллюзия, что все двадцать лет строится государство в интересах абсолютного большинства, некое "гражданское общество". А потому всяческое упоминание о буржуазии как таковой было табуировано и находилось под строжайшим запретом. В общественный диалог вбрасывались откровенно фальшивые понятия – реформы, демократия, эффективный собственник. Однако иллюзии рассеялись, и сегодня буржуазия говорит о своем доминировании открыто и свободно. Возразить ей некому.
Пришедший к власти класс на отлично выучил уроки истории и потому оперативно устранил все потенциальные угрозы. Говоря о свободе слова, он устранил всяческие свободы, законодательно закрепил драконовские ограничения, в разы увеличил репрессивный аппарат. Канули в небытие основы народовластия – референдум, политические свободы, равный доступ к государственному управлению. Их заменили суррогатом буржуазного парламентаризма с крайне жестким имущественным фильтром. Классы, которые были способны организованно противостоять слому социального государства, были хладнокровно и без жалости уничтожены. Пролетариат, с помощью форсированной де-индустриализации, превращен в аморфную среду городских отверженных, люмпенов. Новый буржуа теперь его называет презрительно, быдлом. Крестьяне, отбитые от коллективного труда и раскиданные по отрубам, ввергнуты в стихию мелкотоварного производства. Интеллигенция, как специфичная социальная группа, от своей благородной миссии – просвещения народа, в большинстве отказалась. Стыдно наблюдать, как бывшие "интеллигенты" поспешно перекрасились в социал-дарвинистов и принялись подводить средневековую "идейную базу" под анархию товарного производства, культ выгоды и социального неравенства.
Некоторые аналитики наивно полагали, что такой силой могло стать студенчество. Действительно, по старой европейской традиции студенчество, находясь в эпицентре передовых знаний, при определенной гражданской позиции способно подвигнуть общество к преобразованию. Это возможно, но не сегодня и не у нас. Буржуазия, при поддержке реакционной профессуры и здесь весьма успешно нейтрализовало потенциальную угрозу. Чтобы убедится в этом, достаточно составить список общественных мероприятий барнаульских вузов за один год.
Иных сил в политическом пространстве, способных выразить протест, до последнего момента не наблюдалось. Казалось, что настало время самой жесткой и бескомпромиссной реакции. Буржуазия ради
собственной выгоды приступила к окончательному расчленению страны, ее культуры, образования, здравоохранения, систем жизненного обеспечения.
Как вдруг, неожиданно для всех, на улицы столицы вышла хорошо организованная и экипированная сила, и что самое важное – имеющая общую цель. Сразу же проявилось очень важное свойство этой силы,
ее изолированность от широких слоев населения. "Узок круг этих революционеров, страшно далеки они от народа" – когда то сказал В.И. Ленин о молодом революционном движении.
В равной мере можно было сказать и про активистов Болотной площади. Дальше этой столичной локации протест не развился, игрушечные акции в провинции не в счет. Абсолютное большинство сограждан
странный протест не приняло, но обществу требовалось понять его значение, смысл и исторические аналогии.
Первой была подмечена схожесть болотного протеста с февральскими событиями семнадцатого года. В обоих случаях атака велась не на кровоточащие противоречия общества, а на Российскую
государственность. В обоих случаях, с одной стороны неповоротливая и непоследовательная государственная машина, с другой, хорошо подготовленная, гибкая и во многом беспринципная группа наших
сограждан, объединенных под знаменем условного либерализма. Как и сто лет назад нашелся свой Керенский, выдвинутый новой волной стряпчих от политики. Как и сто лет назад, атака провоцировалась, и не
оставалась без внимания третьей силы, заинтересованной в полном разрушении российской государственности и получении своего главного приза. Однажды, эта сила, в условиях гражданского противостояния,
открыто совершила интервенцию. И сегодня есть основания такую угрозу принимать во внимание.
Но при всей схожести имеется принципиальное различие не позволяющее прибегнуть к легкой исторической аналогии. Если в феврале 1917 года либеральная партия под лозунг "Долой
самодержавие!" уничтожила государство, идейно-нравственные императивы которого ей были принципиально чужды, то сегодня такого антагонизма в принципе не существует. Это может показаться странным,
но весь спектр либеральных ораторов, от ультра до ортодоксов, принципиально уклоняются от обсуждения сущности буржуазного государства как такового. Говоря о "честных выборах", люди с
болотной платформы не упоминают суперфальсификацию девяносто шестого года, когда высшая власть исполняла на сцене канкан в сопровождении эстрадных проституток. Говоря о современных "жуликах и
ворах" эта партия хранит заговор молчания о природе собственности новой российской олигархии. Они понимают, что борьба с жуликами во власти, это не более чем прикрытие, что истинные мотивы лежат
в иной плоскости борьбы. Но кого и с кем?
В период неустойчивого равновесия буржуазия представляла весьма странную агломерацию социально близких групп – младенцев-олигархов, мелких и средних перекупщиков, патрициев уголовного
мира. Всех тех, кто отбрасывал химеру совести, и был способен на всё ради ста процентов прибыли. В условиях неопределенности это был дерзкий и активный отряд, готовый отстаивать свои
общие интересы любой ценой.
По мере затухания социального сопротивления в рядах буржуазии стали происходить любопытные процессы. Верхнюю страту заняли назначенные лица, которым была роздана крупная собственность. В результате ельцинского консенсуса представители небольшой социальной группы вмиг стали самыми богатыми людьми планеты. Осознавая моральную и юридическую ничтожность своего права, они в своих интересах активно занялись переформатированием всех политических и государственных институтов. Совершенно естественно, что управленцы крупным капиталом и государственное управление очень быстро слились в одно сословие, одну большую корпорацию, куда вход посторонним стал закрыт, и отличить в нем министра от капиталиста практически невозможно. В ходе построения "буржуазного рая" весьма быстро порвались родственные связи с классом буржуазии у рыночных романтиков. Тех самых, что наивно рассчитывали своим трудом построить индивидуальное счастье. Буржуазия быстро лишила их этой иллюзии, указав на пролетарское происхождение.
Но в условиях временной стабильности нижняя страта – мелкая буржуазия, постепенно окрепла, получила вкус к жизни. Ей понравилась жизнь в условиях гниения. Ей понравилось не зарабатывать, а "рубить бабло", тусоваться без цели, сытно есть, посещать модные курорты. При этом мелкого буржуа совсем не интересует, что за каждую его поездку страна обязана отдать вагон леса, руды или цистерну нефти, поскольку сама ничего другого не производит. Мелкая буржуазия – это обслуга крупной. Все эти перекупщики, оформители и упаковщики циничны и аморальны. Они знают свое место и не задают неудобных вопросов по поводу футбольных клубов и яхт. Чтобы рационализировать свою постыдную роль, свой политический конформизм, они даже придумали для себя самоназвание – креативный класс.
Но чего же хотят мелкие лавочники? Притязания мелкой буржуазии как всегда противоречивы и непоследовательны. Самое главное требование – равенства. Возможно кто-то скажет – это прекрасно, они возвращают святое понятие! Не стоит торопиться. Они требовали равенства внутри своего класса. Они требовали от крупной буржуазии, чтобы с ними считались, чтобы их допустили, наконец, во власть, и признали за своих. На этом их равенство заканчивается, все остальные для них остаются быдлом и совком.
Второе их требование – на ничем не ограниченную свободу самовыражения, будь тут распевание похабщины в храме или растления детей в учебных классах. Для мелкого буржуа это очень важно – делать все, что он хочет. Мелкий буржуа считает себя более сложноорганизованной натурой, более образованным и более достойным всяких благ, страшно подумать, даже достойнее олигарха. Разрушительную силу своего комплекса мелкий буржуа хочет компенсировать снятием ограничения на гедонизм. Для него ценно лишь то, что доставляет удовольствие. А всяческие нравственные и общественные запреты он воспринимает как нарушение своего права. Он как бы говорит крупному капиталу – я признал твое право на захват ресурсов, теперь твоя очередь признавать мое право на любую свободу вне твоих интересов.
Так постепенно шаг за шагом вырос бунт мелких лавочников. Так родился бунт парикмахеров, стригущих не заработанные деньги на прихотях крупного капитала. Нельзя сказать, что они умны, но они циничны и не несут никаких принципов кроме одного – я никому ничего не должен. Они сотканы их комплексов и потому зависимы от третьей силы. Они находят извращенное удовольствие идти в русле ее директив и ненавидеть все в этой, как они выражаются, стране. Они ради собственной выгоды с удовольствием прибегают к протестной энергии народа, не способного пока разобраться в тонкостях политического противостояния.
Сегодня уверенно можно сказать, что крупный капитал и мелкий, это не просто стратегические партнеры, это одно целое. Они вместе создавали то государство, что мы сейчас имеем. Они в равной мере отделяют себя кирпичной стеной от общества, и в равной мере способны пожертвовать общими интересами, а в нужный момент "свалить" из этой страны. С ней их ничего связывает, кроме выгоды. И на вопрос кто из них лучше, ответ однозначен и давно известен – оба хуже.
Однако надо откровенно признать, что манерный, изнеженный и жеманный протест в норковых шубах сыграл свою важную роль. Он вызвал резонанс, мелкобуржуазные декабристы на Болотной площади разбудили общество. Еще вчера народ, находившийся в коматозном состоянии и в недрах которого давно зреют гроздья гнева, пришел в движение. И за этот исторический поступок мы должны сказать "парикмахерам" спасибо.
Самое важное - в нашем Telegram-канале
