С одной стороны, казалось бы, проблема очевидна: ориентиры политической модернизации понятны. Когда появился доклад ИНСОР по политической модернизации, авторов упрекали, что не было сказано ничего нового о сущности политической модернизации, все внимание сконцентрировали на технологиях. Но если посмотреть академическую литературу по этой тематике, журналистские материалы, высказывания политиков, то можно заметить тенденцию: после пика интереса к политической модернизации 2008-2009 года наблюдается спад. Первый импульс – статья президента в газете.ру, затем его первое послание Федеральному собранию, с предложением пакета политических реформ, затем многочисленные дискуссии вокруг ИНСОРовского доклада, который уже в большей степени посвящен ответу на вопрос, каким образом провести политическую модернизацию, чтобы не довести конфликты до опасного уровня, и достичь поставленных целей. Сегодня если эта тема и присутствует в политическом дискурсе, в информационном пространстве она где-то на периферии, по сравнению с более практическими вопросами, такими как инновации и т.д.
Я хотел бы акцентировать внимание на том, почему так произошло, и когда появится новый запрос на политическую модернизацию.
Первые обсуждения показали, насколько широк круг подходов и интерпретаций понятия "модернизация". Если рассматривать модернизацию как процесс, то политическая модернизация играет в ней строго определенную функциональную роль: задача политической системы – улавливать импульсы к изменениям, которые идут из самых разных сфер общества и трансформировать их в политические решения с целью повышения адаптивности социально-политической системы и обеспечения ее развития. В этом смысле модернизация сводима прежде всего к налаживанию институтов обратной связи через два важных направления. Первое – это придание конкурентности, как единственной защиты от монополизма. Монополизм в принятии решений приводит к возрастанию цены ошибок, причем в условиях изменений, когда можно пойти не в том направлении, цена ошибки резко возрастает. Второе – создание устойчивого института независимых от государства политических игроков. Это важно, потому что наличие корпуса таких игроков предохраняет общество от чрезмерной концентрации ресурсов в государственных институтах, которая не дает возможности оперативно реагировать на существующие вызовы.
Обычно в качестве консервативной альтернативы политической модернизации выдвигается достаточно устойчивый набор стереотипов и соображений. Первое – это то, что любая политическая модернизация грозит разбалансировкой политической системы, обострением конфликтов, которые находятся под контролем или в скрытом состоянии, нестабильностью. И поэтому в качестве альтернативы предлагаются такие императивы, как моральный контроль, моральные ценности, личный контроль популярных лидеров, различные ограничения и институты дополнительного бюрократического контроля. В свое время в Бразилии, во второй половине 20 века было создано специальное министерство дебюрократизации, которое чрез некоторое время стало главной опорой бюрократизма. Такова логика консервативной реакции на запрос политической модернизации.
В России этот запрос появился как часть общей реакции на глобальный кризис. Яркий пример: в то время, когда в мире бушевал экономический кризис, рушились финансовые империи, правительства принимали срочные антикризисные программы, в России на политическом уровне утверждали, что кризиса нет, это некая "заграничная болезнь", а в то время, когда парламенты различных стран обсуждали варианты антикризисных мер, Дума рассматривала вопрос об обороте эротических изданий… Команды не поступало – и нет реакции. То есть нет адаптивности к внешним вызовам. И тогда у кого-то в руководстве страны, видимо, появилась мысль, что, наверное, система неэффективна, раз она "не ловит" эти вызовы, не реагирует и требует постоянного личного участия самых главных лиц, чтобы ориентировать политическую систему на решение проблем.
Продолжением и послужил пакет предложений в президентском послании 2008 года, обсуждения доклада ИНСОРа. В конечном итоге все это привело лишь к частичным паллиативным мерам, которые ни повысили конкурентность российской политической системы, ни привели к появлению новых игроков на политическом рынке. Российский политический рынок остался чрезвычайно закрытым, барьер для входа на него чрезвычайно высок, возможность появления независимых от государства игроков крайне ограничена.
Я бы выделил три фундаментальных причины, почему так получилось. Одна вытекает из самой природы политической модернизации: в стране существуют очень влиятельные политические силы, заинтересованные в сохранении statusquo. Им не нужны ни конкуренция, при которой их возможность контролировать политические, экономические и административные ресурсы сведена к минимуму, ни новые игроки, которые как раз являются источником конкуренции и подрывают монополию на контроль над ресурсами. Это первая причина, и она более очевидна. Вторая и третья причины имеют национальную специфику. В настоящее время дискуссия вокруг политической модернизации привела российскую власть, те центры принятия решений, которые пытаются управлять этим процессом, к вполне определенному понятию модернизации как политического проекта. Интерес к этой теме, как я уже говорил, был вызван глобальным кризисом 2008 года: в какой-то момент возникло острое понимание, опасение, что через 5-6 лет в результате серьезных подвижек, которые начались на европейском энергетическом рынке, Россия может потерять свой главный инструмент экономического и политического влияния – газ. Возникла мысль, что нужно срочно изобрести заменитель ресурса, который позволит сохранить систему, чтобы удержать это доминирование, а стало быть, и интересы тех групп, которые являются бенефициарами этого доминирования. Отсюда узкий утилитарный вопрос: создать некий эксклав, в эксклаве несколько десятков современных Ползуновых быстренько что-то такое придумают, благодаря чему мы сможем в случае необходимости заменить газ в качестве внешнеполитического и бюджетного ресурса. Очень утилитарное, практическое понимание проблемы модернизации. В таком понимании для политической модернизации вообще нет места, она приобретает исключительно технико-технологический характер, причем инструментальный, точечный, который должен привести к немедленному результату. С этим и связано быстрое падение интереса к теме политической модернизации. Для продвинутой публики в эксклаве можно сделать и многопартийность, и конкуренцию, в маленьком ограниченном пространстве, которое вряд ли будет оказывать влияние на весь российский социум или политику.
И третья важная причина, о которой практически ничего не говорится: на постсоветском пространстве все страны, так или иначе для обеспечения своего развития, а, стало быть, и модернизации, должны в той или иной степени использовать заемные ресурсы, не только финансовые, но и административные, политические, внешнеполитические. В этой связи появляется новый тренд, связанный с российско-украинскими соглашениями. Их можно рассматривать не сквозь призму проблем модернизации, а как проблему двусторонних отношений, но эти соглашения по существу являют собой абсолютно новый пример механизмов взаимной поддержки, обмена ресурсами между постсоветскими элитами ради сохранения statusquo. Неверно говорить о том, что вот Украина все получила, а Россия заплатила слишком высокую цену за Черноморский флот. Не Черноморский флот там был главным, а то, что благодаря новым возможностям, которые получает российский газоэнергетический комплекс, возможность экспортного транзита в Европу, сохраняются высокие шансы поддержания доминирования на газовом рынке, и, стало быть, модернизационный импульс исключается. Украинская элита тоже получает очень много: получает возможность для конкуренции своей металлургии с китайцами, возможность отказа от социальных реформ, которых она очень боится и не хочет перед выборами 2012 года. То есть если говорить в терминах традиционного марксизма, это классовая солидарность постсоветских элит. Задействование и создание такого рода механизмов также резко снижает импульс к политической модернизации, когда появляются, как в сообщающихся сосудах, дополнительные возможности для поддержания statusquo.
Когда же может появиться новый запрос на политическую модернизацию, если прежний так быстро иссяк под влиянием этих трех факторов? Запрос, скорее всего, последует сверху. Каждый день большая часть граждан России сталкивается в своей повседневной жизни с удивительными по своим масштабам нарушениями их прав. Очевидна такая, я бы сказал, феодализация права в Российской Федерации, "кулачное" право и право привилегии. Это когда лес находится в заповеднике, но если кому-то нужно провести застройку, то он моментально вынимается из категории заповедных. То же касается и застройки, и памятников архитектуры, и "мигалок", и многого другого. Понятно, что люди при этом чувствуют и почему выражают такое отношение к модернизации. Но как граждане видят обеспечение формального равенства перед законом? В верховенстве закона или в рамках консервативной реакции, что должен быть некий справедливый глава государства, национальный лидер. Я хочу подчеркнуть, что наличие запроса на модернизацию еще не означает, что он осознан как модернизация. Вполне вероятно, что большая часть – это как раз консервативный запрос: а дайте-ка нам "доброго царя", который наказал бы распоясавшихся "бояр". Поэтому мне представляется, что запрос в большей степени пойдет сверху, по двум основным линиям. Последнее появление темы модернизации в нашем политическом дискурсе связано с внешними причинами: проблемами отставания, неожиданно пришедших внешних вызовов. Новый запрос, если он появится, будет опять-таки иметь внешнюю природу. Сегодняшняя мировая ситуация не побуждает к появлению такого запроса. Если в 1990-е, когда впервые прозвучал термин "политическая модернизация", причины его появления были очевидны – разваливающийся Советский союз с разваливающейся экономикой и процветающее западное сообщество, то сегодня есть кризис Евросоюза, тревожные новости из стран Европы, и в этой ситуации русская поговорка о том, что лучше синица в руке, чем журавль в небе, начинает активно влиять не только на состояние умов принимающих решения, но и на сознание обычных граждан. Где доказательства, что если мы будем осуществлять политическую модернизацию, то станем жить лучше, где доказательства? Я неоднократно слышал такие аргументы в дискуссиях. Сегодня ситуация в мире помогает сторонникам консервативной альтернативы модернизации укрепить свои позиции.
Вторая возможная причина – импульс модернизации может прийти, когда в активных верхних общественных слоях появится сильный запрос на более равномерное распределение ресурсов в обществе, а значит, запрос на конкуренцию и независимых игроков. Сейчас такого запроса нет. Российский "общественный пирог" настолько огромен, то практически все группы интересов имеют к нему доступ, и наличие общего "справедливого распределителя", дистрибьютора всех устраивает и никем не оспаривается.
Запрос может появиться, когда пирог маленький, всем не хватает, и возникает пространство для конкуренции, когда в ведущих группах интересов появятся как минимум сомнения в целесообразности сохранения такого централизованного распределения такого "распределителя ресурсов". Пока этого на горизонте не видно.
Все материалы конференции.
Самое важное - в нашем Telegram-канале
