На этот раз предлагаем вашему вниманию стенограмму выступления Кирилла Рогова, заведующего кафедрой политических коммуникаций Академии народного хозяйства, политического обозревателя. Темой его доклада была "Политэкономия современной России".
Кирилл Рогов,
заведующий кафедрой политических коммуникаций Академии народного хозяйства, политический обозреватель:
Нам обещают, что во второй половине дня Евгений Шлемович Гонтмахер расскажет нам, все-таки, что такое модернизация. А я на всякий случай, заранее расскажу, почему она невозможна. То, что я постараюсь рассказать, будет несколько теоретично. Но, с другой стороны, мы настолько знаем какие-то реалии, что все будет понятно и ясно. Я начну со стороны политического режима. Чтобы понять, что с нами будет происходить, и в чем зарыта проблема. Нам нужно сначала определить то место, в котором мы находимся. Мы не любим слова "демократия – не демократия".
Но я все-таки буду вынужден к ним обратиться и сразу отмечу, что вопрос о том, что у нас с демократией происходит в стране – не такой уже простой, каким кажется на первый взгляд. Потому что многие чувствуют и понимают, что демократии, скорее становится меньше. Но что это значит – это уже спорный вопрос. Потому что как только мы предположим, что при Путине положение с демократией в России ухудшается. Но как только я спрошу: а что было в России с демократией до Путина, то начнутся дискуссии. Поэтому нужны более тонкие инструменты для того, чтобы в этом поле себя определять. В частности, в данной презентации я пользуюсь классификацией классика демократии Роберта Даля.
Есть два признака - уровень состязательности в обществе и уровень участия граждан, их возможность контроля. Например, когда участие граждан низкое в обществе и состязательности нет – это классическая гегемония. Бывает, когда состязательность высокая, при этом контроль граждан и участие граждан в политике низкое - это конкурентная олигархия. Бывает, когда граждане как бы включены в социальную жизнь, но при этом нет конкуренции – это инклюзивная гегемония. И полиархия – это власть многих – то, что мы понимаем под словом демократия. Действительно, та социально-политическая реальность, которая у нас была в конце 90х годов, до начала этого цикла, скорее всего, мы можем ее описать как конкурентную олигархию. У различных элитных групп были определенные ресурсы, возможности контроля ресурсов или какая-то собственность. И они, пользуюясь этим, могли формировать свое политическое представительство, создавать партии, которые они финансировали, СМИ для этих партий содержать. Таким образом, при помощи этих ресурсов, они формировали такие политические структуры, которые апеллировали к электорату.
Разные элиты формируют свое политическое представительство в партии, эти партии выходят на выборы, люди за них голосуют и в результате эти элиты получают какие-то стейки в этом "пироге власти". Дальше элиты, на основании этого, ведут некий межэлитный торг по поводу дальнейшего распределения ресурсов и власти. Это такая полудемократия. С одной стороны, элитам нужно, чтобы население голосовало за них: они пытаются сформулировать убедительные аргументы в СМИ, каких-то ярких политиков выставить. Классическая ситуация, которая сложилась к 99 году. Когда у нас были две лидирующие партии: коммунисты и "Единство и Отечество". Эти партии пытались получить максимальное количество голосов. Поэтому у нас была реальная конкуренция партий. Но в тоже время степень участия людей, степень контроля и гражданские интересы были слабо представлены: были представлены интересы элит и была конкуренция. В этой конкурентной олигархии нет ничего плохого, потому что демократические процедуры складываются через такой период раскола в элитах и их соперничества между собой. И уже потом вовлекается все больше и больше населения в этот процесс.
Если мы посмотрим на то, что произошло с политической системой в 2000 годы, при Владимире Путине, то мы поймем такую простую вещь. Как у нас построена конкурентная олигархия? Есть элита, обладающая ресурсами, или возможностью контроля каких-то полномочий, ресурсов - они могут использовать свои возможности и формировать политическое представительство и потом уже обращаться к электорату в качестве политических субъектов.
При Владимире Путине ситуация переворачивается. Тезис звучит примерно так. Возможность для элит располагать ресурсами, собственностью, контролировать что-то, получать административные полномочия, связано с их отказом от формирования своего политического представительства. Все - не лезьте в политику. И все – спокойно те же самые ресурсы вы держите. Если в прошлой ситуации элиты, чтобы удержать свои ресурсы должны были лезть в политику. То сейчас вы можете удержать свои ресурсы и гарантировать свои интересы только, если не будете лезть в политику. Ситуация переворачивается. И мы переходим от конкурентной олигархии к инклюзивной гегемонии. У нас нет конкуренции, сопротивление невысокое, потому что экономический рост способствует такому радостному настроению многих людей. Все довольны тем, что происходит и голосуют…
Что происходит дальше? Как устроено это единство, некоторый консенсус всех элит? Некоторая включенность в единую систему перераспределения? На мой взгляд, еще в 90е годы складываются три основные политические силы. Это элиты, ориентированные на извлечение ренты. Есть три типа ренты: сырьевая - она получает доходы от продажи сырья на местных рынках. Бюджетная рента – контроль финансовых потоков бюджетов федерального и регионального уровней. И административная рента – это контроль доступа компаний к внутреннему рынку. Есть губернатора, он говорит: ты вот будешь работать на этом рынке, а на этом не будешь. Есть мэр, он говорит: эти будут здесь работать, а эти не будут. Административная рента – это право доступа к рынку. Его, как правило, в России распределяют региональные власти. Хотя в отраслевом разрезе и федеральные власти доступом к этим вещам обладают.
Рентоориентированное поведение отличается тем, что эти элиты гораздо быстрее распознают свои политические интересы, им нужны рычаги влияния, чтобы защищать ренту, чтобы ограничивать количество игроков на своем рынке, им нужны политические представительства. Если мы вернемся к ситуации 99 года, то одна партия представляла федеральную власть и ориентировалась на элиты, связанные с увеличением сырьевой ренты. Вторая партия выражала мнение людей, которые были связаны с увеличением административной ренты – региональные власти. И происходила некая борьба. Эти силы, федеральная бюрократия, связанная с распределением бюджетных ресурсов, сырьевая олигархия и такая земская партия, партия людей, контролирующих территории, региональные власти с их типами ренты, на которые они ориентированы – это три кита российской политэкономии. Три главных игрока на этом поле. Что происходит в 2000 годы? Почему их конфликт, который был довольно открытым, на конкурентном политическом поле сейчас прекращается?
Мы понимаем, что интересы не исчезают и люди, которые должны получить свое каким-то образом это получают. Ту политэкономическую модель, которая сложилась, я называю моделью "навязанного консенсуса" в условиях экономического роста. Сырьевая рента в нашей стране ведет не только к росту корпораций, но и к росту доходов. Рост доходов ведет к увеличению внутреннего рынка, к росту доходов населения, росту потребления. В свою очередь рост потребления ведет не только к тому, что люди больше потребляют и оттого больше довольны, что дает их электоральную лояльность. Но и элита, связанная с административной и бюджетной рентой имею возможность ограничивать конкуренцию на внутренних и отраслевых рынках. В результате рост доходов населения ведет к росту доходов компаний, связанных с бюрократией. Получается, что сырьевая рента перераспределяется по обществу и достается всем. В том числе, и элитам, ориентированным на получение административной ренты, то есть региональным властям. Это создает систему перераспределения сырьевых доходов по экономике и систему навязанного консенсуса: никому политику не нужна, все происходит вполне мирно, все довольны. Но это происходит в одном случае: когда у нас приток этих внешних денег только увеличивается. Возникает механизм перераспределения ренты, который очень хорошо работает и обеспечивает стабильность политической структуры только в том случае, если количество денег возрастает. Если это не происходит, то вся конструкция меняется. Элиты, ориентированные на сырьевую ренту, – они еще более или менее ничего. Те, кто ориентирован на получение административной ренты, уже из этого алгоритма выпадают. Соответственно, то, что раньше было игрой в распределение доходов - становится игрой в распределение убытков…
Как это выглядит на уровне корпоративном?.. Сращивание бизнеса и власти приводит к некому симбиозу и новой политической модели. А именно: вы можете защищать свои политические интересы, а вернее, свой бизнес и свою собственность. Что вы должны для этого делать? Вы должны записаться в комиссию по модернизации при губернаторе, племянницу мэра лучше вообще взять в соучредители, а пожарным тоже надо дать денег, чтобы они красили свои пожарные будки, и чтобы еще что–нибудь такое было. То есть, вы включаетесь в такую систему властных отношений, административных и политических. Потому что хорошо в "Деловую Россию" вступить, в "Единую Россию" вступить. Есть целый ряд способов, которые посещают бизнес, связанных с участием в этой политической системе. Мы постепенно видим, что такое развитие ведет нас к некому корпоративизму. Весь бизнес региона будет связан с какими-то людьми при губернаторе, которые на них ориентированы. И есть солидарная ответственность. Вы можете здесь работать, но вы должны обеспечить, чтобы был высокий процент за "Единую Россию", чтобы было все нормально, красиво, была эта самая стабильность и тогда все нормально. Тогда ваш бизнес остается при вас - он защищен. Я думаю, что этот механизм сращивания бизнеса и власти он иначе получит развитие. Потому что сделана ставка на переход от персоналистского режима, попытка его укрепить институтами, и перейти к другому типу режима. Есть несколько типов авторитарных режимов: военная хунта, авторитарный персоналистский режим и монопартийный режим. Как в Китае, во Вьетнаме, как было долгое время в Мексике. Может быть, как однопартийном режиме в Мексике, мы увидим, как у "Единой России", появятся всякие отделы. Это новый способ вне институциональной защиты бизнеса. Если ты в строительной отрасли – ты должен быть в какой-нибудь комиссии при генеральном совете "Единой России". Это скоро будет, я думаю.
Что важно для нас? Эта схема перераспределения ренты, о которой я говорил, совершенно ясно показывает нам, как отсутствие политической конкуренции в стране связано с низким уровнем конкуренции на отраслевых и локальных рынках. Пониженный уровень конкуренции на этих рынках является премией для тех, кто участвует в этих рынках, рентой для тех, кто административно контролирует доступ к этим рынкам. И является условием их лояльности политической системе, если система дает возможность извлекать доход. Ради этого существует вся эта вертикальная конструкция лояльности и всеобщего довольства.
Эти три типа недемократических режимов обладают разным уровнем гибкости. Как ни странно военные хунты, как показывает исторический опыт, наиболее склонны к вступлению в переговорный процесс и к эволюции к нормальному режиму. Однопартийные режимы являются более способными к трансформации, что мы как раз видели в Мексике в недавнем прошлом. Самое плохое положение у недемократических режимов, имеющих персоналистский характер. Но, с другой стороны, персоналистские режимы – самые чувствительные к изменению экономической конъюнктуры. Эта вся конструкция может держаться, только если есть денежная добавка.
Самое важное - в нашем Telegram-канале
