"Йогурт" без конкуренции
– Дмитрий Борисович, не кажется ли вам, что с точки зрения здравого смысла некоторые действия властей во время кризиса вызывают удивление? Скажем, в скорректированном варианте бюджета Алтайского края остались существенными расходы на информационную поддержку работы администрации. Почему, по-вашему, пропаганда так заботит власти в период кризиса?
– Вы исходите из того, что было бы рационально делать для вывода региона или страны из кризиса. А если бы вы были губернатором или другим чиновником, то у вас была бы другая задача – защитить свой статус, интересы свои и своей корпорации. При этом чиновник полагает, что так он обеспечивает и интересы региона или страны. Ведь он искренне считает, что является лучшим их представителем.
Для того чтобы сохранить себя во власти, можно действовать по-разному. Можно совершать реформы, оптимизировать бизнес-среду, развивать социальную инфраструктуру и т. д. Можно действовать прямо противоположным образом: устранять оппозицию, которая в состоянии тебя сместить, задерживать осознание трудностей и, соответственно, представлять себя как незаменимую фигуру и перед руководством, и перед обществом. Второй способ дешевле и легче достижим.
Работают принципы рекламы. Вы можете продавать два совершенно одинаковых йогурта. Успешнее продается тот, чья реклама лучше. В каком случае возникает дисбаланс? Когда плохой йогурт продается долго по цене хорошего, особенно если нет конкурентов и он единственный. Власть инвестирует в саморекламу и одновременно пытается убрать конкурирующий "йогурт". Это делает Путин. Взять громкое выступление в Пикалево. Это типичная реклама. Любому понятно, что нельзя приехать в каждое "больное" место, бросить ручкой в олигарха, предварительно дав ему достаточно серьезный кредит, и якобы решить проблему. Тем не менее рейтинг премьера после Пикалево стремительно поднялся.
Трудность заключается в том, что на рекламе все время сидеть нельзя. Но это уже вопрос времени, социального опыта и осознания.
– Вы считаете, что рано или поздно люди начнут понимать, что зачастую становятся жертвами рекламы?
– Конечно. В Советском Союзе, например, было все "законопачено". По телевизору колосились хлеба, запускались ракеты – все было замечательно. Но люди ходили в магазины и видели, что происходит там. Однако они полагали, что альтернативы нет. А потом оказалось, что есть. И тогда вся построенная с помощью пиара конструкция великого могучего Союза рухнула.
Элитный кризис
– Распространено мнение, что кризис – это шанс для укрепления оппозиционных сил. Однако этого не происходит. Почему?
– Необходимо время, чтобы осознать, что что-то не так. Кризисные реалии вообще с трудом осознаются. Возьмем опять же советскую традицию. Тогда все понимали: я живу неважно, платят мне немного, но страна-то у меня – могучая. В постсоветскую эпоху логика была обратная: я-то стал жить получше, но в стране – все ужасно. Это феномен восприятия.
– Люди, критично настроенные к власти, в течение уже многих лет говорят, что режим в нашей стране нежизнеспособен. Но он живет и процветает. Лично вы верите в перемены?
– Вы знаете, я большую часть жизни прожил в СССР. Я не мог себе представить, что в возрасте 50 лет я смогу зайти в книжный магазин и купить любую книгу. У меня есть свободный выход в Интернет. Я могу реализовать свое дело, если у меня есть в этом потребность. Это было немыслимо тогда! По сравнению с тем, что было, мы поднялись на очень высокую ступень. Просто те темпы, которые вам кажутся нормальными, для страны – чрезвычайно быстры. Я убежден, что перемены будут.
Другой вопрос, и это самое страшное в этой ситуации, что есть корпоративные интересы людей, которые контролируют государство и вместе с ним собственность. Логика вертикали заключается в том, что если ты находишься на вершине, то ты – выше всего: суда, закона. В связи с этим особую остроту приобретает такая вещь, которая в политологии называется "стратегия выхода": забраться на вершину вертикали тяжело, а спуститься с нее – невозможно.
По уму, конечно, нужно возвращаться к демократическим моделям, когда приходят новые люди, предлагают свои идеи, пробуют их на практике, если народу не нравится – их меняют другие. В таком случае идет нормальный процесс нащупывания правильной модели выхода. Но у нас это сейчас не сработает. В ельцинскую эпоху можно было проиграть и уйти, как это сделали Чубайс, Немцов и другие, и при этом у сменяющих их элит хватало ресурсов не уничтожать предшественников. Сейчас это невозможно. Нет стратегии выхода – гарантий сохранения собственности, статуса. Они есть только у Путина, а вот у его команды – нет.
Я думаю, на крутые меры власти не решатся пойти. Потому что будет системное сопротивление со стороны губернаторов, которые не захотят, чтобы ими совсем уж помыкали. Со стороны бизнеса – тоже. Путин же показал себя, когда начал говорить, что пришлет к руководству "Мечела" доктора, что если инвесторы бывшего РАО "ЕЭС" начнут закладывать в тариф большую норму прибыли, то он ее из их желудка вытащит и бедным раздаст. Бизнесмену неприятно, когда человек, который только что мочил кого-то в сортире, лезет к нему в желудок. Не в восторге медийные элиты. То есть путинского консенсуса элит уже нет.
– Консенсусом вы называете бюрнес – явление, так вами названное и означающее смешение бюрократии и бизнеса?
– Бюрнес – это порождение путинской эпохи. Речь прежде всего идет о крупном бизнесе, нуждающемся в мерах господдержки. Он заинтересован в хороших отношениях с бюрократическим аппаратом и в государственной стабильности. Есть в этом негативный момент: если у бизнесмена есть деньги, он может купить защиту от конкурентов. Имея высокую норму прибыли, предпринимателю несложно заплатить чиновнику сумму, многократно превышающую его официальный заработок. В результате формируется корпорация: крупный бизнес и крупные чиновники. Бизнесмены легко скидываются на выборы, покупают лояльность бюрократического аппарата. Тот взамен обеспечивает им поддержку: как говорится, за ваши деньги – любой каприз.
– То есть сегодняшняя бизнес-элита заинтересована в сохранении элит бюрократических?
– Вот это очень тонкий момент. Когда у тебя норма прибыли 100%, тебе не жалко 20% отдать на стабильность. Но когда она снижается, а чиновник не хочет уменьшать уровень своего потребления, начинаются конфликты. Кризис бюрнеса налицо. Пока еще он готов отдавать свой накопленный подкожный жир. Но на сколько его хватит? Все равно начнет искрить.
Как разрешится этот конфликт? Есть два варианта. Первый – по-сталински: все, что есть, отобрать, дать сапогом в рыло. Но тогда непонятно, что будет дальше. Думаю, по этому пути власть не пойдет. Значит, она со скрипом, со стоном, но будет вынуждена снижать свою коррупционную ренту, расшивать возможности для бизнеса. Но опять же – как скоро? Пока есть нефтяные деньги, а значит, возможность ничего не делать, она не пошевелится.
Изучаем повадки
– А каковы, на ваш взгляд, перспективы малого и среднего предпринимательства? Ведь в период кризиса такого рода бизнес стал восприниматься властью в основном в двух ипостасях: либо козла отпущения, либо…
– …дойной коровы. Это кому какое животное больше нравится (смеется).
– В общем, да. Реальной помощи оказывается не так много. Есть ли, на ваш взгляд, предпосылки к тому, что отношения власти с предпринимателями станут более системными?
– Вот здесь я скорее оптимист. Вообще, за властью нужно иногда наблюдать с позиции естествоиспытателя, изучая ее повадки. А они таковы: слов не слушают, действуют, только исходя из примеров. Зачем разрешили построить в Ленинградской области завод Ford? Вроде ж враги, американцы. Но власть увидела, что завод даст несколько сот рабочих мест, обеспечит налоговые поступления. Региональные чиновники начали зазывать к себе и Toyota, и Nissan.
Другой пример. Сейчас мы наблюдаем очень интересный спортивный процесс под названием "перетягивание Прохорова". Прохоров свои личные налоги решил заплатить в Красноярском крае, прописавшись в одной из деревень. Это ни много ни мало $ 0,5 млрд., или 16 млрд. рублей. Внушительная сумма для любого региона. Лужков протестует и пытается оспорить в суде смену прописки Прохорова. Сам по себе этот факт показывает, что бюрократ начинает понимать пользу от бизнеса.
Полгода назад тот же Лужков стал вдруг говорить, что нужно помогать бизнесу, работающему не под крышей – в обоих смыслах этого слова. До этого всех уличных торговцев загоняли в крытые помещения. И заодно "доили". Когда начался кризис, аренда и коррупционная рента с этих объектов уменьшились. И тут Юрий Михайлович заговорил точно, как г-жа Хакамада 10 лет назад: защиту малому бизнесу! И Медведев, и Путин тоже сказали: ребята, торгуйте в своих лотках, даже без кассовых аппаратов. Власть делает что-то, когда ей это необходимо для самосохранения. Сейчас ей нужно, чтобы бизнес жил.
Правда, есть один недостаток. Люди власти видят себя командирами. Они приходят к бизнесмену и говорят: что-то ты сильно богатый, поделись, это нужно народу. На самом деле это они плохие управленцы, это у них бизнеса как такового мало и с каждого предпринимателя приходится брать больше: не по 25 копеек – с четырех, а по рублю – с одного. И вот этого одного заставляют, скажем, строить дорогу. А он не желает, потому что не уверен, что его потом от этой дороги не отстранят. Бизнесмен говорит: да, я согласен инвестировать, но где гарантии, что вы не захотите потом национализировать объект под вопли о социальной справедливости? И здесь мы уже говорим о капитале доверия.
– Какое у вас самое яркое впечатление от Алтая?
– Очень понравился Барнаул – очень свободный город. Я географ и много езжу по стране. Барнаул свободен. Это читается в названиях фирм и их количестве, в новой архитектуре. Конечно, Горный Алтай. Это Швейцария. Неприятное ощущение вызывает тот факт, что такая роскошная земля дотационна.
– Кто из политиков 1990–2000-х годов вам наиболее симпатичен?
– Идеала нет. Мне был симпатичен Путин в начале его карьеры. Начиная с 2003 года он стал меня разочаровывать. Мне импонирует прагматизм Чубайса. Люди из его окружения мне рассказывали: он прямо заявлял, что если президентом станет Зюганов, то он и с ним будет работать. Чубайс решает конкретные задачи. И он решил задачу с РАО "ЕЭС": вы включаете в розетку штепсель, у вас всегда там есть электричество, причем хорошего качества, о чем мало кто задумывается. Также, мне кажется, функционально неплох Касьянов.
– Вы никогда не хотели уехать из страны?
– В 1989 году я был в Штатах. Мне предлагали работу, сказали: напиши заявление, что горбачевская администрация тебя преследует, потому что ты коммунист. Но я не согласился. В последние годы мне иногда становится страшно, и я думаю, что зря. Но сейчас точно никуда не поеду. Кому я там нужен? Да и потом, жить надо в своей стране. Какого черта?! У меня дед за эту страну воевал.
Что мы знаем о Дмитрии Орешкине
Дмитрий Борисович Орешкин родился в 1953 году в Москве. Окончил географический факультет МГУ, аспирантуру Института географии АН СССР. В 1987-м провел советскую часть первой международной экспедиции по Великому шелковому пути.
В 1989–1990 годах занимался научным обеспечением международных телепроектов по СССР для ЮНЕСКО, BBC (Великобритания), ABC (США), NHK (Япония). В 1993 году совместно с Андреем Скворцовым и Александром Беляевым создал аналитическую группу "Меркатор", которую возглавляет по сей день. В 2007 году баллотировался в Госдуму от СПС. Входит в число крупнейших экспертов-политологов России.
Самое важное - в нашем Telegram-канале
