Адреналин, волнение и интерес
— Николай Игоревич, мечтают ли патологоанатомы стать патологоанатомами?
— Не все врачи изначально стремятся стать патологоанатомами – такую профессию выберет не каждый специалист. Существует устойчивое мнение, что патологоанатом занимается исключительно вскрытием трупов. Но это работа судмедэксперта: вскрыть труп и определить причину смерти. Это уже совершенно другая профессия.
99% работы патологоанатома — не с умершими, а с живыми людьми, а точнее с их биологическим материалом. Например, прошел пациент ФГДС, у него удалили условный "полип", а мы потом его изучаем под микроскопом, чтобы понять, доброкачественный он или злокачественный.
Если имеем дело с онкологией, то определяем характеристики и особенности «поведения» опухоли: первичная это опухоль или ее метастаз, ее подтип, степень злокачественности, наличие или отсутствие молекул, чувствительных к определенным лекарственным препаратам и так далее. Зная эти тонкости, врачи-онкологи могут более точно подобрать тактику лечения для конкретного пациента.
— А каков был ваш путь в эту профессию?
— Я не сразу пришел в патологоанатомическое отделение.
Мама рассказывала, что еще маленьким я хотел стать гробовщиком – и зная себя, я вполне мог так сказать (смеется). Будучи подростком, я очень увлекался «ужастиками», триллерами и детективами. Но увлекало меня вовсе не насилие, а эмоции, которые испытываешь во время просмотра – адреналин, волнение и интерес: «Кто же победит? Следователь или убийца?»
В старших классах я вообще не представлял, кем хочу стать, когда вырасту. То собирался писать детективные романы, то хотел податься в журналистику – метаний было много. А потом я заинтересовался биологией, особенно анатомией человека. И неожиданно для самого себя захотел стать врачом, чтобы помогать людям.
Я переехал из родного Семипалатинска в Барнаул и поступил в Алтайский государственный медицинский университет, на лечебный факультет. Но и тогда я метался между разными специальностями.
— И какие рассматривали?
— На первых курсах я, как и многие, присматривался к разным сферам медицины: хирургии, анестезиологии, неврологии, даже подумывал пойти в мануальную терапию. Потом началась практика и работа с пациентами. Тогда я и понял, насколько же тяжело работать с людьми – не только физически, но и психологически.
К тому же по характеру я флегматик, и хотя умею работать в экстренных ситуациях, но все же предпочитаю более спокойный темп работы.
А потом, на шестом курсе, нам начали читать лекции по судебно-медицинской экспертизе. Нам рассказывали о реальных случаях, показывали образцы тканей и, конечно, водили на вскрытия. В АГМУ одна из лучших кафедр судебной медицины, и не влюбиться в нее очень сложно — даже тем, кто далек от этой темы.
Меня это очень зацепило! Поэтому после обучения я решил сначала поработать судмедэкспертом и отправился в Шипуновский район, в межрайонное отделение судмедэкспертизы. Там я прожил три года.
Совсем не так, как в детективах
— Какие были первые ощущения, когда вы только начали работать в морге?
— Когда я первый раз пришел в морг, то честно, чувствовал себя не в своей тарелке. Но вовсе не от страха, а от того, что оказался в совсем незнакомой атмосфере. Это было видавшее виды здание, которое несколько лет пустовало, потому что предыдущий эксперт ушел на пенсию. Ощущения были не из приятных.
Но я очень быстро привык и начал обустраивать рабочее место с нуля. Я сам искал сотрудников – медрегистратора, который бы вел бумажную работу, и санитара. С последним было сложнее всего – требовался мужчина, который бы смог выполнять тяжелую физическую работу. А как вы понимаете, в морг не каждый согласится пойти. С горем пополам, но удалось.
— С какими случаями вам приходилось сталкиваться?
— Нередко приходилось сталкиваться с криминальными историями. Однако реальные случаи оказались далеки от детективных историй.
В жизни все происходит довольно предсказуемо – в 90% случаях ясно, кто преступник. Часто это убийство в состоянии алкогольного опьянения, например, сожители что—то не поделили за общим столом и дело дошло до драки, один схватился за нож... Как правило, подозреваемые сразу сознаются в содеянном. За три года моей работы не было ни одного случая, чтобы не нашли убийцу.
— И даже не было ситуаций, которые бы заставили вас вздрогнуть?
— Со временем работа становится рутиной, потому что учишься эмоционально абстрагироваться. Ведь если каждому сопереживать, то работать будет очень тяжело. Тем не менее я с уважением относился к умершим и старался сделать все, чтобы родственники могли достойно похоронить погибшего. В том числе, если он получил серьезные повреждения, изменяющие внешность, например, в ДТП.
— Вам приходилось работать не только со взрослыми людьми, верно?
— Да, это неприятная часть моей работы. Редко, но бывали и дети.
Я стараюсь относиться к этому спокойно. Своих детей у меня пока нет, но возможно, когда они у меня появятся, я стану по-другому к этому относиться. Безусловно, их жалко. Но все же это моя работа.
К тому же у детей есть свой определенный спектр заболеваний. А поскольку я оканчивал «лечфак», а не педиатрический, то мне требовалось больше времени, чтобы определить точную причину смерти. Если на взрослом человеке сразу видны все повреждения, то у маленького ребенка их рассмотреть трудно.
Детская смерть практически всегда вызывает большое волнение. Все встают на уши, требуют объяснений от врачей, включая судмедэксперта.
— Насколько я знаю, судмедэксперта тоже вызывают в суд?
— Да, это так. Вопреки стереотипам, судмедэксперт не сидит все время в морге, словно в склепе. Его регулярно вызывают в суд для разъяснения специфических моментов по экспертизе. Это нормальная часть работы.
Однако в суде эксперта начинают допрашивать, словно подсудимого. И не на каждый вопрос есть ответ, особенно если в судебной медицине не проводились такие исследования. Адвокаты могут за это зацепиться, чтобы доказать невиновность подсудимого.
Однажды допрос на суде длился полтора часа. Это очень тяжело, тем более я никогда не любил публичные выступления. Тогда я с ужасом подумал: «Если в селе, где штат адвокатов небольшой, устраивают такой допрос, то что может быть в Барнауле, где адвокаты за счет конкуренции более изворотливые»? И решил, что судебно-медицинская экспертиза не моя стезя.
— Поэтому вы переехали в Барнаул?
— Да, здесь живет и работает моя жена – тоже врач, офтальмолог. На тот момент здесь открылась вакансия патологоанатома в Алтайском онкологическом диспансере, и я решил попробовать. Оказалось, что это даже интереснее, чем судебная медицина.
Человек – большая загадка
— Сейчас вы работаете патологоанатомом. Расскажите, вам нравится ваша профессия?
— Да, ведь здесь каждый случай – как детективная история. Человек – это большая загадка. В случае его гибели патологоанатом должен распутать сложный клубок взаимосвязей, чтобы определить точную причину смерти.
В отличие от других врачей, патологоанатом должен знать практически все направления медицины, «всего помножку» — как выглядит язва желудка, менингит и туберкулез. Мне очень интересно наблюдать за подобными изменениями организма.
А еще в моем отделении — прекрасный молодой коллектив и отличный заведующий. Это еще одна причина, почему мне нравится моя работа.
— Как патологоанатом помогает пациентам?
— Патологоанатом проводит гистологические исследования – то есть работает с тканями. В наш онкологический диспансер поступает множество образцов тканей, поскольку к нам приезжают люди со всего края.
Нужно добыть как можно больше информации об опухоли и изучить ее характеристики. На основе морфологического заключения патологоанатома врачи могут разработать правильное лечение, которое спасет пациенту жизнь. Ведь патологоанатомическое отделение – это финал всей диагностики.
Специальный вопрос
— Заставила ли вас ваша профессия смотреть на смерть по—другому?
— Пожалуй, я стал считать, что все люди перед смертью равны. Неважно, богат ты или беден, какая у тебя должность и где ты работаешь – в любой момент тебя может сбить машина или остановиться сердце. Как говорил Воланд из «Мастера и Маргариты»: «Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус!».
Сегодня у меня есть двойственная позиция, которой я бы хотел поделиться с читателями. С одной стороны, нужно беречь свое здоровье: вовремя проходить обследования и лечение, не забывать о профилактике и не злоупотреблять вредными привычками – всего должно быть в меру. С другой стороны, нужно помнить, что жизнь все равно конечна, и если бояться всего, то можно так ничего и не увидеть. Беда может случиться когда угодно и где угодно – и что же теперь, совсем не жить?
Самое важное - в нашем Telegram-канале
