Служение искусству
Мы говорим с директором музея Инной Галкиной. За ее спиной — годы служения искусству, в разговоре про фонды – забота и опасение за сохранность.
«Моя душа не на месте каждый день. Эти сокровища нельзя потерять», — поделилась Инна Константиновна.
13 лет назад Художественный музей закрыли на реконструкцию, но временная мера затянулась. Директор делится, что за этот период более 17 тыс. экспонатов размещены в фондохранилище на первом этаже жилого дома. Музейные предметы требуют тщательного ухода и постоянной реставрации.
«За нашими драгоценностями следят профессионалы – говорит она. Наши хранители — это, конечно, герои. Работают каждый день, по очереди дежурят и служат музею».
Ее комментарий прозвучал как призыв: экспонатам нужно пространство, современные условия, оборудование для контроля климата и зритель, наслаждающийся искусством.
Дверь в Нарнию
В хранилище — иной мир, где время замедлило свой ход. Бесконечный лабиринт, усыпанный музейными предметами. Каждое полотно, каждая книга, каждая фарфоровая ваза, имеют свой цвет, шарм и историю. Кажется, что античные вазы вспоминают шум древних пиров, а книжные страницы перелистываются сами собой, храня в себе голоса ушедших эпох.
На стенах – осыпавшаяся штукатурка, вдоль них — металлические стеллажи с картинами и сотнями накрытых тканью скульптур, в углах — рулоны с упаковочной бумагой.
Все помещение оснащено оборудованием безопасности: камеры видеонаблюдения, датчики пожарной и охранной сигнализации, извещатели.
Это не жалоба — скорее описание реалий. Здесь работают люди, которые разговаривают с экспонатами на языке заботы.
Главный хранитель музейных предметов Ирина Глуховских, немного стесняясь, проводит экскурсию по лабиринту с реликвиями.
«Каждый предмет, подобно человеку, нуждается в заботе, любви и ласке», — говорит она.
Фондохранилище Художественного музея
Хранители ведут учет каждого своего действия с предметом искусства. Записывают каждую мелочь.
«Если мы реставрируем экспонат, обязательная нужно внести это в отчеты, фиксируем повреждение – записываем, упаковываем предмет для выставки – тоже записываем», — говорит Ирина Александровна.
У самих врат хранилища – симфония красоты: сотни силуэтов, укрытых под полотном, намекали на наличие под ними скульптур, ждущих своего часа, чтобы заявить миру свои совершенные формы.
Хранитель начала аккуратно снимать тканевые завесы с некоторых экспонатов, показывая ослепительные в своем величии каменные вазы. Их гладкая, отшлифованная поверхность, сияла даже через ткань.
«Коллекция нашего музея постоянно пополняется, но размещать все это добро уже негде. Хранилище заполнено, эти вазы пришлось поставить на входе, потому что мест для них больше нет», — рассказала Ирина.
Невидимый фронт
В запаснике с картинами среди стеллажей встречаем Елену Олейникову – хранителя живописи. «Уход за живописью – постоянная работа. Моя задача сохранить творение мастера», — говорит она, рассматривая одно из полотен с фонариком в руках.
На картинах — густые, рельефные мазки краски, создающие глубокие, насыщенные тени. Каждая из них – в ожидании своего зрителя.
Закончив очередной осмотр, Елена рассказывает об уходе за живописью.
«В нашем хранилище, к сожалению, не идеальные условия. Температура колеблется, влажность тоже. Мы постоянно контролируем эти показатели, стараемся стабилизировать их, насколько это возможно. Главное – это регулярный осмотр. Я прохожу здесь каждый день, смотрю на каждую картину. Ищу малейшие изменения: появление трещин, шелушение краски. Если что-то замечено, нужно немедленно реагировать» — объясняет Елена.
С особым трепетом хранитель демонстрирует старые иконы, хранящие лики святых и дыхание минувших эпох. Образы не стремятся к реализму, они строги и загадочны: темно-синие и красные одежды, золотые нимбы, напоминающие лунный свет. В воздухе начинает витать еле уловимый аромат дерева. Все это погружает в атмосферу смирения и духовности.
Елена рассказывает, что идеальная температура для большинства картин +18…+22 градусов и относительная влажность 45–55 %.
«Каждое полотно — живой организм. Мы аккуратно снимаем пыль мягкими кисточками или специальными бархатными подушечками и при необходимости передаем на реставрацию», — говорит она.
Хранитель показывает набор инструментов: кисти для удаления пыли, фонарики, ультрафиолетовые лампы. Все это помогает внимательно наблюдать и задерживать процесс разрушения, хоть остановить его полностью нельзя.
Возвращаясь из зала живописи, я остановилась, завороженная гигантским тубусом, висящим на стене. Оказалось, это картина. Как объясняет Ирина Глуховских, она физически не проходила ни в одну дверь. Чтобы решить эту неординарную проблему, комиссия из всех хранителей приняла решение о деликатной процедуре: реставраторы должны были снять холст с подрамника и намотать на вал. После их искусной и тщательной работы, полотно надежно законсервировали и, наконец, разместили на стене.
Боятся света и моли
Следующая остановка – запасник декоративно-прикладного искусства. Передо мной в рабочем халате хранитель ДПИ - Дарья Артемова. На ее столе кипит работа. Она готовит экспонаты к транспортировке на выставку, тщательно обматывая глиняные кувшины в специальную бумагу. В ее отделе хранятся дерево, текстиль и посуда. Дарья уверяет, что у каждого материала своя слабость.
«Ткани боятся света и моли — мы используем картонные коробки и холсты, пакуем в бумагу, при возможности ткани храним скатанными на тубах, а не сложенными, чтобы не было заломов. Дерево любит устойчивую влажность — если воздух слишком сухой, оно трескается. Керамика и стекло пылятся, поэтому приходится чистить их кистями и даже мыть», — рассказала она.
На выходе мое внимание привлекло нечто массивное, завернутое в светлое полотно. Ирина, заметив мой интерес, приподняла ткань. А под ней – монументальная скульптура Ленина с девочкой, которая уже очень давно не встречалась со зрителем.
Пока музейщики не придумали, как его доставлять к местам экспозиций: разве что нести на руках.
Желтеющая память
В книжном отделе — тишина, почти молитвенная. Тамара Трояновская — главный библиотекарь. Она ведет меня вдоль стеллажей со старыми книгами и журналами начала XX века.
«Наши задачи просты: сухо и прохладно. Оптимальная температура для книг +20 градусов, относительная влажность 40–55%. Слишком высокая влажность — плесень и грибки; слишком низкая — трещины и ломкая обложка», — говорит Тамара.
Она показывает мне маленькую книгу с пожелтевшими листами и вспоминает, что в фондохранилище был сильный потоп, который чуть не уничтожил большинство книг. Однажды хранилище сильно затопили жильцы сверху.
«Мы все бросились спасать книги, особенно ценные — это те, что XIX века. В руки набирали кто сколько может и выбегали. Потом год сушили их, в библиотеке стоял громкий треск. Но страницы все равно склеились. Я лично рассоединяла их потом месяцами, но, конечно, спасти каждую страничку не удалось», — вспоминает Тамара.
Она считает, что самое важное в хранении книг – это профилактика, нельзя допустить, чтобы они начали разрушаться.
«Ведь каждый экземпляр – это не только информация, но и память. Память о людях, которые ее читали, которые ее создавали. И я чувствую себя хранительницей этой памяти», — говорит она.
Покидая царство тишины и знаний, я бросила взгляд на своды старой библиотеки. Там, на потолке, еще виднеются следы недавнего потопа – неровные пятна и трещинки, где штукатурка, будто устав от влаги, начала осыпаться. А рядом, застывшие в молчаливой обороне, скрываются отверстия вентиляции, тщательно заклеенные полиэтиленом. Ирина Глуховских, заметив мой взгляд, повернулась и с улыбкой поделилась секретом:
«Это мы сами позаботились о вентиляции. Знаете, уж очень много чего из нее может на нас сыпаться, а для наших ценных экспонатов такая пыль и грязь – настоящая беда», — рассказала Ирина.
Пока коллектив музея живет надеждой. Все проблемы хранения экспонатов решатся только с окончанием реконструкции основного помещения на пр. Ленина. Открытие музея и экспозиция лучших работ отечественного искусства ХVI-ХХI вв. явно произведут фурор.
