Крах страны – не крах человечества
– Существуют слова, к которым трудно подобрать определение. Мне кажется, одно из таких слов сейчас – "профессионализм". Критерии качества становятся все более размытыми, мы видим это и по своей профессии.
– Качество упало во всем – журналистике, литературе, философии, управлении… Сами собой растут только сорняки. Всякое культурное пространство надо каким-то образом возделывать.
– Мы сейчас говорим только о России?
– Это скорее общемировая тенденция. Но в России все как-то преломляется, умножается на специфику… Телега впереди лошади, все поменяли местами.
У меня была статья про моего друга еще юности, реставратора. Он говорит, раньше было так: вот давай построим объект, а заодно ты мне откатишь. А сейчас говорят: ты мне должен откатить вот столько, а заодно, что получится – построим. Когда происходит такое абсолютное изменение, получается уже полный бред. Поэтому строятся, выражаясь современным языком, симулякры – просто видимость.
Вот выборы в России. Для чего они существуют? Каждый задает себе вопрос: на хрен вообще этот спектакль? Совершенно объяснимо: большая категория людей отпиливает себе на этом огромные бабки. Другой цели нет. По этой же причине существуют газеты, телевидение, кино.
– Куда это нас приведет?
– Чаще всего это кончается крахом.
– Думаете, нет других вариантов?
– Думаю, вариантов пока что нет… Но крах страны в любом случае не крах человечества. Я не воспринимаю его трагически. На фига нужна эта огромная штука, я, честно говоря, не понимаю – тут плохо жить. Развал России, я думаю, был бы скорее благом, нежели вредом, – лишь бы крови не было большой. Ну, отделился бы Алтай – но и в рамках Алтая вменяемые люди могли бы что-то организовать. Когда была очередная дискуссия на эту тему, один человек поднял руку и говорит: "Знаете, в истории было много таких случаев, мы далеко не самые первые проходим через это. Римская империя через это прошла". Исчезали цивилизации, но оставалось человечество, оставалась культура. Две тысячи лет еврейская культура существовала без еврейского государства, существует латынь, хотя давно уже нет никакой Римской империи, – бывают такие вещи. Но, может, и пронесет: иногда бывает, что уже на краю пропасти в головах людей что-то вдруг происходит. Может, и так получится, я не знаю.
На дурные бабки
– Году в 2007 Владимир Рыжков проводил у нас конференцию, и многие докладчики говорили примерно так: "Самое страшное зло для России – высокая цена на нефть, было бы хорошо, если бы она упала". Потом это почти случилось, многие люди все потеряли, стали бедными. По-вашему, надо этому радоваться? Или расстраиваться?
– Расстраиваться надо по поводу того, что в тучных годах выросло целое поколение с так называемым проектным мышлением, ориентированное не на смыслы, а на то, как бы спилить легких денег. На этом весь искренний актив "Единой России" стоит: "Смотрите, как здорово!" Они не убеждены, что делают что-то, но то, что они делают, – фуфло. Это развалится, провалится, это никому не надо. Но – да, они делают, бабки текут… У меня сын попал в эту историю, он вырос в убеждении, что он что-то умеет: "Я умею проводить пиар-кампании". Потом наступил кризис, оказалось, что никому его пиар-кампании не нужны. Их можно проводить только на халяву, на дурные бабки. А люди считают, что надо продолжать производить это фуфло, эти симулякры, – вот беда-то. Если их способен переубедить и научить только какой-то жестокий кризис, значит, он благо.
Хотя сам по себе он, конечно, не благо – людей жалко.
Противоестественно,
но здорово
– Когда в Горном Алтае разбился вертолет, об этом много писали-говорили, и было такое ожидание: "Как возьмут сейчас и виновных-то накажут!" Или история с майором Дымовским – сколько было шума, а сейчас он сидит в СИЗО – и тишина. Получается, что ни общественное мнение, ни работа журналистов ни на что повлиять не могут.
– Это больной вопрос. Я понимаю, что если вдруг моя публикация случайно ляжет кому-то в колоду в какой-то комбинации, то она может сработать. Например, на Алтае кто-то кого-то хочет сожрать, он хватает мою газету, бежит к начальнику… То есть работаю не я, а срабатывают совершенно другие механизмы.
А в правозащитной тематике – это просто караул. Только что я напечатал материал: прибежал ко мне мужик, у него 1 января забрали сына по обвинению в нападении на двух киргизов в подземном переходе. Но этот мужик 10 лет назад работал в РУБОПе с Рушайло, с тем же Васильевым из Госдумы. Будучи человеком опытным, он мгновенно пробежал по маршруту, установил алиби: засек на богатом доме работающую видеокамеру, как-то договорился с охранником, мгновенно переписал диск, то есть он высчитал, что не мог его сын в это время оказаться в том переходе. Этот бывший подполковник принес мне готовый материал, я пробежался по маршруту, написал – напечатал, мы разместили в Интернете все показания, запись видеокамеры… Потом я, включив административный ресурс, позвонил Владимиру Васильеву: с вами работал такой-то, вот его пацана арестовали, посмотрите. Он почитал: "Е-мое, сейчас!"
Пацан как сидел, так и сидит. Никто никому не подчиняется вообще. Ситуация совершенно очевидная, про неочевидную и говорить нечего. Это беда, если считать, что цель нашей работы в том, чтобы изменить что-то в жизни напрямую.
– А в чем тогда цель нашей работы? Быть для общества зеркалом?
– То, что существует "Новая газета" или ваша газета, – это само по себе странно, противоестественно, но это здорово, потому что кристаллизует какие-то смыслы. Если бы нас не было, надежды не осталось бы вообще. А так, сколько бы ни говорили, что феномена интеллигенции в России не существует, мы доказываем, что – существует. Люди рефлектируют, думают. Газета страшно важна, даже просто как площадка. Она не средство массовой информации, потому что средство массовой информации – это железнодорожный справочник. Газета – средство какой-то даже не массовой, а именно коллективной рефлексии. В России, по крайней мере. Кто-то написал, кто-то прочел – что-то такое происходит в смысловом пространстве, но это никак не информация, хотя информация, конечно, является основой для разговора.
Я много думаю о философии журналистики. Что, собственно, мы такое делаем? Наше желание как-то защитить людей не хочется, конечно, называть вторичным, потому что это страшно важно. Но это не журналистика. Я вижу так: журналист – это историк. Летописец. Первым журналистом был какой-нибудь Геродот, который взял и описал, как было. А дальше уже другая история: фолиант Геродота переписывали от руки в 50 экземплярах, сейчас в Интернете это все расходится в непонятно скольких экземплярах, но смысл прежний. Журналист – это тот, кто пытается описать, что происходит сегодня, сидя внутри истории. Вот самый большой смысл нашей работы.
Добро победит, но на длинной дистанции
– Я часто ловлю себя на таком противоречивом чувстве: вот не должно быть в телевизоре и газетах того, что мы там видим сейчас. С другой стороны, понятно же, что и цензура недопустима.
– Конечно, я за то, чтобы голую жопу убрать. Но тут сразу вопрос: кто меня на это избирал? Адепты "обнаженки" скажут: да ты сам-то кто? Антисоветчик, тебя к читателям близко подпускать нельзя!
Очень трудно понять законы, по которым все это строится. На меня Сергей Адамыч Ковалев в свое время рассердился, чуть не побил. Как-то давно, еще в начале 90-х, я ему говорю: "Права человека нужно раздавать, как водительские права. Не дают же их кому попало. Ты научись сначала ездить, потом тебе права". Я, кстати, сегодня думаю по-другому. Хрен с ним – всем обезьянам по правам человека, и пускай начнется драка, но хоть что-то получится! Но я склоняюсь и к той мысли, что эти права надо давать хоть после элементарного обучения… Он на меня начал орать: "Да ты фашист! Кто ты такой, чтобы определять, кому дать, кому не дать!" Ну, у него есть право по этому поводу орать, безусловно.
Вопрос цензуры упирается еще и в то, что, кроме, может быть, Людмилы Михайловны Алексеевой*, которой 82 года, я не вижу фигуры, которая была бы безусловным авторитетом. Ну не Володя же Рыжков! Он хороший малый, но он не безусловный авторитет.
– Сейчас не только в нашей профессии, вообще в нашей стране, нет безусловных моральных авторитетов. Это ведь тоже свидетельство какого-то кризиса?
– Это большая проблема, но… может, и, слава Богу, что так. Потому что такой авторитет придет, что он и фашизм устроит. Нет, авторитетом для меня может быть человек, во всяком случае, толерантный, как Сахаров, например.
Общество развивается тогда, когда критикуются авторитеты. Я согласен с этим. Но я понимаю и тот аргумент, что дай Ваньке с четырьмя классами право все критиковать и палку в руки – что будет? Что, например, получилось с "Комсомолкой"? Я, кстати говоря, сохранил глубочайшее уважение к Сунгоркину**, потому что это единственный человек, который искренне хотел сделать из газеты таблоид. Именно его он и сделал. Это и было причиной раскола "Комсомолки" в 92-м году, и, собственно говоря, "Новая газета" получилась из той части журналистов, которая тогда ушла. Но все последующие говнюки, которые все это повторяли в своих газетах! Но их аргумент – это же востребовано, народ-то этого хочет!!!
Игра на понижение, девальвация смыслов… Откровенная спекуляция :"жрите эту чернуху", и действительно ведь – жрут. Качество массовой культуры – важнейшая вещь. Мы в свое время сознательно опустили планку, до этого довели. Телевидение – вообще полный караул: как можно меньше мыслей – лишь бы смотрели. Ситуация чудовищная, ужасная – я не знаю. При этом я очень оптимистичный человек почему-то. Добро побеждает, но на длинной дистанции. Добро победит – у меня никакого сомнения по этому поводу, но вот дистанция… Я не на ту точку просто попал.
– Вы все время работаете и при этом книгу вот еще написали. Это восхищает, вызывает зависть…
– Я вообще не люблю отдыхать, не вижу в этом смысла – предполагаю, что Господь нас сюда послал не для этого. Я вдруг очнулся в один момент и думаю: я же не понимаю большинство людей! Абсолютное большинство людей не любит свою работу или любит чуть-чуть. А такие люди, как мы, многие журналисты все время живут одним и тем же. Мы лишены измерения, в котором мы делаем что-то, что нам не нравится. Зачем мне развлекаться? Для меня работа – самое лучшее развлечение. Но вот то, на чем вырос мой сын: оттянись, развлекись, сникерсни… Цель жизни – развлечение. Эта философская посылка – она просто чудовищна и губительна.
– Но мы же видим, что у многих наших совсем молодых коллег есть потребность делать свое дело по-настоящему…
– Есть в этом потребность. Человек наполовину Бог на самом деле. Он же ТАМ наполовину, человек. И, наверное, те люди, которые страдают, когда смотрят на окружающую нас полупорнографическую действительность, не могут из себя эту верхнюю половину вырезать. Она существует, она недокормлена, человеку от этого некомфортно. Такая вот штука.
Справка
Леонид Никитинский – президент Гильдии судебных репортеров, обозреватель "Новой газеты", секретарь Союза журналистов России, кандидат юридических наук; работал во Всесоюзном институте законодательства, в ВЦСПС, был доцентом кафедры экономики ВГИК; в 1989–1992 гг. – специальный корреспондент, политический обозреватель газеты "Комсомольская правда"; в 1992–1994 гг. – политический обозреватель газеты "Известия"; корреспондент "Радио Свобода"; с 1991 г. – член Гильдии парламентских журналистов; лауреат премии "Золотое перо России", кавалер Золотого Почетного знака "Общественное признание" (1999), владеет английским и французским языками; женат, имеет сына и дочь.
_____________
*Сергей Ковалев – правозащитник, политик, один из авторов второй главы Конституции России – "Права и свободы человека и гражданина". Людмила Алексеева – правозащитник, председатель Московской Хельсинкской группы.
**Владимир Сунгоркин – генеральный директор издательского дома "Комсомольская правда".
Самое важное - в нашем Telegram-канале
