"…Плакал в кубрике матрос,
словно в спаленке.
Ростом батьку перерос,
а как маленький!.."
Когда поэт умер, меньше стало в мире Тихого океана. В Барнауле Тихого океана не осталось, кажется, совсем.
А поэта не забывают.
Про него до сих пор сплетничают... Ну, как сплетничают? Историю про то, как он увел жену у крупного омского партийного функционера, правильнее назвать легендой.
Его песни до сих пор поют. Я слышала: сидят во дворе ребята с гитарой и: "Хочу туда, где пол прибит к кровати, где можно думать, но не говорить… Где Бонапарт в изодранном халате заплачет и попросит закурить". А старые дальневосточные моряки, конечно, помнят свою любимую "Вот уж и Аляска", которую пели в шестидесятых.
Его книжки не ссылают на дачу, не продают букинистам. Особенно часто мне встречается повесть "Крюкова Север знает": твердый переплет, уменьшенный формат.
Вильям Янович Озолин, сибирский Окуджава – так его называли, – жил в Барнауле 17 лет, до самой смерти, здесь он и похоронен.
Я очень рада, что была с ним знакома. Сын расстрелянного поэта с мизерными стартовыми возможностями, он прожил свои 66 лет как красивое стихотворение: был матросом на пароходе, журналистом на Ямале, ходил с геологами по Горной Шории и с рыбаками на траулере к Аляске через Тихий океан, учился в Литературном институте, писал книги, рисовал, пел…
17 августа ему исполнилось бы 80 лет. В Омске, где он жил 40 лет назад, открывают мемориальный камень в его честь и начинают публиковать его дневники "Записки потерпевшего". В будущем году при содействии мэрии там выйдет его книга. Прекрасно понимаю омичей – такой человек, как Озолин, обязательно влияет на судьбу любого города, надолго меняет его культурное наполнение, представление о красоте жизни и качестве литературы. Озолин не прошел бесследно ни для одного места, где жил. Для Барнаула тоже, хотя часто кажется: у нас его помнят как будто вопреки тому, что стараются забыть.
Самое важное - в нашем Telegram-канале
