Рецепт трудового долголетия Траутвейна прост: он знает секреты успеха, без которого любая работа не в радость. В советские времена Виктор Христьянович был уважаемым председателем колхоза и директором совхоза, в нынешние возглавляет преуспевающие хозяйства в родном Косихинском районе - фермерское "Траутвейн В.Х." и ООО "Майское". Но эта работа не на себя любимого, не на собственные "брюхо и тщеславие". Заслуженного фермера России Виктора Траутвейна потому и уважают многие земляки, что он всегда бескорыстно помогает людям, начиная с сотрудников и односельчан и заканчивая профессиональной волейбольной командой "Университет".
Меня в Траутвейне особенно подкупает его всегдашняя независимость, чувство собственного достоинства. Он не из тех, кто на кухне говорит одно, а с трибуны совершенно другое. Он никогда и ни перед кем не прогибался, не лебезил, не угодничал. А это очень трудно. В любые времена.
Приказ – исполнение - проверка
- Виктор Христьянович, всю вашу жизнь повторяется ситуация: вы приходите на новое место работы, а там развал и бардак. Но в скором времени вы выводите хозяйство на передовые позиции. Опишите алгоритм антикризисных действий: что вы делали в хозяйствах Панкрушихинского и Косихинского районов?
- Метод один и тот же. Строжайшая дисциплина и беспрекословное подчинение. Без этого разваленное хозяйство не поднять. Приказ – исполнение – проверка. Даю распоряжение - если оно выполнено, говорю "спасибо" и идем дальше. Нет – делаю замечание и выясняю, почему не сделано. Любой приказ надо обеспечивать материально и духовно. Все знали, что я проверяю свои распоряжения – в любое время суток. Если и после второго раза не сделано, тогда я "с верхней полки" очень доходчиво начинаю рассказывать провинившемуся о его деловые качествах. Как мне говорят в таких случаях: "Спасибо, я узнал о себе много нового". В 99,9 процентах это срабатывает. Честное слово!
- Краевед Петр Скабелкин, живущий в Панкрушихинском районе, недавно написал о вас книгу "Колея жизни". Интересная книга получалась, жаль тираж всего 500 экземпляров. Автор собрал о вас немало историй. Одна из них времен вашей работы директором совхоза "Подойниковский". Цитирую: "Во время полевых работ Виктор Хрестьянович объезжал все поля, где производились работы, за день по два, а то и по три раза. Однажды, проезжая мимо овцеводческой фермы, увидел, что внизу, за пригорком горит костер. Рядом стоял легковой автомобиль. Люди готовили шашлыки. Руководителя одного из отделений совхоза Траутвейн узнал сразу, хоть тот и сидел на бревне, спиной к нему. Траутвейна отдыхающие не видели. Виктор Хрестьянович вызвал подчиненного по рации и спросил, где тот находится. "Только что отъехал от комбайнеров, сейчас направляюсь к механизаторам на свал пшеницы". – "А потом куда поедешь?". – "К кукурузоводам". – "Да… хорошо работаешь… Обернись, я на пригорке стою…". Вы уволили обманщика?
- Нет, остался он при своей должности. Сделал ему замечание – больше таких фортелей не повторялось. Я человек горячий, но не мстительный. Выплеснул эмоции и успокоился. Может, потому и здоровый такой до сих пор. Не надо таскать в себе обиды, злость и жажду мести. Ты высказал претензии человеку, он исправился – работаем дальше. Это касается даже тех людей, которые хотели меня в порошок растереть. Было – и прошло.
- Ваш отец, Христьян Давыдович, тоже был в обойме управленцев, хотя и не таких крупных, как вы. Какие качества руководителя переняли от него?
- У меня кумиров нет. Никому и никогда не завидовал и не подражал. Ни на работе, ни в спорте. Искусство руководить людьми – оно очень сложное, дано не каждому. Я знал руководителей, которые и выпивали крепко, и с виду никакие, но люди их слушались, шли за ними. Приходили потом большие, красивые и заслуженные, а хозяйству в скором времени приходил капец.
В сознательном возрасте я впервые увидел отца, когда мне было семь лет. Я родился в 1941-м, а отец проработал всю войну в Трудармии. Дети моего поколения прошли через такую болезнь как "цыпки". Мы уже в апреле могли бегать босиком и с голыми руками, сусликов из норок выливать. Ноги все избиты, в ссадинах. Кожа начинала трескаться до мяса. Лечение было простое. Мать наводила горячую воду, засыпала золу, запихивала в корыто мои ноги и шоркала мочалкой. Рёв стоял на всю избу. Но это не все. В солидол добавлялась растолченная соль, и этой смесью ноги мазались по щиколотку, после чего мать заматывала их на ночь тряпками. За ночь всё заживало. Вот такой процедурой мы занимались в апреле сорок седьмого. Мать ноги шоркает, я ору со всей мочи и вижу, как в дверь тихо мужик заходит. Невысокий, невзрачный (это мать у меня была красавицей), в бушлате, подпоясанном брезентовым ремнем, обтрепанных галифе, обмотках с ботинками и военной шапке без звездочки. Мужик зашел и стоит молча. Я даже вопить перестал. Мать в недоумении оглянулась на меня и увидела отца.
У Христьяна Давыдовича было большое по тем временам образование – сельхозтехникум. Он получил назначение агрономом в Косихинскую МТС. Первые годы ходил на работу пешком. Поднимался каждое утро в шесть часов, надевал фуфайку, натягивал кирзовые сапоги и шел 18 километров – из поселка Майское Утро в Косиху (база моего нынешнего хозяйства "ООО "Майское" располагается как раз на территории послевоенного МТС). Вечером таким же манером возвращался. Какие у нас были отношения? Отец вернулся, когда я уже был ребенком самостоятельным и, можно сказать, распущенным. В бабки играл, в чику, карты. Он пытался меня воспитывать. Я не воспитывался. Вот и всё. Еще школьником меня мать с сестренкой ходили искать по деревне ночью. Мама знала, где мужики в карты играют. Она со сковородником приходила и гнала домой.
"Ему одна дорога – в тюрьму"
- Надо полагать, в школе вы были непростым учеником?
- Меня с первого класса возмущала несправедливость, я находился в оппозиции ко многим учителям. Особенно тем, кто плохо знал свой предмет. Я-то все учебники еще летом прочитывал, чуть ли не наизусть знал. Некоторые молодые учительницы плакали от меня. Кому понравится, если какой-то пацан ловит тебя на неважном знании темы и прилюдно поправляет? Мать из школы регулярно приходила в слезах. Географичка как-то сказала: "Витька твой учителей не слушается, никому не уступает, пакостит. Ему одна дорога - в тюрьму". Тогда именно так рассуждали. Если непокорный – значит, тюрьма по тебе плачет.
Правда, директор школы, Сергей Григорьевич, меня любил, даже в шахматы со мной играл. Шахматами я лет с четырех увлекся. Директор снимет с какого-нибудь несерьезного урока, заведет к себе в кабинет – и играем. Потом в школу приехал Юрий Владимирович Шапиро, окончивший физмат Ленинградского госуниверситета. Рыжий, кучерявый, близорукий – линзы у очков были минус семь диоптрий. Умница. Два метра ростом. Научил меня играть в волейбол. Играли, помню, брезентовым мячом. Натренировал нас так, что мы первенство района выиграли. Но в шахматы играть не умел, и тут я уже Юрия Владимировича учил. Играл я хорошо – настолько, что меня сняли с чемпионата колхоза по шахматам после первых двух туров. В третьем туре моим соперником должен был стать председатель колхоза, и организаторы побоялись конфуза. Ведь для меня не было авторитетов. Сказали, что я не колхозник, а всего лишь школьник, мол, наиграюсь еще. Что делать! Ходил болеть за приятеля Стёпу, который стал победителем, и своего учителя-ученика Шапиро, занявшего второе место.
В детстве отец еще мог ремнем отстегать, но после седьмого класса я сильно подрос и окреп, и всякие физические воздействия на меня прекратились. Душевной близости с отцом так и не возникло, хотя, когда я повзрослел, отношения стали ровными. В один из вечеров перед новым, 1971 годом, когда в доме родителей собралась вся семья, отец мне сказал: "Помни одно. Человека должны украшать порядочность, характер и поступки, а не дешевые понты и завышенная самооценка. Самое главное – не потерять свое лицо перед людьми, которые тебя окружают, с кем ты работаешь, и не зазнаваться. Работаешь не один, а с коллективом, вот ему и говори "спасибо". Я тогда работал главным инженером колхоза имени Кирова.
"Траутвейна на вас нет"
- Ваша жена говорит, что вы не очень хорошо разбираетесь в людях, что вы видите в них только хорошее и приписываете им только хорошее, а плохого не замечаете. То есть вас можно назвать идеалистом.
- Или альтруистом.
- Или альтруистом. Но мне кажется, что вот это качество как раз необходимо руководителю. Если он предельно прагматичный и циничный человек, ему не дано быть замечательным руководителем, которого будут любить и ценить люди. Он будет просто кулаком, живущим исключительно для себя и семьи. А идеалист, альтруист хочет, чтобы хорошо жили окружающие его люди. Вы с этим согласны?
- Зоя Прокопьевна отчасти права. С её женской интуицией она более осторожно относится к людям. Да, часто те люди, которых я к себе приближал и помогал, предавали. Это страшно… Жена все это видела и переживала. Я действительно в любом человеке стараюсь увидеть сначала хорошую сторону. Потому что по натуре оптимист, люблю рисковать и не люблю сдаваться, отступать. Тех, кто меня предавал, я вычеркивал из своей жизни. Но если человек просто ошибался, всегда прощал.
- "Мы друзей за ошибки прощали, лишь измены простить не могли"?
- Именно! Человек может по пьяни глупость сотворить или из слабости. Когда я был начальником управления сельского хозяйства в Косихинском районе, на меня накатали письмо 13 руководителей хозяйств. Пожаловались райкому партии. Одному из "подписантов" я помогал всю жизнь. Вызвал на разговор: "Вася, тебе-то я что плохого сделал? Ладно другие – кого-то наказывал, с кем-то стычки были". – "Виктор Христьянович, простите, они на меня навалились, заставили подписать". Что с таким человеком сделаешь? Махнул рукой. Хотя были другие, по-настоящему неприятные моменты, когда люди целенаправленно, по злобе били по мне. Однако я давно заметил: кто мне делал плохое, потом сам же страдал, зло ему возвращалось. Много примеров могу привести. Но я никогда не злорадствовал. Даже когда одного из моих недоброжелателей посадили на 7,5 лет за взятки.
- Еще один эпизод из книги "Колея жизни". Петр Скабелкин пишет: "Я приехал в село Подойниково Панкрушихинского района в начале девяностых годов. О Траутвейне узнал по многочисленным рассказам жителей Подойниково. Когда люди начинали обсуждать насущные вопросы жизни села, когда в селе что-то не получалось, то говорили: "Траутвейна бы сюда" или "Траутвейна на вас нет, он был навел порядок". Из серии: "Что имеем не храним, потерявши плачем". Вы часто сталкивались с человеческой неблагодарностью. Когда вас выживали из этого самого Панкрушихинского района из-за того, что в глазах людей авторитет директора совхоза Траутвейна был выше авторитета районного руководства, много ли сотрудников и селян за вас заступилось? Молчать, когда гнобят хорошего, порядочного человека – это коренное свойство человеческой натуры? Оно идет от слабости духа, от зависти или от чего-то еще?
- Я бы не сказал, что в Панкрушихе в свое время кто-то меня предал. Многие панкрушихинцы и сейчас жалеют, что я уехал в Косихинский район. Как тогда получилось? Приехал второй секретарь Алтайского крайкома партии Владимир Васильевич Гусев (он сейчас во всяких ветеранских советах состоит), поговорили с ним. Гусев предложил мне отмолчаться на пленуме райкома партии. Я отказался: не мог людей подвести, которые поддерживали. Не нашли мы общего языка. Гусев встречался со многими людьми, которых я уважал и которые меня уважали, уговаривал, уламывал, но никто из них против меня не выступил.
А если говорить в целом, почему молчат окружающие, когда на их глазах творится несправедливость, то главная причина – трусость. На втором месте – зависть. И редко когда – пофигизм.
Коммунизм я строил на полном серьёзе
- Вы состояли в КПСС, учились в ВПШ и были тем коммунистом, которые – будь их много и будь они у руля – никогда бы не развалили Советский Союз. Но таким, как вы, всегда доставалось от райкомов и горкомов партии, вам ни за что ни про что могли влепить взыскание по партийной линии, снять с работы или довести до увольнения по собственному желанию. Что вы вообще думаете о компартии советского периода?
- Хорошо я о ней думаю. В партию я поздно вступил. Прошел все общественные должности в школе: от руководителя октябрятской звездочки до председателя совета пионерской дружины. В комсомоле с 14 лет, был секретарем нашей небольшой комсомольской организации. Когда начинал работать в колхозе трактористом, там молодежи хватало – больше сотни. В колхозе я тоже был секретарем комсомольской организации. Разумеется, на общественных началах. Концерты самодеятельности организовывали, спортом занимались. Но когда поступил в техникум, сосредоточился на спорте – в тот момент я уже прилично играл в волейбол. Мы, первокурсники, впервые в истории учебного заведения выиграли у четвертого курса. Причем, у них один парень выступал за барнаульский "Спартак", но мы их надрали! В техникуме была и партийная, и комсомольская организации, спортсмены наши относились к ним негативно: "Витя, да это же словоблуды, говоруны! Вот бокс, борьба, лыжи – это да, это дело!". В техникуме во мне воспитали неприязнь к партийным делам. С этим чувством я и пришел на производство. Спортом и самодеятельностью активно занимался, на собраниях всегда выступал по конкретным вопросам, а вот вступать в партию отказывался. Доходило до того, что приятеля, пытавшегося меня "сосватать" в члены КПСС, посылал на три буквы.
Все изменилось в 1970 году после двух бесед с первым секретарем райкома Леонидом Михайловичем Кобзевым. И если весной мы общались спокойно, то осенью, после уборки Кобзев говорил жестко, чуть ли не ультимативной форме. Я тогда еще таким борзым не был, отказаться не смог. За несколько дней оформили необходимые бумаги, и меня вызвали на бюро райкома. Кто-то задал дежурный вопрос про принципы "демократического централизма". Я хорошо подготовился к бюро, но ответить не успел. Кобзев прервал: "Да на черта ему, главному инженеру, сдался этот централизм?! Ты лучше спроси у Траутвейна, как он сумел своевременно вывезти сено к местам зимовки на всех четырех отделениях!". Я рассказал, Кобзев подытожил: "Есть предложение принять".
Коммунизм я строил на полном серьёзе. Считаю, что это были лучшие годы моей жизни. Правда, когда поступил в Новосибирске в Высшую партийную школу, многое прочел и пообщался с серьезными преподавателями, увидел и изнанку нашей партии – бюрократизм, сватовство, маразм в решении каких-то вопросов. Но я и сейчас управляю частным хозяйством так же, как раньше совхозом или колхозом. Потому что та, советская форма организации труда в сельском хозяйстве была и остается самой оптимальной.
Из-за своего непокорного характера никаких партийных наград я не получил. О чем не жалею нисколько.
Работать я начал с пятого класса, в седьмом уже вовсю шуровал на тракторе. А это были времена освоения целины – 1953-1955 годы. Но медаль за освоение целинных и залежных земель так и не получил. Хотя на наш колхоз этих медалей целый мешок привозили, и была установка вручать по одной медали в каждом хозяйстве ребенку. А я хоть и вкалывал честно, молчуном не был. Регулярно подкалывал бригадира, который, на мой юный взгляд, приписками занимался: на одном примётке сена три центнера "спрячет", на другом столько, усушка-утруска и так далее. А потом эти центнеры по дворам руководства колхоза развезет. Я этого не понимал! Никакому бригадиру такой занозистый пацан нравиться не будет: "Куда ты, Витька, свой нос суешь? Без тебя все измерим!". Но я все равно лез и говорил вслух. Потом мой бригадир стал секретарем парткома. Понятно, что он играл ключевую роль при распределении полученных медалей. Меня вычеркнули.
Прокатили и мимо второй медали – уже в колхозе "Советская Сибирь". После великого урожая 1972 года нам опять привезли мешок наград. Я был председателем колхоза, но принципиально не стал вникать в раздачу наград. Секретарь парткома записал медаль на себя. Я даже не возмутился и стал единственным из десяти руководителей моего ранга, кто остался без награды (это уж мне потом объяснили). Правда, потом, когда мы все собрались на каком-то торжестве, друг Миша Карапоткин взял пивную кружку, сложил туда ордена и медали, налил водки и сверху добавил пива разливного: "Жаль, Виктор, что тебя не наградили, но, если ты нас уважаешь, должен выпить до дна". А обо мне слава ходила, что споить невозможно. На самом деле, все было проще – во время застолий я выпивал до дна только первые две стопки, потом – как мог пропускал либо только пригубливал. Конечно, уважаю, сказал я. Произнес тост, собрался с духом и выпил под бурные аплодисменты до последней капли. Здоровье тогда было приличное. Под стол не упал. Домой в сознании возвращался.
- Второй вопрос касается "руководящей и направляющей роли" правящей партии. Вы в советские времена не раз давали понять разным партийным проверяющим: не суйте, ребята, свой нос, мы, крестьяне, без ваших указаний разберемся.
- Не совсем так. В партии состояли разные люди: умные, среднего ума и небольшого ума. Если со мной разумно говорили, я слушал. Когда начинался идиотизм, пресекал его. Сейчас я стал намного мягче, хотя никакой партии уже не воспринимаю всерьез – они все на одно лицо. Может, так и должно быть, но, пойми меня правильно, я же из другой эпохи… Если честно, я и раньше-то слушал только первого секретаря. Да и то не всегда.
- Когда вам было труднее работать, в советское время или сейчас?
- Я и раньше, и сейчас хожу на работу с большим удовольствием. Без всякого пафоса говорю: для меня самые тяжелые дни во все времена – суббота и воскресенье. Хорошо, с этого года "Университет" вернулся в Высшую лигу "А", на выходных можно съездить в Барнаул и посмотреть хороший волейбол.
Преклоняюсь перед русскими людьми
![Виктор Траутвейн, руководитель хозяйства "Майское".](https://obj.altapress.ru/picture/313610/900x.jpg "Виктор Траутвейн, руководитель хозяйства "Майское".")
- Вы представляете ту нацию, которая во период сталинских репрессий очень серьезно пострадала: массовое переселение в Сибирь, Трудармия, ущемление гражданских прав, дискриминация по работе, которая длилась долгое время. Что помогло российским немцам выстоять, выжить и сохранить свои лучшие качества?
- Не знаю, почему, но меня никогда и нигде не оскорбляли по поводу моей национальности. Ни разу не обозвали "фашистом" или "фрицем". Может быть, боялись – я ж здоровый. Может, авторитет мой мешал. Жена у меня русская с примесью татарских кровей. Как-то спросил ее: "Как же ты, первая красавица на деревне, за меня замуж пошла?". – "Ни я, ни родители даже не задумывались по поводу того, что ты немец". Это первое.
Второе. Я восхищаюсь и преклоняюсь перед русскими людьми. Вы только представьте: во время лютой войны на вашу землю привозят представителей нации, которая убивает ваших отцов и матерей, братьев и сестер, детей. Русский язык переселенцы не знали, все разговаривали по-немецки. Мать с отцом до конца дней своих так и не научились толком по-русски говорить. Немцев в Косихинский район осенью сорок первого на пустое поле привезли. Местные жители видели, как переселенцы – одни бабы, поскольку мужиков отправили в Трудармию - взяли лопаты и стали копать землянки. Есть было нечего. Дети рыбу ловили, петли на зайцев ставили. Сусликов выливали – я их, наверное, тысячу съел. Покажи мне сейчас любое птичье яйцо, я скажу, какой птице оно принадлежит. Начиная с журавля и заканчивая воробьем – я их все варил и ел. Расскажу также про все съедобные растения. Первая зима была особенно тяжелой. Кто выручил? Русские люди, которые поделились картошкой. Кто-то ее дал в обмен на вещи, которые отдельные семьи немцев догадались взять с собой (когда грузили в вагоны, переселенцам обещали: "Все ваше имущество и продовольствие будет доставлено следом" - врали, конечно!). Но большинство местных жителей давали новым соседям картошку за так, по доброте душевной. Без русских людей мы все в первую же зиму умерли бы с голоду.
Русский народ – он сострадательный. Даже в страшную войну. У меня не может быть никаких обид на русскую нацию. Она не меньше нас страдала. Я помню, сколько слез было пролито русскими женщинами во время войны, когда похоронки приходили. Помню, какие возвращались мужики, покалеченные на фронте. Один без ноги, другому глаз осколком выбило. У третьего челюсть разворочена. Четвертому ступни миной оторвало – он во время гулянок на пятках плясал. А сколько русских людей пересажали во время репрессий, сколько их в лагерях сгинуло... Мы все были одной семьей.
Иномарки для лучших работников
- Как вы относитесь к банкам и банкирам? Слышал, нынешнее хозяйство "Майское" вы подняли без всяких банковских кредитов. И это – ваша принципиальная позиция.
- Не совсем так. Это последние 8-9 лет я работаю без кредитов. "Майское" организовалось в 2004 году. В самом начале я взял один кредит и взял в лизинг два комбайна "Дон" и К-744. Финансовое положение хозяйства было слабое. Под стеклом на моем рабочем столе лежали бумаги, на которых было по дням расписано, когда что выплачивать. Я очень скрупулезно соблюдал эти графики. Лишь однажды, когда выплата приходилась на выходные, чуть затянул – так на меня банковские службы как навалились! После этого дал себе слово, сделать все, чтобы не пользоваться услугами банков. А потом настал момент, когда гречка подскочила в цене до 56 рублей за килограмм. В "Майском" ею было засеяно больше трех тысяч гектаров. Полученный урожай я очень выгодно продал. Со всеми рассчитался, завершил этап технического перевооружения, начал строить материально-техническую базу и с тех пор ни копейки не брал у банков. И очень этим доволен. Сегодня мы инвестируем каждый год в развитие производства минимум 70 миллионов рублей.
В целом нормально я к банковским структурам отношусь – пусть делают свое дело. Честно сказать, система банковской поддержки сельского хозяйства создана ненормальная, хотя едва ли в этом вина местных банковских подразделений.
- Как вам работается сейчас? Что вам по душе, а чего не приемлете в нынешнем сельском хозяйстве?
- Да очень хорошо мне работается. Я делаю то, что хочу делать. Особых препятствий нет. Результаты производственные нормальные. Каждое утро по-прежнему с удовольствием иду на работу, вникаю в проблемы, решаю текущие вопросы и перспективные.
Что касается моего восприятия сельского хозяйства современной России… Я все-таки человек старой формации. Работаю так же, как работал в Советском Союзе. Стиль и методы работы с коллективом те же самые, до мелочей. И ведь они оправдывают себя!
Я всегда был сторонником специализации, глубокого разделения труда, ибо это повышает его производительность. Став фермером, думал: один из нас будет пшеницу с гречихой растить, второй перерабатывать, третий хлеб печь и так далее. Жизнь внесла свои коррективы. Наши ведущие переработчики, круто развившие свое производство (на Алтае при советской власти такого уровня не было), решили, что будут сами развивать растениеводство. Время позволяло – многие земли пустовали. Мукомолы скупали по сотне тысяч гектаров, приобретали новую технику и даже животноводческие фермы (у кого было налажено производство комбикормов). Обзаведясь собственным производством, переработчики стали выкручивать крестьянам руки, вынуждали продавать свой урожай по дешевке. И я пришел к выводу, что нужно развивать многоотраслевое производство. Сегодня я занят реализацией проекта стоимостью около 100 миллионов рублей – строительство крупяного завода. Производительность – 100 тонн крупы в сутки. В августе, как предполагаю, введем первую линию в эксплуатацию и будем выпускать по 40-45 тонн гречки в сутки. Вторая линия планируется под переработку овса, третья – пшеницы, гороха, ячменя, проса. Котельная будет своя. Работаем сейчас на вопросом обеспечения предприятия стабильной электроэнергией – понадобится новая подстанция.
Я никогда раньше не думал и не мог поверить, что такие мощные организации, как колхозы и совхозы, могут очень быстро развалиться. Но если это произошло, значит, стержень у них был рыхлым. Всем все оказалось по барабану. Зато сегодняшнее частное производство так просто не развалить. Частник будет биться за свое. Так что главное направление в сельском хозяйстве правильное – хозяин должен быть. Со времен лишние, случайные люди из него уйдут.
- В начале 90-х вы купили "Волгу", престижную по тем временам, и сказали себе: ну вот, ее мне хватит до старости. Прошло четверть века, на пенсионера вы никак не похожи, зато поменяли уже полтора десятка машин. Что это на вас вдруг накатило?
- Ничего не накатило. Нет никакого выпендрёжа, чистая необходимость. Первую свою иномарку я купил в 2007 году. Когда я начинал фермерствовать, первый участок земли, который мне достался, был за 40 километров от Косихи. Я на "Ниве" в Барнаул за день по два-три раза ездил в поисках запчастей. Год помотался, "Нива" стала разваливаться. Любая машина после 100 тысяч километров пробега по нашим дорогам начинает разваливаться. Хорошая иномарка – это еще и показатель успешности твоего хозяйства. Нельзя на "тапочке" к кому-нибудь в офис приезжать. А когда начал менять иномарки, то решил не продавать их, а передавать лучшим работникам своего хозяйства. Предварительно я их приводил в полный порядок. Так я подарил два "Хюндая" и "Прадо". Вы заметили, какой номер на моей нынешней машине? Обычный. Я никогда не гонялся за блатными номерами. Не нужны мне три семёрки!
- Представьте: ученые изобрели машину времени. Если бы вам предложили пожить в другом веке и другой стране, что бы вы выбрали?
- Не хочу менять ни время, ни страну. Каждое время имеет свои прелести и недостатки. В советское время мы сильно тосковали по колбасе: "Вот у всех есть, а у нас нету!". Сейчас море колбасы, но я ее не ем. Не потому, что объелся, а потому, что это не та колбаса, что была раньше. При этом у меня нет большой ностальгии по советскому периоду. Вспомнить приятно, но не более.
Специальные вопросы
- Однажды вас спросили на новом месте работы: "Как относитесь к охоте?". Вы ответили сначала с юмором, что с большой охотой идете ранним утром на работу, а закончили серьезно. По-серьезному вы сказали, что охоту и рыбалку не любите. А почему? Зверушек жалко или своего времени и здоровья?
- Я уже рассказывал, что детство мое было голодное. Во мне долго пульсировала жилка добытчика: зайца поймать, косача стрельнуть. Когда был главным инженером хозяйства, возил с собой двустволку, охотничий нож. Хотя заядлым браконьером не был. Да и охота наша со временем стала надоедать – вы же знаете, что это такое. Если в компании, то обязательно с выпивкой. Меня очень сильно от этого дела отваживала Зоя Прокопьевна. Привезу пару косачей с охоты - она их выкидывает. Когда поехал учиться в ВПШ, раздал всё свое охотничье снаряжение. А вернувшись, понял, что по-иному стал смотреть на эту забаву. Живые лоси или косачи – они все такие красивые, а убитые – совсем жалкое зрелище. Я совсем не признаю современную охоту. В времена моего детства звериными следами вся земля была усеяна. Сейчас ни одного заячьего следа не осталось. Нынешние охотники садятся на снегоход, гонят этого несчастного зайчишку и расстреливают потехи ради. Или с вертолета косуль бьют. И ведь никто из этих охотников с голоду не пухнет. Это не дело!
- Почему у вас отчество не совсем каноническое – Христьянович, а не Христианович?
- Так было записано в свидетельстве о рождении. Через мягкий знак. Да, есть такое имя – Христиан. Но есть и вариант Христьян, менее распространенный. Когда мне вручали диплом об окончании высшего учебного заведения, записали "Траутвейн Виктор Христофорович"! Я сразу отправился в учебную часть. Выписали дубликат диплома. А сам диплом аннулировали. Журналисты любят переиначивать мое отчество. Одна девушка назвала даже "Крестьяниновичем". Я ей в ответ: "Не Крестьянинович я, а Крестьянович". От слова крестьянин!
- В какой год своей жизни вы бы хотели вернуться и заново его пережить?
- Когда мне было 19 лет, я очень плотно запал душой на свою девушку – будущую жену Зою Прокопьевну. Это было счастливое время! Мы четыре года дружили без всяких забот. Я работал на тракторе, Зоя – на сеномётке. Придет на свидание, а от нее полевыми цветочками и солнышком пахнет. Я не мог надышаться! Время счастливой любви – что может быть лучше для любого из нас?
Справка
Виктор Траутвейн — заслуженный фермер России и почетный работник агропромышленного комплекса России. Родился 5 июля 1941 года в селе Советском Саратовской области. Окончил Барнаульский индустриальный техникум. С 1968 по 1971 год работал главным инженером в колхозе им. Кирова Косихинского района. В 1971 году стал председателем колхоза "Советская Сибирь". В 1977 году окончил Новосибирскую высшую партийную школу, стал секретарем Панкрушихинского РК КПСС, а в 1981 году — директором совхоза "Подойниковский" Панкрушихинского района. С 1988 года — начальник районного управления сельского хозяйства Косихинского района. В начале 1990-х организовал и возглавил крестьянское хозяйство "Траутвейн В.Х.". С 2004 года — директор предприятия "Майское".
Самое важное - в нашем Telegram-канале
