– Эдуард Ефимович, почему антиамериканизм – самая живая эмоция в нашем обществе?
– Я не очень понимаю, что такое антиамериканизм: под это "анти" можно подставить любую нацию, к которой мы имеем свое "анти". Украина, Грузия – на каждой повестке дня что-то "анти". Уже это меня изначально смущает, потому что я не "анти", я не из этой серии.
Все же я могу объяснить, почему именно с США мы оказались сегодня в таких отношениях. Мы проиграли холодную войну, а для многих людей это выглядит ущербным: "Как это? Я не могу проигрывать!"
Нам непонятно, почему страна, которой относительно русской древней истории создания государственности от году неделя, понастроила чего-то на пустой земле и еще доминирует в мире. Все ищут способ объяснить это не трудом, не целеустремленностью американцев, а тем, что они где-то что-то украли, каким-то образом это использовали, и вообще они такие вот, всех обманывают. Это бытовая антикультура, на которую людей так запрограммировали в период холодной войны, что она продолжает передаваться следующим поколениям.
Думаю, Америка раздражает нас в бытовом смысле. Мы живем в зависти к ее благополучию. Это политика, и зачастую она отвлекает граждан России от того, что происходит внутри их собственной страны.
– А у американцев остались рецидивы холодной войны? Мы их тоже раздражаем?
– Есть такая теория американского изоляционизма: американский народ не хочет вмешиваться в чужую жизнь. Их интересует здесь и сегодня: дом, семья, дети, налоги и все остальное. Их газеты пишут про внутренние американские проблемы.
– У каждого из нас в голове свой образ Америки. Расскажите про свой…
– Есть такое понятие "ожидание" – оно из теории культурного шока. Если ожидания такие, что все будет другим и надо к этому готовиться... По-английски это называется the feeling of otherness, ощущение другого, готовность к восприятию другого.
Я приехал в Америку в первый раз в 1989 году. У меня было ощущение, что я попал в следующий век. Я почувствовал гигантизм, мощь, силу... Возник конфликт сознания, я думал: как же, Барнаул и США примерно одного возраста, а что мы за это время построили и что они! Меня это поразило, развеяло иллюзии о том, что доллары растут на деревьях...
Американцы всего достигли тяжелейшим трудом, это люди, которые научились трудиться и возвели труд в идеологию. Я составлял опросники о приоритетах жизни наших и американских студентов: наши писали "счастье", "любовь" и все такое, а у них первым номером шла работа.
Я долго потом пытался понять, откуда в них этот дух целеустремленности. Думаю, от ощущения свободы. Все-таки она есть, вот эта вот freedom. И есть ощущение права человека на свободу, неотъемлемого, не даваемого государством – свободы никто не дает...
И потом я представил: вот страна, которая на фоне королевств, царизма, диктатур вдруг выстроила такую модель развития и притянула к себе столько людей со всего мира! Послушайте, но люди же в плохое место не поедут. Говорят: авантюристы ехали, но я с этими авантюристами хотел бы договориться, чтобы они нам построили такие же дороги и жилье.
Я два раза занимался приватизацией своей квартиры – в 90-е и 2000-е, потому что кто-то что-то неправильно оформил. За свое время, за свой счет оформлял все заново. А в Америке мне показали бумагу тысяча восемьсот какого-то года. Сменилось 40 президентов, но вот это – право на собственность, это святое.
– Как, по-вашему, мы когда-нибудь перестанем беспокоиться об Америке и начнем жить собственными заботами?
– Не перестанем, потому что большая часть окружающей нас действительности – панамериканская. Я родился и вырос в Барнауле, я знаю, что такое Барнаул. Я уехал из Советского Союза в 1989-м и вернулся совсем в другую Россию. Я заезжаю на закрытую стоянку гипермаркета, захожу в магазин, чувствую запах американского мыла. Вот тут кока-кола, вон там продают "Нью-Йоркер", вот люди ходят с тележками... Так мы скопировали унифицированную систему огромных маркетов. И я вдруг понимаю, что уехал из Барнаула и оказался в американском городе.
Мы не осознаем, что достаточно быстро скопировали форму. С содержанием дело сложней. С лицом дело сложней – мы не можем изменить его в пользу дружелюбия. Мы можем заставить продавцов в магазине говорить "спасибо, здравствуйте", но на лице-то написано: "Че вы сюда пришли? Сколько вас будет еще!"
Я понимаю, что нельзя быстро перестроить сознание людей так, чтобы все стало хорошо. Я этого и не ожидал. Я и сейчас не ожидаю. Меня беспокоит нынешнее поколение, меня беспокоят мои студенты, меня беспокоят ребята, которые пьют пиво в моем дворе, – в Америке никто так не пьет. Ну никто. И наркотики – мы тоже ссылаемся на них, что у них научились, да не они это, тут совсем в другом дело.
Есть целые концепты сознания, которые приходят оттуда сюда. И мы должны их адаптировать, потому что идет мировая интеграция. Допустим, такой концепт, как личная жизнь человека – privacy. Ну нету у нас этого понимания, мы только начинаем осознавать, что человек имеет право на собственность, что милиция не может прийти к вам просто так, что нас не могут просто так остановить и проверить документы... Другую жизнь начинаем узнавать.
Или такое понятие, как бюджетные деньги. В сознании наших руководителей это деньги, которыми они распоряжаются как своими. А в Америке это называется "деньги налогоплательщиков". Как Маккейн: "Это твои деньги, Сэм! Твои – не мои!" А у нас: государство, дай нам денежек, пожалуйста. Что значит – дай? Это деньги налогоплательщика! Бюджет должен быть открытым, мы должны понимать, куда потрачены деньги.
А мы почему-то заимствуем у них худшее. Мы их ругаем за то, что у нас идут их плохие фильмы: развратные, ковбойские и так далее. Но кто их выбирает-то? Или – мы хотим строить на Алтае Лас-Вегас. Все знают: это плохо, там проигрывают деньги, там преступность... Но мы это заимствуем. Заимствуем – и ругаем. Берем – и ругаем. Ну не берите. Ну не думайте об Америке. Забудьте о ней на некоторое время.
– Хорошо, какими мы должны стать, чтобы это произошло?
– Как нас закрутили в холодной войне, так до сих пор не можем из этого состояния выйти. На бытовом уровне, когда воспитывается: "они агрессоры" и так далее – происходит выстраивание негативного ряда. В этот момент объективность утрачивается, потому что задача стоит другая: "мочить". Но образованных людей, людей, у которых есть понимание что мир – большая семья, зомбировать невозможно.
Единственный способ – образование и создание благоприятных условий развития людей для принятия компромиссных решений межэтнических, межгосударственных – любых. Еще Черчилль говорил: "Лучше to jaw-jaw, чем to war-war" – "лучше челюстями работать, чем воевать".
Должны развиваться образование и человеческие свободы. Но, к сожалению, то, что мы строим, – это нечто другое пока. Наши ожидания 90-х были другими. Я не так себе все это представлял...
Система американских свобод срабатывает в пользу того, что они называют mainstream society – единое общество, общество единого потока. У нас этого понятия нет и, наверное, долго еще не будет. Мы другие. Но у каждого человека, мне кажется, есть право критиковать свою страну, живя в этой стране. Я никогда этого не делал, когда жил не здесь. Но я здесь – и поэтому имею право на критику.
Справка
Эдуард Курлянд – профессор, директор лингвистического института БГПУ, заслуженный работник высшей школы РФ. С 1999 года – региональный координатор международного проекта "Европейский языковой портфель", опыт внедрения которого способствовал интеграции российского лингвистического образования в общеевропейское образовательное пространство.
Самое важное - в нашем Telegram-канале
