Наука идет в народ. Историк Сергей Усольцев рассказал про кухонные революции, ломку стереотипов и настоящее просвещение

Взаимный интерес

- На ваш взгляд, интерес государства к истории переживает волну подъема?

- В Российском государстве сейчас за историю взялись засучив рукава. Ее снова начинают использовать для формирования государственной идеологии. Мы это хорошо видим: создаются специальные структуры, такие как Российское историческое общество и Российское военно-историческое общество, разворачивает бурную деятельность госсоветник Владимир Мединский.

Кроме того, появился единый учебник по истории, о котором так долго говорили. Еще в прошлом году это казалось невозможным, потому что ведь так долго над ним работали. А потом - хоп! – оказалось, очень быстро можно все сделать.

Так что да, со стороны у государства есть большой запрос на историческую науку. Хотя на самом деле нет – скорее на историческое образование и просвещение. Потому что к науке это имеет косвенное отношение.

Разумеется, у истории есть огромный воспитательный эффект, и его будут использовать для того, чтобы растить «правильных» граждан.

- А у самих граждан, на ваш взгляд, интерес растет?

- В обществе интерес к истории был стабилен всегда. В последние годы он растет, и связано это с развитием науч-попа. Причем видно, что есть интерес ко всем научно-популярным темам: люди ходят на лекции по биологии, по археологии, с удовольствием смотрят видосики про пульсары и квазары.

И, надо сказать, это взаимное влечение: наука тоже хочет идти в сторону народа, и находятся талантливые популяризаторы, чего стоит один Хокинг.

История тоже попадает в число наук, которыми народ интересуется.

Свободу учителю!

- Как человек выбирает историю в качестве своей линии жизни, можно сказать? Есть ли прямая зависимость от того, нравится ли тебе школьный учитель истории, например?

- От учителя в школе, вообще, много что зависит. Конечно, важно, сумеет ли он заинтересовать своим предметом. У меня был интересный учитель истории в средних классах школы №37 - Евгений Павлович Хорошавин. А вот в старших классах такого человека не было.

Чаще бывает наоборот – учитель умудряется отбить всякий интерес к своей дисциплине.

- Как должен вести себя учитель, чтобы было интересно? Зависит ли это от учебника, обстановки в стране?

- От обстановки в стране очень даже зависит. У учителя должна быть свобода. Его нельзя связывать по рукам и ногам. Это сильно вредит не только историческому, но и вообще гуманитарному образованию. Мы помним, что в советские времена прекрасно развивались технические науки, а вот гуманитарное образование было не нужно, не интересно и вторично.

В школе обязательно нужно, чтобы материал был адекватен возрасту, и чтобы дозирование этого материала было хорошо продумано. Учитель должен понимать, что действительно важно, а что второстепенно, от чего можно отказаться, а что расширить.

Подача тоже имеет значение. Нельзя просто вываливать какой-то блок информации, он никак не зафиксируется.

- И что же мне делать, чтобы интересно подать историю? Обрядиться в княгиню Ольгу?

- Надо подумать, будет ли это уместно. Обрядиться в княгиню можно, но 14-летние ребята вас точно на смех поднимут, и будет обратный результат. Лучший вариант заинтересовать детей – показать, что тебе самому это интересно. Они это считывают мгновенно.

И, конечно, больше наглядности. Учебники истории для средней школы всегда интереснее, чем для старшей. Считается, что детям нужно рассказывать все просто и с картинками. Потом дети вырастают, и вроде можно с ними серьезно говорить – им ведь аж 16 лет. Ничего подобного, они тоже хотят интересно и с картинками. А мы им начинаем совать толстые учебники сплошным текстом с фактами, датами и именами.

- Даты и имена – это важно?

- Все это можно посмотреть в справочниках. Важнее сформировать понимание исторического процесса. Если мы говорим о российском государстве, нужно, чтобы сложилась картинка, как оно зарождалось, как и куда двигается в своем развитии. Должно быть понимание общего.

При этом ЕГЭ по истории – катастрофа для школьника. Это огромный и сложный материал. А требуется она только на исторических и юридических факультетах. В отличие от математики, например, которая открывает двери во все технические специальности. И даже в отличие от обществознания, которое тоже требуется практически везде.

Дойти до начала

- Многие, и не только школьники, воспринимают историю как нечто безвозвратно ушедшее, не имеющее отношения к современности. Потому зачем нам этих ваших Рюриковичей изучать?

- Есть большое заблуждение: история нужна, чтобы не делать ошибок в будущем. Историческая наука не вырабатывает никаких рекомендаций на будущее, не в этом ее задача. Нет ни одной диссертации, посвященной каким-то прогнозам развития человечества в среднесрочной перспективе.

Не понятно же, от кого это будущее зависит, кем будут те люди, которые повлияют на какие-либо процессы. Кто конкретно будет защищать нас от ошибок. На самом деле всегда найдется человек, который совершит все возможные ошибки.

Это с легкой руки Гегеля, потом с тяжелой руки Маркса появилась теория, что история развивается циклически, по спирали. Да если так, все было бы проще, мы тогда бы наверняка знали, что будет завтра. Говорили бы: сейчас мы на вот этой стадии, с такого-то года ожидайте следующую. Так не работает.

Исторический процесс развивается по траектории, которую нельзя описать никакой функцией: не парабола это, не синусоида, не спираль. Это какая-то кривая. Причем, очень кривая.

При этом историческая наука определенно нужна для понимания настоящего. Процессы в обществе понимать жизненно необходимо, чтобы приспособиться к миру и не выпасть из обоймы. Но процессы, которые происходят сегодня, начались далеко не сегодня. Поэтому чтобы понять современность, надо заглянуть во «вчера», потом в «позавчера».

Вот так мы до Рюрика и дойдем. И даже до Цезаря. И сможем найти объяснения тем процессам, которые наблюдаем сегодня.

Важные бумаги

- А кто пишет сегодняшнюю историю, с помощью которой будущие ученые оценят свою современность?

- Мы не пишем историю, а просто оставляем следы. Как это делали и наши предки. Мы создаем документы и кладем их в архивы, выбрасываем мусор, который потом археологи обнаружат. Наверное, удивятся.

Все, что оставляет человечество в своей жизни, превращается в документы - исторические источники, которые станут средством исследований. Если мы пойдем по векам назад, то увидим, как количество этих источников уменьшается. XIX век, например, породил огромное количество бумаги, все архивы забиты. В XVII веке таких источников было в разы меньше, в XIII и подавно. Так мы дойдем до времени, когда не было письменности. Это вотчина археологов, которые изучают то, что осталось от людей под слоем дерна, – вплоть до темного пятна на месте очага.

Может быть, завтра отключат электричество, и все, что есть в компьютерах, будет утрачено, а останется только то, что в 1980-х успели на бумажке записать. Хотя это фантазия, на самом деле объем документов постоянно увеличивается.

- Историки – это обитатели архивов, которые редко выходят на свет?

- Открытие в исторической науке – большая редкость, это в основном связано с какой-то нечаянной находкой, будь то поселение, предмет или документ. Для науки это на самом деле менее важно, чем постоянная работа большой корпорации историков, которая увеличивает нашу осведомленность.

Вот смотрите, раз в год объявляют лауреатов Нобелевской премии. И у какого-нибудь биолога наступает триумф, его имя приобретает мировую известность. Но за этим стоит многолетняя рутинная работа сотен ученых по всему миру. Они собирали какие-то данные, сводили в таблицы, считали столбиком и по диагонали, разрабатывали частные вопросы, писали научные статьи на такие узкие темы, что поймет всего десяток человек в мире.

То же в нашей науке. Сотни российских историков перебирают тысячи документов, чтобы создать статью на неведомом нормальным людям языке. Возможно, она будет с цитированием французских источников, которые написаны на латинском.

Такая работа увеличивает объем наших знаний о предмете. И в какое-то время появится человек, который почувствует в себе силы выйти на уровень обобщения и напишет что-то более крупное. Его научная статья будет менее ценной для понимания точных деталей, зато более ценной для понимания общей картины. Нобелевку он не получит, потому что такой номинации нет, но всемирно известным станет.

Однако многие всемирно известные историки стали таковыми не потому что сидели в архивах, а потому что как раз занимались популяризацией науки. Впрочем, как в любых других науках, многие исторические исследования останутся неизвестными широкой публике.

Самодеятельные историки

- Тогда снова о популяризации. Многие люди думают, что понимают в истории больше, чем в других науках. Чуть ли не каждый третий – «эксперт».

- Верно. И люди, далекие от науки, не суются, например, в физику. Никто в здравом уме не станет читать монографию по физике, правда? Там сразу, на дальних подступах, ничего не понятно.

А с историей не так, тут очень легко сформировать ложное мнение, что ты все понимаешь. Достаточно прочитать пару книжек, не очень специальных – и вот ты уже вроде соображаешь, имеешь свое мнение и можешь вести кухонные споры. Более того, можешь даже предложить какую-нибудь революционную теорию.

- Из всего многообразия книг разной степени научности как найти «правдивую»? Если я вот сейчас захочу просветиться в области истории, как выбрать качественный источник?

- Конечно, есть громкие имена. Но давайте предложим какой-то алгоритм. Во-первых, обратите внимание на автора. Хорошо бы, если бы он сам был профессором истории. Это, конечно, не признак высочайшего качества, но маркер того, что эта книга достойна внимания.

Если вы видите, что автор, например, журналист, то стоит задуматься. Книга может быть хорошей, потому что журналист тоже умный, умеет читать монографии, обобщать и говорить простым языком. Он может сделать и качественно и не качественно, тут надо смотреть какая у него репутация.

Бывает так, что автором оказывается биолог или кандидат каких-нибудь технических наук. Вот это звоночек. Не потому что эти ученые не способны создать книгу, а потому что среди них как раз часто встречаются самодеятельные историки.

Не так много знаю историков, которые хотят сказать свое веское слово в физике или математике, но полно физиков и математиков, которые хотят сказать слово в истории. Фоменко и Носовский в свое время умудрились даже на этом сделать имя и бизнес.

- Но ведь даже у профессионального автора есть свое понимание и картина мира, он не беспристрастен?

- Историк на то и историк, что он прекрасно понимает, где проходит граница между личными предпочтениями и строгой наукой, и способен это критически контролировать.

Мифология и суровая правда

- Вы прекрасный лектор, но не профессор, и ваши регалии не занимают целую страницу. Не обидно?

- Чтобы стать профессором, нужно для начала защитить докторскую диссертацию, а значит сидеть и безвылазно заниматься той самой научной работой, о которой мы выше говорили. Поверьте, это процесс, занимающий все время, которое ты уже не можешь потратить ни на что другое – на себя, на семью, на преподавание, в конце концов.

Это не простой выбор, надо просто встать на эти рельсы. Я в свое время не встал. Практически всегда бывает так, что ты пишешь исследование, из твоей темы логично вырастает следующая, и ты знаешь, куда двигаться дальше. Я написал кандидатскую работу – «Проблема генезиса образа Иисуса Христа в отечественной историографии раннего христианства» - и внутри этой темы двигаться дальше не мог, просто некуда, разве что еще одну главу присобачить.

В общем, тема не возникла, зато возникли разные другие интересные дела – много преподавательской работы в разных вузах, и я получал и получаю от этого удовольствие.

- Гости библиотеки Шишкова всегда в восторге от ваших лекций. Есть какие-то секретики, как заставить публику слушать?

- Готового алгоритма нет. Конечно, надо соотносить один и тот же материал с разной аудиторией. Студенты-историки – это одно, международники – другое. Аудитория библиотеки ни к первым, ни ко вторым не относится: это математики, физики, экономисты, филологи, музыканты.

Хорошо работает развенчание исторических мифов. Люди же приходят послушать не о чем-то совсем неизвестном, а о том, о чем уже немного знают и хотят больше информации. А ты – бах! – выдаешь то, что ломает их систему представлений.

Очень успешной, например, была лекция об истории любви, семьи и брака, где оказалось, что традиционные семейные ценности, которые мы представляем сейчас, стали такими только в XX веке.

«Брак заключается между мужчиной и женщиной добровольно и по любви» - это как раз новейшая ценность. А традиционная ценность – заключение брака по расчету, то, что кажется сейчас аморальным.

И потом, традиционный брак - это точно союз только одного мужчины и только одной женщины? Повсеместно были браки мужчины с несколькими женщинами, а в некоторых регионах мира - женщины с несколькими мужчинами, бывали и союзы, которые допускали связи мужа с рабынями помимо законной жены.

В истории есть примеры всевозможных вариантов, в том числе таких, которые мы с вами не должны обсуждать в условиях современного российского законодательства.

И развод – это не столько беда, сколько достижение: у женщины появилась возможность сказать «До свидания, я пошла». Юридически такая возможность временами была, но практически ее трудно было реализовать: куда ты пойдешь без образования и в одном платье.

Помню, на этой лекции было очень много споров о современном институте семьи. И, конечно, о том, куда мы, вообще, катимся. В этом есть момент провокации – взбудоражить слушателя и заставить его думать. На лекции надо обязательно вступать в диалог с аудиторией. Прием эффективный и не дорогостоящий: забросить вопрос. Это оживляет взаимодействие. Интерактив должен быть всегда, будь то академическая лекция для студенческой аудитории или науч-поп.

Эмигрировать в древность

- Как историк выбирает себе эпоху, которую будет изучать. Это случайность, воля преподавателя и зов сердца?

- По-разному. Но те, у кого сердце совпадет с эпохой научных изысканий, остаются в профессии. Хотя может быть, человек и стал бы ученым, выбери он другую тему, займись он не Колывано-Воскресенскими заводами, а английским парламентом. И судьба его бы сложилась иначе. А так написал одно исследование и пошел в какую-то другую область.

Вообще, выбор происходит так. Первокурсников собирают и говорят: «Ребята, сейчас вы должны выбрать тему, которой будете заниматься всю оставшуюся жизнь». Смешно, конечно. Это надо сделать, практически не послушав ни одной лекции. Так что многие наугад выбирают. Потом можно поменять.

У меня все более-менее совпало, я занимался древними религиями, моим научными руководителем был Юрий Георгиевич Чернышов. Изучение раннего христианства – это было поле непаханое. Начало 1990-х, только рухнул Советский Союз, и тема перестала быть табуированной.

Христианство, конечно, изучали и раньше. Но до революции тема тоже была под идеологическим давлением, церковь была частью государства и сильно влияла на ученых, после революции по понятным причинам не стоило браться за эту тему, да и за многие другие, стало совсем скучно. Позже, уже в 1960-х историческая наука оттаяла.

- Сейчас историки вольны работать с этой темой?

- Вольны и свободны. Сейчас снова наступил тот самый момент, который делал тему религии интересной в 1960-70-е. Тогда с ней можно было вырваться из-под жесткой опеки марксистской догмы. Ну, где марксизм, а где раннее христианство? Туда можно было просто «убежать» от контроля государства. Сейчас, если не выходить на современность, то нет препятствий к изучению религии. Может быть, это будет территорией для некой внутренней научной «эмиграции».

Кто учится на истфаке

- Вернемся к специфической студенческой аудитории. Как ее привлечь на свою сторону? Думаю, даже студентам-историкам нравится не вся история.

- Положа руку на сердце, преподаватели не сильно пекутся о том, чтобы всех студентов на свою сторону утянуть. Все-таки мы работаем с каким-то усредненным образом. Во всяком случае, предполагаем, что студент пришел сюда добровольно.

Мы действительно хотим заинтересовать профессией. Но готовых рецептов нет. Эффект наблюдается только тогда, когда студенту хочется равняться на преподавателя. Как это работает, сложно сказать.

Есть просто харизматичные преподаватели, которым это удается без труда, благодаря хорошим коммуникативным способностям. Но есть и другой вариант. У нас был профессор-легенда Евгений Павлович Глушанин. Нельзя сказать, что он был милый человек и огненный лектор. Лекции он читал тихо, нещадно заваливал тяжелейшим материалом, половина которого уходила в никуда, потому что студенты не могли его переварить. Общаться с ним иногда было невыносимо: не поймешь, где шутит, где серьезно говорит.

Тем не менее, все его помнят и равняются на него, потому что он как раз показывал, каким должен быть идеальный историк.

- Мы все время говорили о просвещении и науч-попе, а зачем человеку получать профессиональное историческое образование?

- Исторические факультеты готовят больше специалистов, чем оседает потом в науке, всегда с запасом. Потому что наши выпускники находят себя во всех остальных общественных науках, журналистике, государственной службе (в структурах МИДа и иных органах власти) и прочих областях. Это фундаментальное образование, на котором можно строить любую карьеру, начиная с сугубо научной деятельности, заканчивая международным бизнесом. Есть повод задуматься о том, чтобы у нас поучиться.

В советское время истфаки были просто кузницей кадров для партийной работы, где требовалась качественная идеологическая подготовка. И само образование было идеологизированным. Все к тому идет, что подобная практика вернется на какое-то время.

Самое важное - в нашем Telegram-канале