Горький осадок
– Я кажусь себе трагиком, безусловным трагиком. Не люблю слово "сатирик". Сатириком был Салтыков-Щедрин. И очень не люблю слово "юморист", особенно когда вижу фамилию "Петросян" или всю эту группу "Аншлаг". Мне кажется, что осадок от любого смешного произведения всегда очень горек. Отсюда выражение замечательное, помните, библейское: "И посмеюсь я горьким смехом моим".
Уехать из России я действительно хотел, такая возможность была еще в 1978–1979 годах. Но я не сионист. Когда-то покойный Курт Воннегут говорил, что возможность путешествовать – это приглашение на танцы от господа Бога. У меня появилась возможность прожить как бы вторую жизнь – это же ужасно интересно. А насчет того, куда уезжать… Мне кажется, что российского розлива еврею можно жить только в России или Израиле, поэтому, естественно, я выбрал Израиль.
Израиль я очень полюбил, стал израильтянином. Россию люблю по-прежнему, считаю ее своей Родиной; душа не разрывается, по счастью. За Израиль я периодически испытываю гордость и страх, а за Россию – боль и стыд. Разные ощущения.
Там, наверху
– Мы с Богом оба играем в игру, как будто он есть. В разные времена у меня было разное к Нему отношение. В Израиле Он гораздо ближе, прям как в анекдотах… А может быть, это не от Израиля, а от старости – но начинаешь как-то думать, что Он есть. С другой стороны, может, это психологическая поблажка себе – легче ведь жить, зная, что наверху у тебя кто-то есть. Хотя у каждого человека существует глубинное ощущение, что уж он-то страшный суд нае…ать сумеет. Если он здесь так изворачивается, то уж там-то…
Я, например, очень жалею, что, уходя с блошиного рынка в Ванкувере, не купил маленькую хреновинку из чугуна. А не купил я ее потому, что точно знал – приеду, а жена скажет: "Опять, старый идиот, купил, а мне пыль стирать". А по-крупному – нет, наверное, ни о чем не жалею. Я, знаете, фаталист. Я думаю, что всеми крупными нашими поворотами руководит судьба.
Когда после суда мне дали свидание с женой, я к этому времени уже восемь месяцев просидел под следствием, чувствовал себя бывалым зэком и наслаждался этим. Тата рассказывала мне через стекло всякие приятные вещи, что меня в Пен-клуб приняли; и я ей говорю: "Ну, что ребята просили передать?" У меня очень добрая жена, но тут у нее злобно скривился рот, и она сказала: "Ребята просили передать, чтобы ты хотя бы в лагере язык не распускал".
Никаких мук
– Я не умею писать длинно, мысли у меня куцые, вполне в четыре строчки укладываются – разгоняться глупо. Гарики иногда рождаются просто и легко, особенно когда удается скрасть чужую мысль – торопишься ее зарифмовать, чтобы спрятать от автора. Иногда желчь из печени выделяется сама по себе, а иногда над одним четверостишием работаешь неделю, исписываешь несколько листов бумаги. Но никаких мук творчества, о которых любят говорить, у меня нет.
Есть много писателей, которые нормально кормятся своим творчеством. Тот же самый Акунин – писатель-миллионер, Маринина с ее романами… Довольно много писателей, которые могут жить на деньги от своих книг. Я, например, не могу, поэтому и стал артистом.
Я раз-два в год приезжаю на гастроли в Россию, объезжаю довольно много городов и завываю свои стишки. Получаю при этом огромное удовольствие. Ну, скажем, намного большее, чем в Америке, потому что хорошая российская публика, русский язык, вечернее, общение за водкой – это счастье. Общение с американской русскоязычной публикой такого не приносит. Там сейчас огромное количество русских, по контракту работают ученые, врачи… Но они минут 15 с тобой разговаривают, а потом начинают рассказывать, когда у них вывозят мусор, куда они поедут в отпуск, о каких-то страховых делах. Они и вечером не могут освободиться от дневных забот. А здесь вечером напряженное общение, из которого выносишь какие-то истории, впечатлениия, – так что в России очень хорошо.
Города сильно отличаются друг от друга. В некоторых читаешь, как в медленно пульсирующее болото. Мне кажется, что специфика Миши Жванецкого и отчасти моя состоит в том, что людям надо быстро переварить то, что им сказали, а то, что им сказали, отличается от шуток "Аншлага". Переварить успевают не все. Да и ходят, на меня во всяком случае, те, кого мы раньше называли инженерно-технической интеллигенцией.
Я непрерывно радуюсь мелочам и, может, поэтому сохраняю здоровье и психологическое, и всякое.
Гарики в тему
В любви и смерти находя
Неисчерпаемую тему,
Я не плевал в портрет вождя,
Поскольку клал на всю систему.
***
Я Россию часто вспоминаю,
Думая о давнем дорогом,
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно, смирно и кругом.
***
Я тем, что жив и пью вино,
Свою победу торжествую:
Я мыслил, следователь, но
Я существую.
***
Очень много во мне плебейства,
Я ругаюсь нехорошо,
И меня не зовут в семейства,
Куда сам бы я хер пошел.
