– Николай Гринцер, директор открывшейся 1 сентября Школы актуальных гуманитарных исследований (ШАГИ), как-то назвал гуманитарные науки основой культурного фонда нации. Вы с ним согласны?
– Абсолютно. Если чуть снизить пафос, я бы сказал, что гуманитарные науки связывают поколения. Потому что можно быть прекрасными физиками, врачами, наверное, но если вы не имеете гуманитарных связей даже внутри своей специальности, то это не позволит поколениям соединиться в одну нацию, в один народ. Если вы выдергиваете культуру, то общество распадается на маленькие ячейки.
– Почему тогда гуманитарные науки не только не поддерживаются государством, но даже и топчутся?
– По двум причинам. Первая, мне кажется, довольно тривиальная – непонимание ситуации, что очень печально. А вторая – сегодняшнее развитие гуманитарных наук в России может просто мешать государству. Потому что после падения советской власти то единообразие, которое в них царило, прежде всего в ее идеологических точках, оно исчезло. А разнообразие власть пугает. Власть хочет, чтобы ученые ей помогали, создавали исторические и культурные мифы, которые ей необходимы, и так далее. А только разнообразие позволяет видеть мир целиком, ведь разнообразие – это не обязательно противоречие, это еще и видение с разных позиций.
– То есть это вопрос идеологический?
– Да, есть претензия к "чрезмерному" в кавычках разнообразию, если мы берем точку зрения власти, которое хочется устранить. Устраняется оно, в частности, лишением финансирования, слияниями, другими способами, что приводит к скукоживанию гуманитарного пространства, а главное – влечет за собой пренебрежение к людям, которые этим занимаются. Вас же сократили, кому вы теперь нужны, кто вы такой? Так что это очень опасная вещь. Россия ведь мировая держава в смысле культуры, наши ученые интересуются всем, не только российской культурой, литературой или языком. И вот это скукоживание может привести к тому, что мы перестанем быть мировой державой именно в этом смысле, потому что в принципе есть развитые страны, которые прекрасно защищают себя, но не замахиваются на изучение каких-нибудь африканских языков или языков северных индейцев. А у нас пока можно найти специалистов по любому периоду времени, любой культуре, и это замечательно. Если все это сегодня разрушить, то восстановить, боюсь, уже не удастся.
Мимими
– Поговорим о менее грустных вещах. Вы писали, что речь в Интернете менялась следующим образом: сперва туда пришли интеллектуалы со своими речевыми характеристиками, потом их сменили хулиганы, потом девочки, а в последнее время и чиновники. А кто следующий?
– Я думаю, что следующих может и не быть. Сказать, что в Интернете сегодня не хватает какой-то социальной группы, я уже не могу. Вы же понимаете, что Интернет – это пространство, которое осваивалось постепенно. Грубо говоря, были люди, пришедшие первыми, – те самые интеллектуалы, которые всегда пробуют, которым важно быть первыми. Далее за ними хлынула разнообразная масса людей. Почему сегодня вдруг стали модными девочки? Они составляют контраст с хулиганами. Ведь и хулиганские течения в свое время были ответом интернет-вольницы советскому зажиму, и в Интернете контркультура стала разрушать политические, культурные, языковые, орфографические табу. Это был большой такой замах, который в конце концов немного надоел: с точки зрения независимого участника скажу – как-то заигрались уже. А дальше пришли, в частности, девочки со своими девичьими дневничками, "печальками" и "ванильками", что тоже неплохо. Кстати, чиновников я отметил не потому, что они влияют на язык, это, конечно, далеко не так. Просто они всегда запаздывают.
– Хорошо, а Интернет на чиновников влияет? Их резко возросшая активность в Твиттере?
– Безусловно. Почему чиновники пошли в Интернет? Потому что Медведев в свое время сказал: "Надо идти". И они этот приказ выполнили, но дальше оказалось, что некоторые умеют там общаться, тогда как большинство совершенно не умеет. Даже если они перепоручали это своему пресс-центру, все равно получалось совсем неуклюже. Но из тех единиц, которые умеют и завоевали популярность в Твиттере или социальных сетях, многие поплатились своими постами, потому что оказалось, что очень трудно сочетать игровую, естественную, искреннюю деятельность в Интернете с деятельностью чиновника. Мы же помним знаменитую историю с червяком*. Как только чиновник пытается соответствовать духу Интернета и ему это вдруг удается, он выпадает из своего чиновничьего слоя. Это плохо совместимые вещи. Поэтому сложно сказать, кто из них выиграл: тот, кто сохранил пост, или же тот, кто стал своим в Сети.
– Расшифруйте, пожалуйста: сменились сами люди, то есть одна волна схлынула и ее сменила другая, или одни и те же пользователи меняют свою речь?
– Нет, хулиганы все-таки девочками не становятся, думаю, это было бы слишком сильно. Я рассматриваю эти явления с точки зрения языка. То есть не само некое сообщество, а их влияние на общее языковое пространство. Мне хулиганы интересны не как таковые, а то, что речь и клише "падонков" стали модными вообще. И вдруг выяснилось, что сейчас модными стали словечки "ми-ми-ми", "няшка", "печалька" и так далее, то есть с таким ощутимым сентиментальным подтекстом. "А давайте что-нибудь возьмем другое, а что другое, нейтральная речь не подходит". И кинулись в другую крайность. Вот что любопытно: почему это стало модным.
– И еще о влияниях на язык. В интервью перед одним из "Тотальных диктантов" школьный учитель Дмитрий Быков сказал, что люди стали делать больше ошибок в "ться" и "тся", причем мягкий знак в последнее время забывают чаще потому, что "жизнь отвердела". Неужели связь настолько прямая и буквальная?
– Нет, я, конечно, в это не верю. Яркий художественный прием, не более. Быков прекрасный литератор и умеет поразить читателей и слушателей. Он еще блестяще мнемонически построен, запоминается хорошо, но верить в это невозможно. Помните, был такой термин – "вульгарная социология". Не хочу обидеть Дмитрия Львовича, к которому отношусь с огромным уважением, но это все немножко вульгарная лингвистика.
Лайк без границ
– Однажды на редакционной планерке заявленная тема показалась нашему редактору мелкой, и он сказал: "Вы сидите в своем Фэйсбуке, а в реальной жизни людей волнуют совсем другие проблемы". Фэйсбук, другие социальные сети – это еще не реальная жизнь?
– Фэйсбук все больше становится жизнью, поскольку все больше людей затягивает в себя. Но, конечно, он отличается от реальности. Впрочем, это ведь противопоставление не Фэйсбука и остального мира, это в большей степени противопоставление социальное: люди, которые не пользуются социальными сетями, и люди, которые проводят в них более половины своего времени. Это разные социальные слои. Но Фэйсбук и вообще Интернет дают нам гораздо больше возможности увидеть разных людей, чем раньше. Многие не путешествуют по стране, а сидят в научно-исследовательских институтах или водят троллейбусы и видят людей не так много. Фэйсбук, конечно, не меняет жизнь, он дает видение людей без границ. Это замечательно. Но то, что это видение иное, нежели реальная жизнь, – тоже бесспорно.
– Тогда стоит ли бояться намеренных искажений в интернет-речи, что они прочно войдут в нашу литературную речь, и стоит ли сравнивать эти эксперименты с обэриутами?
– А я это делал в книжке, только сравнивал, если вы помните, с заумью, а не с обэриутами. Очевидны и параллели, и отличия. Надо понять, чего мы хотим: найти аналоги или показать уникальность явления. Аналоги бесспорны, а уникальность состоит в том, что впервые это произошло в огромном масштабе реальной коммуникации. Если заумь – это эксперимент литераторов с языком, который в общем почти никого, кроме них, не касался и остался сегодня лишь как культурный феномен. Никто же не будет сегодня обвинять Крученых или Хлебникова, что они, негодяи, насиловали русский язык. А эксперимент интернет-пользователей стал использоваться в реальной коммуникации, и тогда обыватели и просто грамотные люди возмутились, что это посягательство на их реальность. Но Интернет иногда переводит масштаб в качество. Эксперимент закончен, и искажения из моды в общем вышли. Теперь каждый пишет грамотно, но в меру своих способностей.
* Губернатор Тверской области Дмитрий Зеленин в 2010 году выложил в Интернет фотографию червяка, которого обнаружил в своей тарелке на торжественном приеме в Кремле. "Я должен был бы, наверное, порекомендовать своим коллегам-юристам ввести в формулировки по оценке деятельности губернаторов такую статью, как “увольнение по слабоумию”", – прокомментировал тогда ситуацию помощник президента Сергей Приходько.
Досье
Максим Анисимович Кронгауз (1958 года рождения) – лингвист, доктор филологических наук, профессор. Заведующий кафедрой русского языка Института лингвистики РГГУ (с момента основания до лета 2013 года – директор института). Руководитель центра социолингвистики Школы актуальных гуманитарных исследований. Автор известных научно-популярных книг "Русский язык на грани нервного срыва" и "Самоучитель олбанского".
Из книги "Самоучитель олбанского":
Многократный повтор скобки (в функции смайлика), вопросительного и восклицательного знаков, прописных букв и даже нулей в записи числа показателен и призван передать силу эмоций пишущего, то есть по сути – кричащего, вопящего. Формальные средства в данном случае очень много говорят об авторе.
Певица Елена Ваенга на своем официальном сайте:
КИШКА ТОНКА В МИЧЕТЬ НОС СУНУТЬ…………………
А КНАМ "МИЛОСТИ ПРОСИМ"((((((((((((((((((((((((((((((((((((( 7 ЛЕТ МНОГО?????????????? НИЧЕГО АВОСЬ МОЗГ НАМЕСТО ВСТАНЕТ(((((((((((((((((((((((( ИМ НА ЗОНЕ ПОКАЖУТ "ПУСИ"(((((((((((((((((((((((((МЕНЯ АЖ ТРЯСЕТ(((((((((((((((((( НАХОДЯТСЯ ЖЕ ЛЮДИ КОТОРЫЕ ЕЩЕ ИХ ОПРАВДЫВАЮТ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!((((((((((((((((
