Похоже, что на подступах к анализу "Предчувствия Веры и нежности" Сергей Мансков угодил в моральную вилку - серьезно задеть коллегу или подмочить собственную репутацию? – и решил обойти ее околицей, что для кандидата филологических наук не составило никакого труда. Правда, и результат при этом также остался на выселках честного литературного разбора. Там можно продуктивно обсуждать качество бумаги, иллюстрации (что и было немедленно сделано в "Дом. Биб-ке"), пробовать книгу на вес…. Добавлять ей веса именами знаменитостей: внедрял Павич, отсылает к Гришковцу…. Может, и действительно отсылает. Но как эти люди располагаются друг относительно друга, вот что хотелось бы знать? Если Павич, условно, писатель второго-третьего ряда, Гришковец – десятого-двадцатого, то Простеев – он какого ряда? Хотя бы приблизительно – вся эта линейка приблизительна. Тридцатого? Или пятого-шестого? Здесь Сергей Анатольевич, который способен если и не назначать в гении, то как минимум давать внятные оценки, старательно их избегает. А так хочется услышать от специалиста живое, резкое слово. Постмодернизм вот припечатал, но это уж как водится.
Однако, будто по закону Ломоносова-Лавуазье, слишком много оценок оказалось в другом месте – ветке комментариев, и они, пожалуй, еще менее объективны. Большинство читателей все же формулировали претензии исключительно по типу "А ты кто такой!?", и момент знакомства с текстом не всегда являлся для них определяющим. Получается, Мансков в данном случае – тактичен и пристрастен, комментаторы – все больше развлекаются, поэтому собственно книгу, а не ее комплектующие, как-то никто и не обсуждал.
Настойчивые слова Влада о том, что он не писатель, я столь же настойчиво пропускал мимо ушей, ибо за ними слишком хорошо видно желание низвести всю критику на уровень брюзжания и докучливых упреков. Что вы к нему прицепились, он даже и не писатель!? К счастью, на понимание текста это не влияет. Не писатель – не пиши. А если не удержался (история о том, как Влад, отдавшись порыву, прям на проспекте Ленина достал карандаш и приступил к "Предчувствию", впечатляет, конечно), значит, выступил именно как писатель, и никаких особых критериев для этого случая не существует. Будь добр отвечать минимальным системным требованиям.
Еще до прочтения меня пугало осознание того факта, что в сетевом пространстве эти требования очень занижены (контроля качества в условиях миллионов авторов быть не может, как не может быть и органа, наделенного такими полномочиями, а самоцензура – вещь скорее умозрительная), и что воспроизведение "архетипических воспоминаний" никакого внятного сюжета, как правило, не предполагает. Держаться такая проза может либо на фигуре автора - грубо: он чихнет – и уже интересно (ну тут сразу пас), либо на убийственно точных и остроумных наблюдениях (чуть забегая вперед - все сентенции здесь строго примитивны, хотя и нежны, в соответствии с генеральной линией), либо на исключительной его одаренности как художника (тут опять же двух мнений быть не может).
А уже после внимательного знакомства с "Предчувствием" я испытал последовательно возмущение, раздражение, злость, но более всего - полное непонимание авторской мотивации, в связи с чем, снова – возмущение и раздражение.
Чувства, возможно, типологически схожие с теми, что Пастернак испытывал по отношению к знаменитым строкам Мандельштама про кремлевского горца (уменьшите только в тысячу раз трагизм ситуации, и в десять тысяч раз – масштаб и значение действующих лиц), отказываясь признавать их литературным фактом: всякой авторской смелости есть предел, она легко может переходить в безрассудство. Зачем публиковать книгу, когда любому человеку, обладающему минимальным вкусом, должно быть понятно, что ее отделают, как бог черепаху? И это не тупость и зависть обывателя, это гамбургский счет. Поверьте, я ничего не имею против трогательных жестов, будь то подобрать на улице Верин носочек и выстирать его, будь то написать об этом повесть. Но она не подсунута надушенными листами под Верину дверь, а зашита в переплет и капитально пропиарена на крупном информационном портале, так что спрашивать с нее нужно как с полноценного литературного продукта, и вся нежность мира не должна застить трезвого читательского взгляда.
Хотя здесь она разлита в изрядных количествах и прекрасно амортизирует критические стрелы, тараны и снаряды требюше. Все они, будьте покойны, завязнут в нежности, как в киселе. Так поневоле станешь варваром и христопродавцем: куда же ты, критикан, в сапогах через нежность! Прешь на бабочку сердца, как на буфет.
Когда я тут спать не могу, кушать не могу, вспоминаю трамвай, самолет и первую встречу:
"Согласились зайти на 15 минут.
Всего на 15 минут.
Этого времени ведь вполне хватит, чтобы понять, что это не про нас да не для нас. Это означало лишь одно – мы сегодня все напьемся! Если даже и нет, то загуляем по-полной.
Всего на 15 минут...
15 минут".
Эти мантры автор бубнит уже перед визитом рядовой пьянки. Что же дальше?
"Почему-то их совсем не стало.
Почти совсем не стало.
Раньше было много их.
А сейчас… просто они были нужны не для прослушивания музыки, они были нужны для чего-то другого, чего тоже сейчас очень мало. Они нужны для того, чтобы быть рядом.
Быть рядом!!! Не сидеть все время около… или ходить около и так все время, а находиться рядом.
ВМЕСТЕ!
Вот… ".
Это было про наушники. А вот это про купание:
"С водой можно разговаривать. Всем можно. Договориться с ней сложнее. Но, если ты хочешь в ней быть, то тебе придется договариваться.
Именно придется!
Вода это не то с чем можно.
Вода – только придется. Иначе тебя не станет. Ты не потрогаешь ее. Ты не сможешь почувствовать ее нежность. Она не сможет тебя принять…
Я это знаю.
Откуда знает про это она???
Вера.
И другие…"
И еще:
"Мы перешли через первую дорогу.
Мы гуляли. Просто гуляли. Или гуляли в магазин. Неважно".
Да что ж такое-то! Не мужчина, а облако в штанах. Неужели нельзя сто метров пройти, не закатывая глаза? Нельзя ли просто ополоснуться в речке? Можно же не умирать по двести раз на дню от трамвайных звоночков, от уличных растяжек, от любви… Можно не задыхаться от нежности хоть минут пятнадцать? Пятнадцать минут. Да, эти пятнадцать минут… 15 минут…. Как 15 лет….
Нет, похоже, нельзя. "Новый сентиментализм", ну.
Для понимания его сути вернемся к аннотации, в которой Сергей Мансков по этому поводу пишет: "Каждому сюжетному ходу веришь и применяешь его к себе. Эту топографию я знаю, в этом времени я жил, здесь я поступил бы по-другому". Как Сергей Анатольевич смог найти сюжетные ходы там, где нет никакого сюжета, для меня было и остается загадкой, но, проблема, наверное, во мне. Пусть ходы будут, карман они не оттянут. Итак, чтобы применение их было легким и приятным, чтобы мы четко знали, чьи мысли и чувства собираемся применять, книга открывается эпиграфами, которые нисколько не поясняют основного авторского замысла, зато как дважды два четыре доказывают нам, что Влад – он самая соль: бери, не ошибешься. Первый - из А. Строганова, то есть автор свой географически, плоть от плоти местного литературного комьюнити. Второй – из популярнейшего сериала "LOST", то есть он идет с нами уже куда дальше, в область культурных интересов. Наконец, третий – шутливый парадокс русского языкового мышления, будто из золотой коллекции М. Задорнова, то есть, он роднится с читателем еще убедительнее – ментально.
Господи, это уже и не только Влад…. Это…. постойте, да это же я сам….
Как тут не применить? Разве что на спор иной упрямец и не применит.
К сожалению, дальнейший эксперимент буксует, и при попытке зарифмовать содержание книги с личным опытом неизменно получается "палка – селедка".
Книга, как бы она не имитировала реальную жизнь и переживания, как бы ни желала войти в современный контекст, какой бы доступной и правдивой ни хотела казаться, должна отвечать чуть более высоким стандартам, чем вечерние лясы в пивной. Чтобы применять события к себе, они должны быть сколько-нибудь различимы. Укол узнавания тогда будет мгновенным и точным, когда вы обнаруживаете сходства в не самых очевидных ситуациях, не в абсолютно безотчетных действиях. Я не говорю, что в "настоящем" романе протагонист не вправе изжарить себе яичницу или подобрать галстук, но там, как правило, еще хоть что-то происходит. В "Предчувствии" не происходит вообще ничего, и этот принципиальный нуль нам и предлагается к применению. Дудки. Я не смогу применить к себе невидимые ходы и выморочные воспоминания. Влад, действительно, так глубоко и органично вошел в направление "новый сентиментализм", что незаметно для себя вошел и в другое направление, к сентиментализму примыкающее, называется "Заметки какого-то чувака" (взрывной журнал "Молодежь Алтая"). Тот был тоже большой любитель со смаком рассказать, как проснулся в своей постели, как съел ржаную булку, как стоял в очереди….
Вторая серьезная проблема - практически все диалоги с подругами в книге фальшивы (только вот с детьми еще куда ни шло), и в первую очередь из-за "установки на устную речь". Из-за маркеров живого и эмоционального диалога: многоточий, придыханий, восклицаний, бесчисленных междометий, подмигиваний и улыбочек. Все-таки большинство взрослых, даже самых близких, даже в самом игривом настроении, разговаривают именно как взрослые, а не как пьяные тинейджеры в чате. Это и есть, наверное, "хулиганская проза авангардиста", будто бы начинающий авангардист нашкодил в тетради с прописями:
Опять разонравился я…
- Почему разонравился??
Ммм... Хорошо - не буду напрягаться))) Так хорошо?!?!?
- Где ответ - типа - ой, в лобик... правда...как мило!
- М.. хорошо.... щас..... ммм... Ой, ВЛАД, ты такой... затейник))))
- Это еще что...
Толи еще будет ойойойойойойойойой.
- Прямо - ойойойойойойойойой?!?!?!! Можно подумать!!!!!!!!!!!!!!!!
- Подумай, подумай:-)
Поразительная авторская неопрятность, хотя, как видим, по-своему тоже нежная. В любом случае, имитировать живой разговор лучше бы не графически, а за счет хорошего бытового слуха, конкретных речевых характеристик. А этот вот надрывный мур-мур без головной боли читать невозможно. ААААААА, ИИИИИИИИИ. Вы совершенно правы, Сергей Анатольевич, сказывается место работы автора на радио. Гбда, гбдо, гбду, гбды. Из занятий по техники речи я тоже кое-что помню.
Но Влад Простеев, к счастью, прежде всего, нежится, а затем уже хулиганит. И в интимных сценах он становится абсолютно равен себе, его литературная манера раскрывается в полном объеме:
"- Туда ещё ниии разу не целовал.
В следующий раз...
Хочу в тебя...
Дрожжу аж.
Трогаешь меня….
Я пальцами.
В тебе.
Выгнулась вся.
Твой взгляд пустой и нежный.
Голова вверх. губы приоткрыты, громко дышишь.
Невероятно холодный язык у тебя, как после мороженого…
я там. иии. всё………..
Улыбаешься счастливо и чуть устало.
Милая моя, шепчу я".
Это был коитус, кто не понял. Писать такое взрослому мужчине должно быть просто стыдно, тем паче издавать отдельной брошюрой. Я и не о пикантности содержания вовсе (не совсем ханжа, хотелось бы верить), а о манере письма юной ассольки, узнавшей однажды на "АТР", почем фунт лиха. И строчащей по этому поводу в дневник.
- Утренний секс…
Не секс даже, а что-то…
Я теперь и не знаю, как это называется даже…
…так со мной недавно…
Дак вот, это… это - что-то…
Ах, есть ли смысл продолжать?! Такая примерно фактура у всего текста, за исключением авангардистских перемычек. Нежная фактура, как у подгнившего банана. Но больше всего меня в этой истории разочаровали некоторые девушки из числа читателей, распластавшиеся в восторженных комментариях типа: "прекрасно, невыносимо прекрасно", "проникновенно, жизненно, по-настоящему". Вот же восемь на семь, думаю. Ладно, Влад написал, с кем не бывает, да и сделанного уже не воротишь, но зачем же поощрять! Это как упорно нужно игнорировать мировую литературу, чтобы "Предчувствие" принимать за достойный образец чувственной прозы? Вы же такие молодые, красивые, вы же еще найдете себе, еще ведь не поздно многое в своей жизни поменять…. Хочется напрямую спросить у этих девушек, естественно, языком нового сентиментализма, по-другому, боюсь, не достучаться:
Я.
Один…
Читал слова…
Девушки, нет, ДЕВОЧКИ!!!!!!!!
Прекрасные…и…. нежные… нежные!!!
вы что,
Совсем….
С ума посходили….
А?
