- Когда меня выбрали почётным гражданином Барнаула, мама сказала: "Ты у нас в родне второй почётный горожанин, первый был дед по отцу Яков Абрамович". Дед привёз однажды в Ленск три вагона муки и, увидев падающих от голода людей, не выдержал, открыл вагоны и сказал: "Берите все, сколько можете унести, ни копейки с вас не возьму". Потом, когда его спрашивали, сколько денег потерял, он отвечал: "Зато, может, душу спас". В то время пришла ему официальная благодарность от царя, и стал он почётным гражданином России
О том, как Юдалевича полюбил матёрый антисемит
– На войне я был сначала командиром роты. А командир полка был антисемит. Не любил евреев и интеллигенцию. Так и сказал своему адъютанту: "Какой толк – еврей командир роты?" Однажды звонит мне командир дивизии: "Ты сможешь этой ночью взять деревню Тучково?"
– Сегодня ночью, говорю, не могу, разведку проведём, а завтра сможем. Ночью я послал двух опытных разведчиков, они сказали, с флангов всё свободно. И мы назавтра деревню взяли. Там наших пленных было 60 человек. Утром вызывает меня командир полка, антисемит который. Наливает: "Ты же Ваську сына моего освободил. Всё-таки ты храбрый парень. Я даже к евреям лучше относиться стал". Он был суровый скандальный. И при этом очень храбрый. Всегда вперёд рвался и с криком "Вперёд, бога мать!" Так и убили его….
Расстрел эсэсовцев
– До сих пор содрогаюсь, вспоминая это. Взяли в плен 50 немцев. А они не сдаются. Так бы их в Сибирь отправили, а они очень упрямые были. Встаёт парень молодой красивый и говорит: "Эсэсовцы не сдаются". Командир дивизии говорит: "Дай им ещё время. Ну час, ну два не сдаются, расстреливайте. И брось свои слова, мол, "у них семьи". Они бы тебя не пожалели. Знаешь ведь, как они к евреям". И пришлось их расстрелять.
Осколки
– Мне было 23 года, когда война закончилась. На войне я шесть раз был ранен. Однажды, когда меня несли на носилках, рядом бежал солдат молоденький и плакал. Из-за того, что я уже вернусь не к ним. Известный в Барнауле хирург Чеглецов мне ещё осколки вытаскивал. После одной из операций сказал: "Счастливый твой еврейский бог". Один из осколков был в трёх миллиметрах от сердца.
О том, как уволили из газеты
– После войны меня записали в космополиты. Из "Алтайской правды" уволили за грубые политические ошибки. Пришёл к редактору, спрашиваю: "Какие у меня ошибки?" Он: "Спроси что-нибудь полегче, но если я не уволю тебя, уволят меня. А так я тебя потом снова возьму". Он и правда потом звал. Но я не пошёл. Обиделся на коллектив. Я учил их, и никто не встал на мою защиту.
О том, как сжигали басни
– Местные партийные власти меня недолюбливали, за мои басни особенно. Даже было решение бюро крайкома, в котором говорилось, что у Юдалевича что ни басня, то поклёп. Басня муха их особенно раздражала, которая начиналась так:
В каких-то следствия причин
Случайно мухе дали чин.
Чего теперь у мухи нет,
У ней отдельный кабинет,
Приемная, секретари.
Не телефон, а целых три…
У меня 10-тысячный тираж моих басен сожгли. Товарищ возил меня на этот костёр. Потом в Москве их переиздали. Пригласил меня первый секретарь Николай Иванович Беляев. Сказал: "Извините. Неправильно поступили с вашими баснями. Я был в отпуске. Давайте мы их переиздадим". Я ответил: "Да лучше возьмите в Москве 100 экземпляров". Взяли тысячу. И здесь они быстро разошлись, так как о них уже были наслышаны.
Ахматова меня ругала
– Анна Андреевна очень хорошо ко мне относилась. Но в отношении стихов была очень категорична. Ругала их. Выйдет что-нибудь, она звонит:
– Ты что такую халтуру печатаешь?
– Я, Анна Андреевна, как могу, пишу.
– Ты хоть показывай мне, я буду отбирать и править.
Прогулка с Пастернаком
– Когда у меня сборник выходил в Ленинграде, я там жил, чтоб с редактором поработать. В той же гостинице "Ленинград" жил и Пастернак. Однажды я вышел погулять, он меня окликнул: "Подожди". И мы всю ночь с ним бродили и говорили.
Вернее я больше слушал, а он рассказывал и читал свои стихи. Красивые, образные. Потом спрашивает: "Трудно мои стихи понимать?" Я кивнул.
– Вот такими стихи и должны быть, – заметил Пастернак.
Весной 1969 года в Москве мы решили встретиться с земляком Елизаром Мальцевым, вспомнить барнаульскую 22-ю школу. Но перед встречей я свернул на кладбище, чтобы поклониться могиле Пастернака. Каково же было моё удивление, когда я увидел там Елизара.
– Знал, что здесь тебя встречу, – сказал он. – Кто же пройдёт мимо этой могилы?
О Михаиле Светлове
– Михаил Светлов был очень обаятельный человек. Большой хохмач. Он приехал сюда, когда началась свора в писательской организации. Когда у кого в Москве начинались неприятности, Фадеев советовал: "Поезжай в Барнаул, там Юдалевич не выдаст". И вот он попал в опалу. У него же настоящая фамилия Шенкман. А до этого ругали Евтушенко. Приехав сюда, он пошутил: "Может, они решили, что я Евтушенкман?" Постоянно шутил. Встречает как-то заведующего похоронным бюро и спрашивает:
– Если умру, ты по какому меня разряду хоронить будешь?
– Конечно, по первому. Вы же классик, – отвечает тот.
– Слушай, похорони по третьему, я тебя очень прошу.
– Почему?
– Выдай при жизни разницу.
О Фадееве
– Однажды в Москве спускаюсь в кабачок, встречает меня Фадеев: "Поехали ко мне, пообедаем". Я говорю: "Неудобно, как жена ваша воспримет". Он говорит: "Она будет рада, потому что знает, что ты мало пьёшь". Пообедали, он решил меня довезти до гостиницы. Там простились. Дней пять проходит, мне его жена звонит: "Куда вы Сашу девали? Он ещё не появлялся".
Александр Фадеев был талантливый и очень яркий человек. Все знали о его страсти к спиртному. Вокруг этой страсти ходило много баек. Вот одна из них, которую мне рассказал сам Фадеев.
Вызывает его Сталин как генерального секретаря Союза писателей и строго спрашивает:
– Скажите, почему столько лет молчит Шолохов?
– Видимо, творческие затруднения, товарищ Сталин.
– Пьёт, наверно, – в упор спросил великий вождь.
Фадеев замялся, ища ответ, потом выдохнул:
– Ну, как сказать, не больше других.
Сталин помолчал, раскурил неизменную трубку, заметил:
– Вас-то я не имею в виду.
О своей любви
– С женой Людой мы прожили 42 года. Очень дружно жили. Она была очень начитана, по ночам даже читала, до трёх часов ночи. Меня шутливо звала Чукча. То не читал, это не читал. Руководила моим чтением. И самый популярный роман о голубой даме она мне посоветовала написать. Когда она умерла, у меня отнялись руки. Сын Борька меня из ложечки кормил. А теперь и Борька умер в 62 года.
А мне вот 90 скоро. В памяти весёлое перемешивается с грустным, трагическим. И всё же, наверно, прав был Чеглецов, счастливый у меня еврейский бог. Везло мне на встречи с хорошими людьми.
О любви адмирала Колчака
Я посмотрел фильм "Адмиралъ" на днях. Мне кажется, Колчак был более интересным человеком, чем там показан. Может, это моё личное. Я же очень интересовался этой темой. У меня о нём повесть есть. С женой его гражданской Анной Васильевной Тимиревой я встречался. Это была очень красивая женщина. На неё оборачивались. Впервые увидел, когда ей было лет 35. По-моему, она к родственникам тогда приезжала. Она же очень много лет в ссылках и тюрьмах провела. Потом я встретил её в Москве, уже в возрасте. Анна Васильевна ни кого не принимала. Когда я сказал: "Хотел бы с вами повидаться". Она ответила: "Хорошо, 15 минут". Я пришёл, вышла красивая дама. На стене висел огромный портрет. Она сидит, а рядом стоит адмирал. Я спросил: "Не боитесь хранить такой портрет?" "Все же знают о наших отношениях", – ответила она. Я подарил Анне Васильевне письмо Колчака, адресованное ей, которое отыскал в одном из архивов. Она с трепетом взяла его: "Можете не 15 минут со мной говорить, а сколько угодно". Мы проговорили два часа. Он, говорит, очень сокрушался, что ему крест власти достался. Это был философ, лирик. Мечтал уехать в тихую страну писать, работать, но ему не давали. Пришли ходоки: "Александр Васильевич, спасайте Россию, если не вы, то кто же?"
У Анны Васильевны есть строки:
И если я ещё жива наперекор судьбе. То только как любовь твоя и память о тебе.
…
Рецензия на повесть Марка Юдалевича "Адмиральский час" о Колчаке от редакции журнала "Сибирские огни" (23 мая 1985 года).
Уважаемый Марк Иосифович!
Члены редколлегии не высказались за публикацию Вашей повести "Адмиральский час". Прежде всего трудно согласиться с трактовкой образа Колчака. Диктатор наделён многими привлекательными чертами – личной храбростью, былым благородством и даже чертами демократичности. За адмиралом признаются заслуги полярного исследователя, ученого; в процессе повествования перед нами раскрывается просто привлекательный человек, трагедия личности, жертва непомерного честолюбия, которое и сыграло роковую роль в судьбе незаурядной личности. И хотя вы пытались оговорить, что Колчак-де на допросе юлил, выгораживая себя, но лаконичные ответы Колчака "не знал", "мне об этом не докладывали" по поводу зверских истязаний, вершившихся его именем, не очень убедительные доводы и выводы прокурора замначальника Губчека – всё это вызывает у читателя ощущение, близкое к симпатии по отношению к значительной фигуре русской истории.
А уж отношения с Темиревой и вовсе романтичны: Колчак здесь предстаёт настоящим рыцарем. Вот фраза из показаний Колчака, он вспоминает об одной беседе с американским представителем Гаррисом и цитирует себя: "...я прибыл сюда, не имея ни одного солдата, не имея за собой никаких решительно средств, кроме только моего имени, кроме веры в меня тех лиц, которые меня знают". И несмотря на то что вы как автор стараетесь снизить звучание фразы ("адмирал хвастливо вспоминает" об этом, изворачивается "пьяно и нагло" и т. п.), речи Колчака звучат со страниц повести спокойно и с достоинством.
Сами понимаете, что такой подход к раскрытию образа диктатора не может не вызвать возражений. Конечно, и Колчак – человек, но от его "человеческого" отношения к людям долго плач стоял по всей Сибири. Невозможно трагедией непомерного честолюбия объяснить кровавый террор временщика. Особенно сегодня не хотелось бы слышать хоть какое-то человеческое объяснение явления, имеющего классовые корни, с позиций заблуждений. В мире, расколотом на два лагеря, невозможен внесоциальный подход к людям, событиям, фактам.
Как к писателю-художнику к вам у членов редколлегии и отдела прозы других претензий нет. Язык добротный, композиция стройная. Повесть может оказаться нужной журналу, но только после серьёзной авторской доработки, с правильной расстановкой акцентов и после уточнения авторской позиции.
Рукопись возвращаем.
С искренним уважением, завотделом прозы Н. Закусина.
От редакции: повесть была опубликована, но только в 2000 году.
Справка
Марк Юдалевич – почётный гражданин города Барнаула и Алтайского края, заслуженный работник культуры. Член Союза писателей России. Первый сборник стихов "Друзьям" вышел в 1948 году. Известность автору принесли поэма "Алтайский горный инженер" и пьеса "Ползунов". Всего опубликовано 62 сборника в Барнауле, Томске, Новосибирске, Москве. На сценах ряда театров страны шли пьесы Юдалевича "Голубая дама", "Трудный возраст", "Годы, любовь".
