Ничего не кончается
– У меня осталось два сильных впечатления. Первое – это спектакль, наиболее зрелая из всех Митиных работ, с ощущением режиссерского почерка. И если мы сейчас делаем какие-то замечания Мите, то мы делаем их в системе общения с серьезным режиссером. "Прощание славянки" – настоящая современная работа современного человека, желающего не просто так сочинить что-то на тему войны, а, может быть, пройти внутренний путь людей, которым выпало такое испытание в жизни. И он проходит его с артистами, со зрителями. И со зрителями молодыми; зрители – это второе сильное впечатление. В зал пришли люди с улицы, в спортивных костюмах с надписью "Россия" на спине, как попало размалеванные девчонки – эта гопота в начале спектакля веселилась и шутила, готовясь комментировать все на свете. Но они втянулись и были подчинены этому спектаклю, и, несмотря на то что он длился три с половиной часа, в антракте они не ушли.
– Мне кажется, должно быть еще третье сильное впечатление – от такого барнаульского фокуса, когда спектакль перестает быть предметом искусства и переходит в гражданскую плоскость.
– Это не барнаульский фокус, это так и должно происходить. Любой настоящий, подлинный спектакль становится мировоззренческой акцией. Особенно в наш век суррогатов, манипуляций, бесконечной лжи, глянца и пустых завлекаловок… Ведь ни в одном глянцевом журнале нет ни старости, ни смерти, ни болезни – все предметы замечательные, отредактированные в фотошопе: потребляй и потребляй. И среди этого появление любого подлинного высказывания – общественно значимо.
– Но Митя ведь совсем молодой человек, и согласитесь, что…
– Не соглашусь. Я понимаю, о чем вы говорите. Нормально, что вам кажется, что на вашем поколении все кончилось, – мне тоже казалось, что все кончится на моем поколении; что дальше все будет хуже и хуже. Но на самом деле ничего не кончается, и это тоже важное ощущение: ты уйдешь, а после тебя останутся настоящие люди… И что эта жизнь не про глянец, а про что-то настоящее…
– … и что нет тем, которые нельзя обсуждать.
– Тут дело в другом. Нам часто внушают, что народ быдло, что он ничего не понимает, что ему надо засовывать в рот "Аншлаг" и всякую другую петросянщину. А на самом деле все эти ребята с улицы с бутылочками пива в какой-то момент вдруг становятся нормальными людьми.
– Хорошо бы, кабы так.
– Ну, хотя бы на 30 секунд, на четыре часа. Никто ж не говорит, что театр кого-то исправляет. Театр может произвести впечатление. Впечатление может войти в систему твоих ценностей, может не войти. Но если театр не пытается произвести впечатление на уровне подлинного смысла, тогда на хрен он нужен? Тогда надо ставить вон "Мужчину в паутине".
Просто надо понять, что театр, люди в нем – это серьезная ценность, и если действительно стараться противостоять оскотиниванию публики, то такой театр надо поддерживать. Должна быть позиция, должна быть энергия, чтобы ее отстаивать. Нельзя сдавать наш мир, нашу страну, нашу жизнь.
Отталкиваешься и взлетаешь
– Олег Семенович, как изменилась за последний год театральная ситуация в стране?
– Театр всегда в кризисе, и это залог его выживаемости. Когда достигаешь дна, то отталкиваешься от него и взлетаешь. Раз есть падения, то будут взлеты; а так-то ситуация то хуже, то лучше; то потухнет, то погаснет. Где-то возникают интересные люди, но они всегда были штучным товаром…
– Говоря о таких людях вы же знаете, как сейчас дела у Золотаря?
– Министр и директор театра, люди, далекие от культуры, но руководящие ею в Нижнем Новгороде, создали очень тяжелую ситуацию, и Володя стал ее заложником. Он несет ответственность за актеров, которые ради него пошли на голодовку, и теперь у него есть проблемы, потому что он несвободен в своей судьбе. Он с ними связан, он хочет сделать так, чтобы у них все было хорошо. Я думаю, он делает это искренне, но это все равно тяжело. Володя человек честный и порядочный, и я должен сказать, что среди нескольких поколений людей, занимающихся режиссурой, он, может быть, единственный обладает качествами главного режиссера театра. Таких людей, как говорил Паниковский, уже нет, а скоро совсем не будет…
– Меня восхищает, как ведут себя актеры в этом театре. Все время сравниваешь с нашим…
– Театр устроен так, что он вне морали. Актерский век короток. Артисты приходят в театр играть, а не участвовать в борьбе за режиссера, который для них, между прочим, не совсем родной, – он их начальник, властитель судеб. В этом тоже есть огромная проблема – деформация актерского сознания. Ни в одной религии нельзя увидеть живого бога. А, по сути, артисты видят перед собой живого бога. Этот бог может быть с похмелья, может быть глупым, умным, каким угодно. Но он решает судьбу: может дать роль – не дать роль, помочь со званием – не помочь со званием, выдернуть из толпы – загнобить в массовке на всю жизнь.
Поэтому если артисты не борются – не участвуют, то бог им судья. Так может быть. А когда участвуют и борются – в этом тоже есть проблема. Потому что через какое-то время они могут начать требовать: я за тебя боролся, а ты мне не даешь. С бытовой точки зрения все это трудно разобрать.
– Вы говорили, что Барнаул крупная точка на театральной карте во многом благодаря директору Молодежного театра Татьяне Федоровне Козициной. Сегодня (4 октября) у нее день рождения…
– Татьяна Федоровна – великий человек. Для нее вне театра нет ничего. Она понимает этот театр как собственный организм – как человек, когда болен, знает, что именно ему делать: полежать, съесть таблеточку или выпить много воды. Благодаря ей здесь очень многое происходило и происходит; ведь Егоров тоже здесь не случайно вырос в серьезного режиссера. Театральный подвижник, театральный святой, театральный великомученик – вот ее должности. И в день ее 60-летия я должен сказать, что, конечно, благодаря ее усилиям существуют и эта сарайка, эта труппа… И все-таки театр съездил в Висбаден на серьезнейший европейский фестиваль и был там одним из лучших, если не лучшим.
Цитата
Олег Лоевский,
театральный критик, директор фестиваля "Реальный театр":
Из двухсот спектаклей, которые я отсмотрел в этом году, "Прощание славянки" – в числе лучших.
