Режиссер как будто забыл, как здорово умеет развлекать зрителей: натужно едет по сцене повозка мамаши Кураж, мутные эпизоды не собираются в историю, зрители тайно посылают друг другу эсэмэски со словом "драмкружок". И как раз в тот момент, когда ты начинаешь нервно поглядывать на часы – антракт сделает нас свободными! – унылое повествование вдруг сменяется задорным. Повозка маркитантки мчится вскачь, пионеры в очочках (на самом деле это Дети Войны) звенят все более отважными голосами, актеры спускаются с шарманкой в зал и собирают деньги. Даже знаменитые зонги, которые у Брехта заостряют проблему и опрокидывают зрителей в размышления, у Романа Феодори глядятся развлекательными музыкальными паузами. "Сегодня второе октября. На родине Брехта 15 часов, в Барнауле 20 часов", – останавливает действие Ребенок Войны.
Часть текста актеры произносят в микрофон – это означает, что они вышли из образа и говорят со зрителями от своего имени. Все это – обещанное режиссером остранение*, и так три с половиной часа. Как написала в своем отзыве в Интернете одна юная зрительница: "Хорошо, хоть предупредили, что сейчас будет финальная сцена".
Конечно, Роман – человек очень талантливый и насмотренный. В спектакле есть, на что смотреть и чем повосторгаться; и есть по-настоящему прекрасные моменты, когда забываешь, кто ты и где, настолько погружаешься в происходящее на сцене. Вот героине Елены Половинкиной приносят убитого сына – Кураж торговалась за его жизнь, да пожадничала; вот немая Катрин колотит барабанными палками по железу, сейчас ее убьют, но она всех нас спасет… От красивой души только струпья и вши, какой, черт возьми, беспросветной тоской и одиночеством наполнена наша жизнь; но тут тебя выталкивают из спектакля очередной песней под адскую фонограмму.
Едва ли найдутся зрители, которым не захочется сократить эти песни как минимум вдвое, и зрители, которым понравится бессмысленное видео на заднике. Еще очень плохо, что добрую половину актеров не слышно уже с пятого ряда, и совершенно непонятно, что полспектакля делает на сцене священник, герой Александра Чумакова. Но это, собственно, ерунда. Вот не ерунда: режиссер совершенно игнорирует брехтовскую злость и его, мне кажется, абсолютную злободневность.
В своих интервью накануне премьеры Роман Феодори называл все это постоянной провокацией, которая должна подтолкнуть зрителя к размышлению, – это так, подталкивает; но, вообще говоря, размышляешь-то об одном: что, собственно, хотел сказать режиссер и зачем? Роман подчеркивает свою нелюбовь к дидактике, он избегает морализаторства и прямых оценок окружающей нас действительности. "Слова „высоконравственный” и „высокохудожественный” для меня – табу. Вообще, любая дидактика в вопросах творчества – это признак провинциальности, скудоумия и высокомерия", – говорил он в интервью "Свободному курсу".
Но по мне, его спектакли именно поэтому выглядят как постоянная игра на понижение и нежелание говорить о важных вещах, а если и говорить, то языком воскресных телешоу. Ну да, в нашей театральной ситуации мы ждем создания новых смыслов; ну да, эти хаханьки кажутся самым последним, чем должно заниматься искусство осенью 2010 года.
Справка
"Мамаша Кураж и ее дети" – драматическая пьеса Бертольта Брехта, написанная в 1938–1939 годах и инсценированная в 1941 году в Цюрихе. Действие пьесы происходит во время тридцатилетней войны, между 1624 и 1636 годами. На самом деле это, конечно, не историческая хроника, – когда Брехт работал над ней, он представлял, как со сцен нескольких больших городов прозвучит предупреждение о том, что принесет война.
Спектакль "Мамаша Кураж и ее дети" на сцене театра драмы покажут 22 и 30 октября.
* Остранение — выделение предмета или явления из привычного контекста, чтобы отнестись к нему как к новому, увидеть в нем новые свойства. Брехт строил свою концепцию эстетического восприятия, учитывая этот эффект.
