Все стало местью
- Илья, вы приехали в Барнаул в августе прошлого года. Как давно вы подумываете о том, чтобы отсюда уехать?
- С Нового года. У нас получилась неприятная история с новогодним капустником, ставили вот этот пресловутый "Кто поедет в Новый год-2". Там все явно шло к неудаче, к провалу. А поскольку я параллельно репетировал свой спектакль, не мог держать руку на пульсе, и на прогоне у меня, что называется, волосы встали дыбом. И я достаточно грубо – режиссер до сих пор обижается; правильно делает, но выбора у меня не было – влез в эту работу, из-за чего мы очень сильно не поладили с директором. Мы и до этого не сказать, чтобы жили душа в душу, но напряженность как-то сдерживалась, а с этого момента со мной началась настоящая расправа. Я начал понимать, что так работать не получится: если самый главный человек в театре вот так настроен и так себя ведет…
- Как – вот так? В чем это выражалось?
- У нас была договоренность, что театр оплачивает мне квартиру – с января директор перестала это делать. Мы же здесь жили большой семьей; моему ребенку полтора года, и с нами была Дашина мама, моя теща. Директор выгнала ее из квартиры, сказала: раз вы так… Мне неудобно об этом говорить. Есть трудовой договор, там написано, что главный режиссер контролирует творческий процесс, в том числе работу других режиссеров, на этот пункт я и опирался. А Любовь Михайловна решила опереться на свои личные амбиции, так как-то... по-женски. Все это вдруг стало местью. Что я должен был делать? До свидания, раз так.
- Что было дальше?
- Дальше я выпускал "Никио и великий самурай", и как-то еще смутно надеялся, что у нас с директором найдется общий язык, но он так и не нашелся. Тем более, что началась небезызвестная история с "Островом Рикоту". В ней меня, если честно, больше всего возмущает, что впервые это письмо Холодова я увидел в интернете. То есть, письмо попало в театр, Любовь Михайловна отправила его режиссеру Саше Созонову, а меня никто даже в курс не поставил.
Это решение изъять сцену из спектакля, которое потом было принято вице-губернатором Бессарабовым - законно ли оно? У каждого подобного вопроса две стороны – моральная и правовая. Наверное, если спектакль вызывает бурные споры, решения должны принимать эксперты. Бессарабов точно не эксперт.
Я расценил эту ситуацию, как плевок в лицо. И об меня, и об моих коллег, актеров, режиссеров, вытерли ноги. Единственное, что я мог сделать – публично выказать отношение ко всему этому.
- Любовь Михайловна обсуждала с вами эту ситуацию? Она просила вас не увольняться?
- Было так. У нас фойе вывесили статью "Самые яркие цитаты месяца", и среди прочего там была моя, как раз о ситуации с "Островом Рикоту" - "Брошу все к чертовой матери". "Вот так вам и надо поступить", - сказала Любовь Михайловна, и я в тот же день написал заявление.
Какой там манифест
- Илья, не думаете ли вы сейчас, что труппа ждала от вас решительного, открытого противостояния всему этому?
- Не надо ждать от режиссера, что он будет устраивать революцию. Я приехал сюда ставить спектакли. Но когда ты загнан в жесткие рамки, то понимаешь, что ничего сделать не можешь, и в первую очередь – не можешь сделать спектакля. Я десяти холодовым отвечу и пяти губернаторам, но в этом театре я не отвечаю за то, что я должен делать как главный режиссер.
В Алтайском краевом театре драмы я оказался в ситуации: плюнь на актеров, на театр - вообще на все; сиди, получай зарплату и все будет нормально. Я в такие игры играть не хочу. Мне не хочется быть бесцветным, ничего из себя не представляющим, но с хорошей зарплатой. Лучше я соберу чемоданы - по крайней мере, моя совесть будет чиста.
- Вы поставили в нашем театре "Последнюю любовь" и "Никио". Некоторых зрителей выбор спектаклей как-то озадачил, что ли.
- Я приехал сюда, победив в фестивале малых городов со спектаклем "Игроки" — мне казалось, и сейчас кажется, что я нашел в Гоголе что-то свое, и хотелось поискать что-то еще. Я предложил Любови Михайловне: давайте поставим "Ревизора". "Нет, скоро будут выборы, не надо". "Никио и великий самурай" - это то, на чем мы сошлись. Вот и Лоевский сказал, что все ждали от меня манифеста. Но какой может быть манифест в таком театре? О чем? О том, что Шукшин - наше все?
Вы представьте только: ты делаешь спектакль, какой-нибудь придурок, или наоборот, очень умный человек, возмутится, пишет письмо и зам губернатора единолично принимает решение изъять из спектакля сцену. Никаких манифестов; сиди, делай выводы, зарплату получай – извините, я лучше уеду.
День животновода
- Вы знаете, кто будет следующим главным режиссером в нашем драмтеатре? Какими качествами он должен обладать, чтобы не хлопнуть дверью через полгода?
- На все разговоры о том, кем будет новый главный режиссер и каким ему надо быть, у меня есть такой ответ, - совет Любови Михайловне. Ей вообще не надо брать главного режиссера.
Пусть лучше укрепит свой менеджерский аппарат, возьмет себе творческого заместителя, который будет организовывать какие-то проекты. Возможно, ей следует выбрать такой путь. Она не отдаст на откуп главному режиссеру творческую составляющую, но в этом случае получается история взаимной травли. Мне совсем не хочется, уходя, хлопать дверью – правильней и этичней сказать: "у нас не совпали позиции, театр, который вам нужен, мне кажется невозможным".
- Вы понимаете, какой театр пытается сделать Любовь Березина? Куда она его ведет?
- Политика театра: надо, чтобы был полный зал. Другой нет. Как-то это странно звучит, в этом смысле Стас Михайлов легко выигрывает у театра. Большинству людей театр не нужен, моды на театр нет. Есть театры с репертуаром, где названия в афише одно хлеще другого: "Он, она, покойник", "Я хочу выйти замуж", "Любовник и кто-то там…" - если пойти по пути зарабатывания, все придет к этому; к этому все и идет.
Потом, в Алтайском театре драмы по два, по три раза в месяц — то День животновода, то День госнаркоконтроля, то еще какой-то День. Я ничего не имею против таких культурно-массовых мероприятий, пусть у каждой отрасли будет свой праздник, но вообще-то для них существуют ДК. Мы из-за этого отменяем репетиции, отменяем спектакли. Понимаете? Животноводы поют! Вот все отношение администрации края к театру: такое здание красивое, отреставрированное, мрамором обшито, люстры, витражи - а в нем кучка актеришек каких-то окопалась, и они время от времени вонь устраивают.
- А вы не думаете, что везде так, в любом региональном театре?
- Не везде. Мы были на театральном форуме, и там выступал начальник управления по культуре Новосибирска. Там тоже кто-то очень резко не принял спектакль, но там ответ такой: "мы не уполномочены вмешиваться в такие вопросы". Вопрос, то есть, не в системе. Закон есть закон - а ситуация существенно отличается от барнаульской.
- Очень жалко, что мы не увидим вашу "Зависть".
- Я все время думаю об этом. В Барнауле я остро ощутил: людям становится неважно, хорошо или плохо делает человек дело, вообще, неважно, что он делает, любое проявление индивидуальности и свободы вызывает какую-то необъяснимую ненависть, как в комментариях на вашем сайте. Спектакль ты поставил, книгу написал, магазин открыл — неважно. Вся страна у нас такая, в Барнауле это просто проявляется больше, из этого состоит атмосфера города. Помимо таланта и, я не знаю, предприимчивости надо иметь гигантскую выдержку, понимать: "так, стоп, ты ничего плохого не сделал, ты ни перед кем не виноват". Ни перед кем не виноват Петя Шерешевский, который поставил здесь "Три сестры" - спектакль, который никому не понравился. Вот Золотарь поставил "Войцека", спектакль, ставший выдающимся достижением в русском провинциальном театре — а результат-то тот же. Помните, в "Зависти" Кавалеров говорит: "я жалею, что родился в России, родись я в маленьком городке во Франции, я бы приехал в столицу и всего там добился"? Может быть, во Франции свои заморочки, но в России победа равна поражению – сейчас я уверен.
