Не скажешь ведь: больно, как будто ушел близкий, дорогой друг.
Аксенова вспоминали почти всегда, когда заходил разговор о шестидесятниках и особенно – об идеализме шестидесятников: "Понимаешь, они действительно ВЕРИЛИ в свою Золотую Железку". Сейчас это удивляет, конечно: с одной стороны, твоя собственная мама десять лет мучилась в лагерях и потом еще в ссылке; тебя самого в пять лет забрали в приют к другим детям врагов народа. А с другой: "Ты лыбишься? Значит, еще жив. Вставай, чего лежишь – простудишься".
Это неумение поверить в то, что жизнь может быть непрекрасной, вызывает у меня бешеный восторг.
И это во всех его книжках, мне кажется. Радость и праздник. Даже если грустно – все равно праздник. Какая красивая человеческая душа! Не зря ведь в Интернете сейчас пишут, что Аксенов был как мальчишка, в компанию к которому хотелось – потому что с ним всегда интересно.
…Мне долгое время казалось – да и сейчас я иногда так чувствую, – что литература важнее и выше, чем жизнь. И я стараюсь думать примерно так: какая мне, в сущности, разница, умер он или не умер? Я его даже по телевизору не видела никогда, только в книжках – а книжки ведь не умирают. Я стараюсь так думать, но почему-то не получается.
"…А ведь я полагал когда-то с ознобом восторга, что мы не расстанемся никогда. Теперь – прощай!"
