Жанна dark
Пятидесятилетняя бизнес-леди Жанна Георгиевна (Лена Кегелева) спит с молодым подчиненным Андреем (Александр Рогозин), которого дома ждет беременная невеста Катя (Анна Бекчанова) - студентка, приехавшая так же, как и он, из деревни. Одну он вроде бы любит, другая покупает ему вкусную бастурму и потому тоже нужна, но бесконечно так продолжаться не может, все это понимают. На карточке у Андрея лежит один миллион четыреста пятьдесят тысяч рублей, которые заработаны скорее в спальне начальницы, чем в ее конторе. Деньги огромные, а время - мутное, рядом кружат мошенники и рэкетиры. И каждый решает свои личные проблемы.
Герои "Жанны" моют полы, готовят курицу с яблоками, высчитывают будущие траты, одним словом, делают то же, что и мы в своих панельных домах. Пьеса Ярославы Пулинович так густо наполнена бытовыми деталями, что кажется естественным и даже неизбежным воссоздание на сцене столь же подробного квартирного интерьера, как это было в "Незамужней женщине", почти двадцать лет не покидавшей репертуара театра драмы. Однако ничего похожего зритель не увидит.
Эскиз "Жанны" был показан в камерном зале еще летом, в рамках творческой лаборатории "Новое завтра". И тогда отсутствие декораций можно было объяснить общей схематичностью спектакля - ведь и актеры читали свои реплики по бумаге. Но при переносе в основной зал сценография мало изменилась. Внутри черного пространства сцены есть только длинный стол (он же выполняет функции постели и памятника на могиле отца главной героини), несколько стульев и напольных ламп.
Режиссер Александр Огарев освобождает персонажей этой строго реалистичной и линейно развивающейся пьесы от бытовой шелухи, чтобы тщательнее рассмотреть собственно конфликты, показать нам "драму, сведенную до ее голой сути", как однажды охарактеризовал Джойс творческий метод Генрика Ибсена.
И в монохромном, абсолютно условном пространстве режиссеру легче, с помощью звука, света, интонаций актеров и их пластики, поднимать социальную драму до уровня сказа или даже философской притчи, чтобы затем этими же средствами эффектно обрушивать ее вниз, превращая в бульварный роман с криминалом и липким некрасивым адюльтером. Народные песни здесь играются вперемешку с Пугачевой. Почти сказочные три сестрицы (Жанна и ее коллеги, Ольга и Вика) опрокидывают стакан за стаканом. Первое действие заканчивается былинным плачем Ярославны по уходящему мужу в исполнении Вики (Татьяна Гуртякова), а второе начинается разговорами о компоте. Пьяные танцы под стробоскопом сменяются пляской опять же под народную песню. И дикая эта пляска похожа на сошедший со средневековых гравюр данс-макабр.
Из этого высекается нужный режиссеру эффект - реальность оборачивается гротеском. Впрочем, фантастическое вползает на сцену уже в самом начале: Жанна появляется перед нами в платье и с прической куклы, степфордской жены, но уход Андрея ломает ее. Сваливается парик, оставляя на голове короткий мужской ежик. Входят безымянные женщины в черном (внутренние демоны?) и окунают Жанну в таз с водой.
Режиссер смешивает высокое с низким, живое с загробным (рождение ребенка соседствует с символическим провалом тела отца Жанны в преисподнюю), и это не выглядит позой, приемом ради приема, потому что данная фактура рифмуется с содержанием. Множественные парадоксы спектакля имеют под собой реальную основу, потому что из них состоит наша жизнь - так прочитана пьеса. Коллизия выносится далеко за пределы любовного треугольника, тем спасая в общем не самый оригинальный материал. У нас можно купить квартиру и одновременно не купить квартиру, обманувшись фирмой-однодневкой. У нас можно не учиться и одновременно отучиться, выправив фальшивый диплом. У нас можно не родить ребенка, но присвоить себе чужого ребенка, дернув за нужные ниточки. Грустно, но режиссер уже не вздыхает над этим, а невесело смеется, что видно по его тону. По сути это фантастическая трагикомедия.
Огромную роль в спектакле играют световые решения. Они расставляют акценты: иногда столб света опускается на говорящего сверху, чтобы его монолог стал маленьким бенефисом, а возвращающийся домой Андрей освещается из-за спины, как мессия, несущий этот свет с собой. Они меняют пространство: первая сцена с Андреем и Катей проходит под лучами света, идущими по диагонали, что похоже на покатую крышу, отчего сцена становится как бы маленьким уютным чердаком — с милым рай и в шалаше. А когда рэкетиры вваливаются к Андрею за оброком, то с потолка опускаются люминесцентные лампы, и сцена выглядит, как морозильная камера, где в кино мафиози казнят своих врагов.
Каждому из актеров здесь организован лучший в сезоне выход. Александр Чумаков в роли друга Жанны будто бы продолжает играть Вершинина из "Трех сестер", только ярче и точнее. Подтянутый, бодрый, молодящийся мужичок слегка за пятьдесят, сделав состояние, он не растерял солдафонских ноток в разговоре и манерах. Но возраст дает о себе знать: ему уже сложно крутить шашни с былым азартом, проще выпивать, болтать о жизни. И перед полуобнаженной женщиной он снова и снова выруливает на разговоры о своей дочке, а потом сам того не замечая начинает натягивать снятую было с себя майку обратно. И вот уже засыпает на столе.
В эскизе Анна Бекчанова была скромнее и сдержаннее, но на большой сцене, где вместе с фразой часто нужно досылать и жест, ее игра стала чуть более размашистой. Актриса все равно справляется замечательно и умудряется не терять образ плаксивой тихони, который нашла еще летом, а раскрашивать его. Уместна и растерянность Александра Рогозина, его виновато приподнятые брови, хотя пока он попадает в роль через два раза на третий (неплохая работа в "Гнезде", но уже в его Тузенбахе нет ни намека на внутренний надлом и внешнюю потасканность, а по "Чуме на оба ваши дома!" видно, что Александр кто угодно, но только не бретер). Лена Кегелева убедительно переходит от образа счастливой женщины к грубому дельцу и обратно.
В финале Жанна будто прозревает: смысл жизни только в детях, в продолжении рода. Можно спорить о том, насколько возможен такой резкий поворот в реальности, но и его Огарев решает последовательно и красиво. Андрей и Катя с младенцем на руках остаются на улице. Поднимается вьюга, их засыпает снегом, кружит на ветру обрывок газеты. А потом тот же ветер проносит мимо них стулья, Катиного плюшевого зайца, конфетные фантики, стеклянные банки, в которых когда-то был выпитый Андреем компот, то есть все, что составляло и до того скупую фактуру спектакля. Уносит даже сценические условности. И ничего не остается, как в романе "Сто лет одиночества".
Перед нами внятный, хорошо сделанный спектакль. Режиссер хладнокровно перечитал пьесу и последовательно выразил свои мысли о ней. В "Жанне" каждая лампа на своем месте, каждый луч, даже если он бьет под потолок в глубину зала, высвечивает именно то, что нужно режиссеру.
Не бывает в работе проходных деталей, каждая из них для чего-то нужна.
