– Всю сознательную жизнь возле меня кружилось это легкое и невероятное имя: Виль Озолин... Словно нахлынула волна, шепнула: "Виль..." – и отхлынула, вздохнула, забирая с собой светящийся изнутри кварцевый песок и перекатывая цветную галечку: "Озолин..."
Виль был самым верным и преданным другом, что называется, другом до гробовой доски, – моего мужа, геолога, морехода, отца моей дочки. Все наши с Борисом походы по тайге, вся наша зимовка на Сихотэ-Алине проходили под знаком яркого и нежного Вили – вертолеты привозили с почтой его открыточки, на которых то прятались за текстом, то бежали, то отплясывали прекрасно выполненные цветными фломастерами человечки: большинство в тельняшках, курящие трубки... очень выразительные: я и до сих пор их вижу. На открытках были то горы, то пароходы, то какие-то вдруг яранги, потому что Вильям Янович Озолин плавал матросом в низовьях Оби, участвовал в поисковых экспедициях геологов в горах Тянь-Шаня, работал журналистом на Ямале, продолжая дело своего отца, участника освоения Арктики.
Вообще Вильям происходил из семьи замечательных омских интеллигентов (это все я узнавала впоследствии, постепенно и вовсе не от самого Озолина). Отец его, Ян Озолин, был известным в тридцатых годах поэтом, дед – командиром дивизии латышских стрелков... Но и отец, и дед, и даже бабушка были репрессированы в 1937 году и вскоре расстреляны. Вильяму в то время было шесть лет, и у него оставалась только мать, необыкновенная Дебора, которую он боготворил.
Чего ни коснись в разговоре о Виле – все у него необыкновенно и ярко: если Литинститут, то в семинаре Ильи Сельвинского, если он издает книги, их названия невозможно забыть: "Окна на Север", "Песня для матросской гитары", "Чайки над городом", "Возвращение с Севера", "Воспоминания о себе", "Год быка".
Я поняла теперь, отчего так мало стихотворных публикаций Вили в центральной печати: он сначала проживал стихи, плавая, бродяжничая, распевая под гитару свои песни, гуляка, кавалер, любимец женщин, рано поседевший, с красноватым, таким дорогим мне лицом, с большими, синей цветков цикория, глазищами, – так вот, прожив некое время и нажив стихи, обеспеченные не в пример иным литераторам золотым запасом подлинности, Виль потом выпускал себе, ничуть не волнуясь, не тревожась о широкой славе, книгу, и ему этого было ДОСТАТОЧНО! Практически документально он фиксировал в своих стихах свои странствия, встречи, характеры самых разных, что называется, ПРОСТЫХ людей (а Виля был опять же не в пример иным писателям восхитительно демократичен!), так вот, Озолин издавал книгу, и это его ВПОЛНЕ УСТРАИВАЛО. А суетиться, ходить в редакции, хлопотать о публикациях или рецензиях – для него все это было невыносимо СКУЧНО. Виля и без того был яркой звездой в любой среде, на любом небосклоне – Севера ли это были, Сахалин, Аляска ль, Сибирь, Забайкалье...
С 1980 года Вильям Озолин жил в Барнауле, именно здесь в 1996 году впервые вышел его сборник "Белые сады", куда вошли помимо стихов и три повести... Он очень успешно начинал писать прозу, и одна прозаическая вещь была напечатана тогда в "Новом мире".
В нечастые дни наших встреч (а это были то его приезды в Москву к вдове поэта Леонида Мартынова Галине Суховой-Мартыновой; то наша совместная писательская поездка на Северный флот) я окончательно и бесповоротно поняла про Виля вот что: миру была явлена уникальная личность, благородная и героическая, с тонкой и нежной душой, это был взыскательный художник, работающий со словом по заветам НЕ НЫНЕШНЕГО ВЕКА, и выходили из-под его руки стихи точные и твердые, ДОСТОВЕРНЫЕ, не лишенные изящества, но скрепленные железными инструментами: ибо Виля был человеком чести, НАСТОЯЩИМ МУЖИКОМ, и если я распевала когда-то его песню:
"Вот уж и Аляска, и пошла-поехала,
Тихий океан, как площадь, перешел!" – то я твердо знала, что за ТАКОГО ничего не жаль отдать, и молодость, и даже целую жизнь...
Как превосходно, до чего справедливо, что в Барнауле презентуют книгу избранных стихотворений Вильяма Озолина. Убеждена, что это, пожалуй, самая лучшая для меня новость за долгое время, и вновь я мысленно с нежностью обнимаю этого докрасна загорелого, смущенно опускающего свои необыкновенные глаза, в которые перешла гигантская оптика морских биноклей, – обнимаю загорелого, целую его и, радуясь, говорю: "Поздравляю с книгой, мой родной!"
Факт
Составитель книги "Фантазер, гитарист, сочинитель" – поэт Владимир Казаков.
***
А знаешь,
Как выглядеть будет развязка
Сомнений, скитаний твоих и фиаско?
Наверняка это будет вот так:
Когда о свою сочиненную сказку
Ударишься лбом ты,
То добрая встряска
Лишь присказкой будет...
Потрешь ты синяк
И бросишься
В новую сказку, чудак!
И будет тебе невдомек,
Бедолага,
Что в этом
Вся сущность твоя и отвага –
Всю жизнь сочинять,
Фантазировать,
Чтоб
О сказки свои расколачивать
Лоб!
***
Пивная ржала.
Пена – дрожала.
Один товарищ
(он пришел со мной)
Поступок совершил необычайный,
Мне показалось даже – не смешной:
Поцеловал он лошадь возле чайной,
На смех и удивление пивной.
Хоть в этом было умысла немного,
Сердился возчик и косился зло…
Но вспоминала лошадь всю дорогу
Про человечьи ласку и тепло.
Мы дули в пену,
Знали пене цену.
Ей – грош цена!
А вот товарищ мой
Художник настоящий, несомненно.
Иначе б для чего ему зимой
Пришло на ум тепло и откровенно
Поцеловаться с лошадью самой?!
Проект "Городская библиотека" запущен в 2006 году Владимиром Свинцовым совместно с администрацией Барнаула. С 2006 года было издано 30 алтайских авторов, членов Союза писателей России, тиражом 15 000 экземпляров.
