Шекспир за решеткой: «тюремный» режиссер рассказал, как создать в колонии настоящий театр

Не «печем пирожки»

— Обычный театр начинается с вешалки, а с чего начинается театр в тюрьме?

— С инициативы осужденных. В театральном деле нет ничего лучше замотивированных на работу людей.

К сожалению, в последнее время профессиональные театры все чаще только «оказывают услуги населению». Им дается госзадание с общим количеством спектаклей, и многие постановки выглядят как «пирожки»: настряпали — показали, настряпали — показали…

Я понимаю, что требования и показатели должны быть. Но из-за такой коммерциализации исчезает сам дух искусства. Поэтому сейчас для меня большую ценность обрел как раз любительский театр, в котором занимаются увлеченные люди, не загруженные штатным расписанием.

— Но ведь любительский театр на свободе отличается от такого же на зоне?

— Да, отличия есть: наши занятия проводятся в рамках воспитательной работы. Поэтому, например, у нас нет полной свободы в выборе репертуара. Вы не представляете, как сложно найти хорошую пьесу, состоящую только из мужских персонажей.

— А никогда не рассматривался вариант «шекспировского театра», когда женские роли играли мужчины в том числе?

— Я бы сказал, что нет. Мы должны учитывать криминальную психологию, которая подразумевает ряд условий — пищевых, речевых запретов и так далее. Когда начинаешь работать в подобной системе, ты подчиняешься ей, а не ломаешь.

Но иногда ограничения дают и свои плюсы: чем больше ты преодолеваешь сложностей, тем ценнее и дороже результат. Как при советской цензуре, когда выходили замечательные спектакли и фильмы.

Это не детский сад

— Как вы стали ставить спектакли в ЛИУ-1?

— Изначально я планировал проводить факультативные занятия с детьми. В поисках начал переписку со школой № 2 Мамонтовского района, где проводят занятия для осужденных.

В прошлом году они попросили помочь скорректировать постановку к 9 Мая. Я согласился. Честно говоря, у меня была мысль, что я сейчас зайду, скажу несколько слов с умным видом и уйду.

Но работать там оказалось неожиданно интересно. Они поставили довольно хлесткое произведение, пьесу Алексея Дударева «Рядовые».

И я увидел на сцене что-то очень живое. А когда люди «горят» материалом, проживают свои роли, значит, с ними всегда можно хорошую работу сделать.

— Не возникало диссонанса, что театр — и вдруг на зоне?

— Давайте посмотрим на этот вопрос с другой стороны. Люди часто любят навешивать ярлыки — заключенный, мать-одиночка, артист-клоун. Но они забывают, что в этих группах живые люди, которые там оказались по разным причинам.

Для каких-то осужденных это свой путь, он может сидеть там уже пятый раз и не видеть для себя иной жизни — но они тоже граждане России, обладающие рядом прав. Я не судья, не следователь, не имею права обсуждать их приговоры, для этого есть люди определенных профессий.

Еще мы редко думаем о том, что люди из мест не столь отдаленных придут когда-нибудь в наше общество. А вот какими они вернутся — большой вопрос и большая работа.

Ведутся споры, каким является театр в тюрьмах — инклюзивным или социальным. Один английский режиссер предлагает понятие «асоциальный». Как бы такой театр ни позиционировался, занятие искусством нацелено прежде всего на дальнейшую социализацию в обществе. Оно помогает отстраняться, понимать человеческие мотивы и так далее.

Я считаю, что поставить в тюремном театре спектакль — это прекрасная возможность, например, для студента института культуры. По детским садикам что ж сказочки-то не ставить? А вы попробуйте поставить там! Будет чем гордиться.

— А вы знаете, за что осуждены ваши подопечные?

— Об этом не принято расспрашивать. Я знаю их статьи, но подробностями не интересуюсь. Если, конечно, кто-то не захочет рассказать сам.

— Вас никто не отговаривал там работать?

— Нет. Самое глупое, что я слышал: «Наверное, там опасно». Думаю, что в исправительном учреждении, где все под контролем, как раз безопаснее всего. Ходить вечером мимо пивного заведения гораздо рискованнее.

Антагонистов играть веселее

— Как проходят ваши репетиции?

— Прихожу в обозначенные дни, и мы начинаем работать над постановкой. Обычно я много времени трачу на «застольный» период работы над пьесой — провожу развернутые читки. На них мы стараемся максимально сократить материал до полутора часов, чтобы долго не мучить будущих зрителей искусством.

— А реквизит как вы готовите?

— Костюмы когда-то отдал один коллектив, нам хватает. В ЛИУ-1 много мастерских — столярных, слесарных, швейных, — они тоже помогают.

Если требуется пять метров ткани — можно самому побегать по городу и купить. На деньги спонсоров или свои на крайний случай. Бывает, что и музыкальный театр оказывает поддержку.

Когда мы ставили спектакль «Смерть в рассрочку» про польских заключенных, проблем с оформлением у нас не возникло — двухъярусную кровать нашли в самом ЛИУ.

— С какими трудностями сталкиваетесь при постановке спектаклей?

— Самый сложный момент — это распределение ролей. Считается, чем главнее роль, чем больше дали текста — тем лучше ты играешь, тем больше ты молодец.

Такое же предубеждение есть и в тюремном театре. Но давайте вспомним: Гамлет не первый в списке героев у Шекспира. Сначала там идут король, королева и так далее — строго по социальной лестнице.

Мы можем вспомнить фильмы с Раневской, которые запомнились только благодаря именно ее эпизодическим ролям. Поэтому я всегда стараюсь донести понимание о том, что второстепенный персонаж — не значит плохая роль.

Я сам никогда не играл главных ролей. Во многих музыкальных постановках центральные персонажи изрядно романтичны и, на мой взгляд, невероятно скучны. Играть антагонистов куда веселее.

— А были ли еще какие-то предубеждения по поводу театра?

— Да, были. Их хорошо иллюстрирует исторический анекдот про Шаляпина. Однажды извозчик спросил, чем он занимается. «Я пою», — сказал певец. «Я, когда выпью, тоже пою, а ты что делаешь?» — парировал мужик.

Такое же мнение было у осужденных. Многие не понимали, что за видимой легкостью актерской профессии кроется большой труд. Но когда сами столкнулись с предлагаемыми обстоятельствами, с событиями, биографиями персонажей… им стало понятно, что это не так просто — выйти и произнести текст.

— Расскажите о своих постановках.

— После «Рядовых» мы взялись за пьесу «Смерть в рассрочку», которая успешно прошла в сентябре прошлого года.

Незадолго перед карантином мы успели поставить Григория Горина, «Тореадор», это незатейливая комедия положений. К сожалению, еще не успели ее показать.

По сюжету простой радиомеханик слышит запись о том, что жена его друга хочет его бросить. Он решается сообщить ему об этом. Вместе они начинают думать, как спасти семью. А в конце оказывается, что женщина на записи репетировала роль.

— Бывают ли такие моменты, когда актеры-любители в чем-то превосходили профессионалов?

— Меня поражает их ответственность по отношению к работе, к собственной роли. Они продолжают думать над образом даже после репетиций.

Это выражается и в заучивании текста — они всегда знают его к репетициям. Никогда не позволяют себе заменять слова в пьесе синонимами. В этом плане нам, профессиональным актерам, есть чему поучиться.

— А чему они научили вас?

— Научили ценить то, что есть у меня в данный момент. Обычно мы, согласно буддисткой концепции, много чего хотим и страдаем от своих желаний.

Вот сейчас у меня есть самые простые вещи для жизни: телефон, одежда, руки, ноги. И этому я уже рад.

Блиц

— Что вы проносите с собой, приходя на занятия?

— Сигареты и спички.

— Ваша режиссерская деятельность как-то оплачивается?

— Нет, я работаю бесплатно в рамках общественного совета.

— Есть ли стоп-лист, что нельзя использовать в реквизите?

— Нож, имитацию оружия. Правда, в постановке про польских заключенных у нас был нарочито неправдоподобный пистолет.

— Никто из осужденных не пытался передать через вас весточку?

— Нет, это автоматически означало бы прекращение моей деятельности.

— Тюремная иерархия влияет на выбор ролей?

— У нас не было пьес с бинарными ролями — принц и нищий или король и шут. По этой же причине я не стал проводить актерские тренинги по изображению животных — заменил их на ПФД (память физических действий, когда человек без предмета в руках изображает точное действие с ним. — Прим. ред.).

— Что хотели бы поставить, если бы не были ограничены репертуаром?

— Предпочитаю классику. Самая любимая пьеса — «Пигмалион» Бернарда Шоу. Или «Гамлета». А вообще, у нас в планах «Авария» Фридриха Дюрренматта.

— Если бы вы попали в тюрьму...

— Я бы первым делом принял тот факт, что моя жизнь некоторое время будет проходить там. Потому что, как показывает практика, большинство разных проблем в тюрьмах происходит с людьми, которые отрицают свое положение и живут прошлым.

Неумение быть здесь и сейчас приводит к травматическим последствиям не только на зоне, но и в жизни.

Кстати, «здесь и сейчас» должно и для театра стать основной мантрой. В двух словах и заключается прелесть этого искусства.

Самое важное - в нашем Telegram-канале