Две недели
— Алтайский край больше других «болеет» онкологией. Как вы оцениваете усилия власти в борьбе со смертностью от рака?
— Важно, что в регионе работают крупные онкоцентры. Но есть один нюанс. Чтобы получить эффект, надо, чтобы от начала диагностики до окончания лечения прошло очень немного времени. Это сложно.
Даже в кардиологических заболеваниях между первым симптомом, например, ишемической болезни и инфарктом или операцией по стентированию, иногда проходит около полугода. В онкологии — нет. Слишком короткий срок между первым проявлением опухоли и моментом, когда мы ловим «четверку» (четвертая, последняя, стадия рака — необратимое распространение злокачественных клеток по всему организму. — Прим. altapress).
По рекомендациям Минздрава вся диагностика должна пройти за две недели. Но лаборатории у нас слабые: не хватает тест-систем и специалистов. Сейчас ведь не просто клеточку под микроскопом смотрят, а проводят сложные генетические исследования, которые возможны далеко не в каждой больнице, а в ряде случаев требуют отправки пациента в столичные клиники. Где уж тут уложиться в две недели.
Некоторые необходимые лабораторные тесты вообще не зарегистрированы в России. В каких-то регионах с диагностикой обстоят дела лучше, в каких-то — хуже, в любом случае это вопрос не двух недель.
Я руковожу группой по онкологии в Госдуме. Провел около 10 масштабных слушаний в парламенте и заседаний комитета по здравоохранению с участием всех регионов. И все в голос воют: «Мы же не Москва!»
— Полагаю, эта фраза звучит не только в отношении онкологических проблем регионов?
— У нас есть, так сказать, Большой Минздрав. Ему все равно, Алтайский край или Республика Тыва, Татарстан или Чеченская Республика. Система здравоохранения негибкая у нас. Везде должно быть одинаково. Но условия-то разные у всех. Одни регионы могут себе позволить дополнить федеральные вливания в медицину своими финансами, у других этого регионального компонента кот наплакал.
Есть некоторые двойные стандарты. Сейчас вот все виды коронавирусной помощи государства одинаковы для всех субъектов федерации. Но когда речь идет о плановой медицинской помощи, государство чаще всего говорит: «А давайте регион как-нибудь сам справится».
Отстройка системы
— Свыше 260 млрд рублей в этом году выделено на борьбу с онкологическими заболеваниями в России. Удастся при помощи этих средств решить проблему смертности?
— Помимо денег у любого проекта есть еще составляющие — кадры и технологии. Если что-то из этой троицы выпадает, то губится вся система.
Не надо думать, что вот мы придумали программу — и через год у нас все решится. Нет, не решится. Надо настроить и отладить всю систему и не закрывать глаза на проблемы.
Например, мы планируем развивать онкологические направления на уровне межрайонных центров в крае. Где мы возьмем столько онкологов? Их надо сначала выучить, а подготовка врача этой специальности занимает 8–10 лет, включая вуз, интернатуру и ординатуру.
Далее. Онкоцентр не должен заниматься всеми анализами, которые могут сделать и в поликлинике по месту жительства. Иначе диспансеры в Барнауле, Бийске и Рубцовске просто не справятся с огромным наплывом недодиагностированных пациентов. Даже по времени. А если времени не будет хватать, мы упустим возможности лечения.
Это значит, что мы должны больше внимания уделить районным больницам, чтобы они могли «разгрузить» онкоцентры.
— Как пандемия коронавируса повлияет на противораковые программы в стране и крае? Ведь диагностика фактически остановлена.
— Конечно, онкологическим программам пришлось «подвинуться». В отсутствии диспансеризации и раннего выявления мы сейчас будем вылавливать случаи, когда уже сам больной пришел с жалобами, а значит, это будут тяжелые варианты — когда кости ломаются и кашель с кровью, грубо говоря. Два-три месяца — это огромный срок для онкологических заболеваний.
Золотой час и суммарный эффект
— В Барнауле есть ряд крупных региональных медицинских центров, где сосредоточены все передовые технологии. При этом доступность помощи на периферии снижается, правда?
— В свое время строительство регионального сосудистого центра дало возможность для качественного скачка всей медицины края. Неужто компьютерные или магниторезонансные томографы будут «работать» только на головной мозг? Можно же смотреть кости и связки, грудную клетку, брюшную полость и прочее.
Ангиографическое оборудование нужно не только для того, чтобы стент вставить в сосуд. Есть, например, методика эмболизации (закупорки) маточных артерий при опухолях. Это никакого отношения к кардиологии не имеет. С помощью ангиографа же можно подвести химиотерапевтический препарат к любому участку тела. Таких примеров много.
Я некоторое время руководил кардиологическим диспансером в Барнауле. Тогда было убеждение, что скорая помощь может решить проблему инфарктов и инсультов по всему краю. Не может. Потому что время решает все.
Есть понятие золотого часа. Хорошо, если скорая успевает приехать к больному за этот час, диагностировать, привезти его в больницу. Тогда мы соблюдаем стандарты, которые есть в краевом центре. Но в Камне, Алейске, Рубцовске, Славгороде, Заринске больницы тоже должны быть оснащены и технологически, и кадрово, если мы хотим глобально решать проблему смертности от сердечно-сосудистых заболеваний.
— На это, разумеется, нужны серьезные средства.
— У нас как всегда: этому денег дадим, этому не дадим, а вот здесь можно по упрощенному варианту пойти… Я этот вопрос задавал в правительстве недавно, до пандемии. Вот есть программа: 10,2 млрд рублей выделено на оснащение сосудистых центров в 2020 году. Сумма кажется большой, но это позволит только оборудование заменить, и больше ничего.
У нас сосудистый центр начал работать с 2009 года. Слава богу, изначально было закуплено хорошее оборудование, оно больше 10 лет работает как часы. Но по сути если мы раскинем эту большую сумму на 85 субъектов федерации, то получится, что реально-то ничего и не сделать на такие деньги.
Если мы хотим снизить смертность, средства надо выделять на города, в округе которых около 200 тыс. населения, оснащать там центры, обучать сотрудников, и тогда мы получим в регионе некий суммарный синергетический эффект.
Забыли про бабушку
— У населения всегда было много претензий к государственной медицине, и с каждым годом их все больше. Виной тому только качество оказания помощи или есть другие причины?
— Система здравоохранения не должна принципиально отличаться от других отраслей в государстве. Не бывает так, что в медицине все плохо, а общество показывает высокий рост.
Вложения в медицину долгое время держались на уровне меньше 4% от ВВП. Это катастрофически мало. Государство в свое время ориентировалось на развитие высокотехнологичной специализированной помощи, чтобы «догнать и перегнать» мировой уровень медицины. И это удалось. Сейчас я не вижу принципиальных различий между качеством оказания помощи в Москве и регионах, в целом между ведущими клиниками Европы и России тоже нет разницы.
Но в это время мы упустили первичное звено. 85% проблем, которые возникают у населения, связаны именно с первичной помощью на уровне фельдшерских пунктов, больниц и поликлиник в районах и городах.
Мы забыли, какой огромной социальной функцией наделен медицинский работник первичного звена. Приходит бабушка к врачу или врач пришел к ней, поговорил, выразил заботу, и вот у бабушки уже другое отношение не только к врачу, но и к самому государству. А если в этом первичном звене вообще нет врача, потому что нет для него нормальных условий?
Свое село ближе
— У вас есть идеи, как исправить это положение?
— Они есть, и я их неоднократно высказывал. Во-первых, надо готовить врачей именно для Алтайского края. Во-вторых, принимать больше абитуриентов из сел и делать все возможное, чтобы они вернулись туда специалистами.
Ну не поедет в село горожанин, не привык он к такому, у него там нет родных и привычной инфраструктуры. Но при этом сдать ЕГЭ и поступить в вуз из Барнаула однозначно проще, чем из Угловского района. Подготовка-то разная.
В прошлом и в этом году мы по проекту «Будущие кадры современного здравоохранения» давали видеоуроки для старшеклассников. В течение полугода два раза в неделю преподаватели медицинского университета учили сельских детей бесплатно, помогали им подготовиться к ЕГЭ по химии и биологии. И эти ребята имели совсем другой балл на экзамене.
— И все же велик процент выпускников, которые не идут работать по специальности не только в села, но и в города. На каком этапе мы их упускаем?
— В медицину должны идти те, кто хочет там работать. Многие говорят: «Я учился в медицинском». Нет, ты не «учился в медицинском», ты — врач. Чувствуете разницу? Так вот, если ты не врач, не важно, где ты учился, ты в здравоохранении не нужен. Извините уж за грубость.
Должна быть серьезная мотивация для поступления со стороны абитуриента. А со стороны вуза должны быть иные принципы приема. У нас 43% сельского населения, вот пусть 43% студентов будут из сел и туда же вернутся после обучения.
А с подходом «у кого больше балл по ЕГЭ, тот и поступил» мы не построим систему качественной подготовки кадров. Получится как раз, что многим профессия врача вообще не нужна.
Они после вуза думают: «А надо ли мне идти молодым специалистом на оклад в жалкие 15 тысяч? Пойду-ка я представителем какой-нибудь фармкомпании или в околомедицинский бизнес, там сразу больше получу». И вот с этого момента человек теряет себя как врач безвозвратно.
Совместить специальности
— В прошлом году в медицинском вузе, по данным минздрава, было 94 специальности, из них 77 — клинические. Это значит, что у нас много «специалистов по правому уху» — направления слишком узкие. Чем это грозит?
— Вот есть врач-гастроэнтеролог. Хороший специалист. Я ничего не имею против, но это же раздел терапии. Как и кардиология, например.
Излишняя специализированность врачей громко сказалась сейчас, во время пандемии, когда в «красные зоны» к зараженным больным вынуждены идти и неврологи, и окулисты, и травматологи, которые функционально не готовы вести таких больных. А мы всех их вынуждены экстренно делать пульмонологами.
Очень узкая специализация хороша лишь для врачей в сфере высокотехнологичной помощи. В остальных случаях медработники должны владеть некоторыми смежными специальностями, а не только одного вида протез ставить.
Терапевт — значит, терапевт
— Программа «Земский доктор» сулит немало выгод молодым специалистам — подъемные, аренда жилья, надбавки и прочее. Но это не решает кадровую проблему. Каким должен быть условный «приз», чтобы медработники все же поехали в село?
— Денежный вопрос существенный, но не первостепенный. Прежде всего врачу должно быть интересно. Возьмем ситуацию. Молодой человек 23 лет, хорошо учился в вузе и уехал работать в центральную больницу любого нашего района. Ну хорошо, не любого. Не в Благовещенку, конечно, где все здорово.
Он получает небольшую зарплату, за три-пять лет осваивает полностью профессию участкового терапевта, например. У него огромное желание учиться и дальше, а ему говорят: «Нет, все, ты терапевт».
Но он ведь может освоить специальность УЗИ-диагноста или кардиолога. Тогда пациенту не нужно будет бегать по дополнительным врачам, ему все скажет терапевт: и анализы сделает сам, и диагноз поставит, и лечение назначит. Но так сейчас нельзя, мол, у терапевта нет таких компетенций. А какой тогда молодому врачу интерес сидеть в селе, если он не открывает для себя ничего нового?
Причем на уровне федерального Минздрава уже говорят: «Ну да, наверное, такое возможно, но надо принимать отдельные решения». Да их надо было принимать давным-давно!
В итоге получается, что врачи увольняются, ставки делятся, возникает бешеная нагрузка, на пациента времени все меньше, а на обход участка его нет вообще. Мы загоняем врача, как белку. Кто будет работать в таких условиях?
— Минздрав недавно озвучил среднюю зарплату врачей — около 53 тыс. рублей. Это почти в два раза больше среднего дохода всех трудящихся в регионе. Наверное, можно за такие деньги и покрутиться, как белка?
— Например, в европейских странах и США давно уже поняли, что здравоохранение — отрасль, которая в ответе за сохранение населения, а это стратегическая задача для любого государства. Поэтому они решили вопрос так: просто сделали большую зарплату для высококвалифицированных врачей. Всех и везде. Кардиохирурги там, например, на втором месте по доходам после налоговых инспекторов.
И знаете что, у них все равно не получилось решить проблему нехватки кадров. Потому что помимо высококвалифицированных специалистов есть еще средний и младший персонал, молодые специалисты, которым тоже нужна поддержка. Потому что то самое первичное звено они тоже упустили.
Досье
Валерий Елыкомов — депутат Госдумы VII созыва, член комитета Федерального Собрания по охране здоровья, доктор медицинских наук.
С 1999 года был главным гематологом Алтайского края, возглавлял краевой центр клинической трансфузиологии, в 2000–2005 годах работал главным врачом станции переливания крови в Барнауле.
С ноября 2005-го был руководителем регионального управления по здравоохранению, в 2010–2012 годах — главным врачом краевого кардиодиспансера, а затем главврачом краевой клинической больницы.
Самое важное - в нашем Telegram-канале
