От ведущего рубрики «Важная бумага»
Это сейчас Ирина и сама входит в звездный состав местной бизнес-элиты, являясь владелицей нескольких барнаульских магазинов модной женской одежды. А тогда, в начале 90-х, она оттачивала свое острое перо в должности рядового корреспондента первой независимой газеты Алтайского края.
Не так давно Олег Павлович ушел от нас… И поэтому сейчас как-то особо звучат слова, которые он произнес в этом интервью: «Понимаете, человек живет один раз и живет набело…»
Перед тем, как приступить к чтению беседы, необходимо сделать пояснения о некоторых его героях - их упоминает Табаков.
Леонид Кравченко - председатель Всесоюзной государственной телерадиовещательной компании (1990 - 1991 гг). Именно с этим назначением Кравченко вошел в историю как человек, который ввел цензуру на телевидении. Против редакционной политики председателя Гостелерадио сразу начались протесты зарождающихся вольнолюбивых СМИ. Обвинения в адрес Кравченко звучали и из-за закрытия программы «Взгляд», и из-за увольнения ведущих ТСН (Телевизионная служба новостей) — первой программы, которая изначально составляла конкуренцию традиционной программе «Время».
![Леонид Вихрев, "Свободный курс".](https://obj.altapress.ru/picture/596088/900x.jpg "Леонид Вихрев, "Свободный курс".")
Общественные деятели просили принять «срочные меры для защиты гласности и права граждан самостоятельно, без навязчивой идеологической опеки Кравченко и тех, кто за ним стоит, решать, какие передачи смотреть, что при этом думать и чувствовать и как жить».
Ва́цлав Гáвел, чешский писатель, драматург, диссидент, правозащитник и государственный деятель, последний президент Чехословакии (1989—1992) и первый президент Чехии (1993—2003).
А теперь интервью...
«В гости к «сильным мира сего» не ходил»
Народный артист СССР Олег Павлович Табаков в особых рекомендациях не нуждается: не один десяток лет он не только «в обойме» самых любимых героев театра, кино и телевидения, но и еще Мастер, от которого всегда ждут новых идей и неповторимых работ. Что же волнует Олега Табакова сегодня?
- Олег Павлович, давайте начнем нашу беседу с вопросов о вашем театре. Можно ли говорить о финансовой самостоятельности или независимости театра-студии Олега Табакова?
- Нет. В мире вообще нет театра, который мог быть финансово независимым. Это абсурд. По сути дела — это ложь, которая была впервые произнесена видным деятелем отдела культуры ЦК КПСС, а потом была повторена некоторыми холуями из нашего цеха.
Понятие самоокупаемый театр или театр на хозрасчете — это такой же нонсенс, как демократический социализм. Уже больше 15 лет я регулярно работаю на Западе, ставлю спектакли и потому знаю, что во всем мире театры зарабатывают на жизнь примерно от 10 до 18 процентов своего бюджета. Остальные средства поступают из федеральных, муниципальных бюджетов, плюс спонсорские деньги.
Театр, как и вся культура, служат все же иным целям, чем самовоспроизводство. Не в самовоспроизводстве смысл существования культуры, а в поиске истины, поиске смысла жизни. Как остаться человеком в этом безумном, чрезвычайно неприспособленном для проживания мире?
Я имею в виду, конечно, нашу страну. А что касается нашего театра, то его денежные средства складываются из субсидий, которые дает Министерство финансов России через комитет по вопросам культуры Мосгорисполкома. Довольно солидный вклад — это спонсорские деньги. И, наконец, из небольших, но все же ощутимых денег, которые мы получаем, отпуская наших актеров сниматься с кино.
Такая практика началась с меня. Я предложил телерадиокомпании заплатить за право снимать меня в фильме по пьесе Салтыкова-Щедрина 30 тысяч рулей. Если учесть, что сам я получил три тысячи за весь фильм, то это хоть и скромная, но статья доходов, тем более что треть наших актеров регулярно снимаются в кино.
- Провинциальному читателю вы больше известны по кинематографу. Сегодня целый ряд талантливых и известных режиссеров игнорируют «телевидение Кравченко». Может быть, это и протест, но ведь в конечном итоге Кравченко как был, так и остался, а страдает только зритель.
- Меня не было среди тех, кто подписывал обращение. Просто физически не было в Москве, я ставил спектакли за границей. Но даже если бы ко мне обратились с таким предложением, я бы не подписал.
- Почему?
- У меня довольно давний «роман» со зрителем, он длится уже более 30 лет. Я не собираюсь односторонне прекращать свои связи с моим зрителями, просто не считаю это возможным. В конце концов, моя профессия — это моя жизнь.
В моем понимании взаимоотношения со зрителем очень похожи на любовь. Вот встретились эти люди впервые, а потом захотелось увидеться вновь, и вновь, и вновь... Я не настолько всерьез отношусь к фигуре Леонида Петровича Кравченко, чтобы разменной монетой в споре с ним были бы мои зрители.
- На пресс-конференции в Барнауле вы несколько раз повторили, что в политические игры не играете. Политическая индифферентность была свойственна вам и в молодые годы, и в годы застоя или это пришло с перестройкой?
- Среди российской интеллигенции в свое время как-то не принято было активно участвовать в деятельности ни черной сотни, ни российской социал-демократической партии. Часть людей, занимавшихся культурой, симпатизировала кадетам, а часть большевикам, но это носило характер исключительно спонтанного волеизъявления.
Василий Иванович Качалов мог прятать революционера Николая Баумана у себя дома, но не более того. Горький мог давать огромные деньги на деятельность большевиков, но не более того.
Я хочу сказать, что моя ангажированность, моя увлеченность в жизни — она связывается только с моей профессией. Только через нее я могу изменить жизнь к лучшему, хотя бы на воробьиный нос.
Когда я вступал в Коммунистическую партию, я не шел за карьерой. Тогда мне было 29 лет, и я уже обладал и премиями, и званиями, и орденами.. Еще мне казалось, что в партии много дрянных людей, а себя-то я таким не считал, вот и хотелось что-то изменить там. Ну и последнее: без наличия партийной организации театр «Современник» просто не выжил бы
Знаете, я не назвал бы свою позицию индифферентной. Я поддерживаю то, что считаю нужным. После инфаркта я вообще как-то поменялся, стал заниматься только тем, что мне представляется интересным. Я посылал в 1967 году телеграмму с поздравлениями Александру Исаевичу Солженицыну по случаю его пятидесятилетия, а тогда это было равносильно самодоносу.
Я, может, и в партию вступил, прочитав эссе Анны Ахматовой о повести «Один день Ивана Денисовича». Она и сейчас является одной из самых любимых моих книг. И все мои ученики читали эту книгу в годы всеобщего полицейского сыска — в семидесятые.
Когда я был первый год директором театра «Современник» и получил приглашение на вручение нобелевских знаков Александру Солженицыну, то, несмотря на весь страх, что бился в моей розовенькой и незащищенной душе, помня о семье и двух детях, я понимал — что пойду.
Другое дело, что мое правительство оказалось предусмотрительным и не пустило ответственного секретаря Нобелевского комитета вручать знаки Солженицыну.
Я мог назвать немало таких примеров. В нашем театре собирали деньги на покупку дома для жены Юлия Даниэля (она поехала за ним в ссылку), когда количество секретных сотрудников было весьма велико...
Вы, наверное, замечаете: я говорю о моем волеизъявлении. И не считаю себя человеком, которого преследовал прежний режим. Дело в том, что я был достаточно прочно стоящий на ногах человек, чтобы меня просто было сковырнуть, как прыщ. Я довольно известный в России человек, чтобы сделать меня диссидентом или вероотступником.
Хочу вам объяснить, что я не делал многого из того, что были вынуждены делать некоторые мои коллеги.
- В те времена подписи известных актеров и режиссеров часто использовали для шельмования неугодных. Сегодня многие, уже каясь, говорят, что тогда по-другому было нельзя...
- Я никогда не подписывал ничего. Вот телеграмму Брежневу, протестующую против ввода войск в Прагу, посылал. Потому что моими друзьями были Вацлав Гавел и его приятели. Я просто не мог этого не сделать, хоть и находился в больнице.
Что касается оправдания «тогда по-другому было нельзя», это неправда, это просто ложь. Всегда и везде — в концлагере, у последней черты — у человека остается право выбора.
- Как складывались ваши отношения с представителями «сильных мира сего?». Ведь не секрет, что во все времена известных артистов правительство балует.
- Да, меня пытались приближать. Я даже раза два-три ходил на государственные приемы. Правда, потом перестал ходить. Это, наверное, из той серии - «минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь».
Более 30 лет я более регулярно хожу на приемы в иностранные посольства. Дело в том, что «Современник» был одним из немногих мест, которые привлекали внимание наших идеологических противников.
Знаете, там мне было как-то ловчее, потому что Художник (не подумайте, что рискую применять это к себе!) всегда находился в оппозиции.
- И у вас не было никогда покровителей вашему таланту среди представителей власти?
- Немало людей пытались меня прикормить или приручить к себе. Знаю, что были люди, которые относились ко мне с недвусмысленной симпатией. Самыми добрыми словами могу вспомнить министра культуры СССР Екатерину Алексеевну Фурцеву, особенно последние ее — трагические — годы, когда она поднималась до замечательных поступков. Она рисковала карьерой, партбилетом, когда встала на защиту спектакля «Большевики». К 50-летию советской власти мы подготовили этот спектакль в виде подарка, а власть наш подарок принимать не хотела, и цензура его запрещала.
![Олег Табаков — Мисс Эндрю. "Мэри Поппинс, до свидания!".](https://obj.altapress.ru/picture/218592/900x.jpg "Олег Табаков — Мисс Эндрю. "Мэри Поппинс, до свидания!".")
- Вы рассказываете о деловых отношениях. А приятельские у вас с ними не сложились?
- Нет, в гости к ним никогда не ходил.
- Олег Павлович, я не ошибусь, если предположу, что вам не раз предлагали остаться на Западе. Почему вы до сих пор этого не сделали.
- Да, предлагали. Но я — русский человек, и этим все сказано.
- Оправдывая свой отъезд, ваши коллеги объясняют его возможностью большей реализации себя в творчестве?
- Музыкантов я могу еще понять. Но всегда думаю, что же постоянно точило душу Федора Ивановича Шаляпина, что при всей жестокости сарказма не проходила боль у Ивана Бунина? То, что мы называем ностальгией, таким ровно ничего не значащим словом. Да, дело не в ностальгии. Понимаете, человек живет один раз и живет набело.
- Как складывается творческая судьба ваших детей?
- Я предпочитаю не отвечать на эти вопросы. Мне кажется, что работают они честно. У сына, я считаю, судьба складывается более сложно. Так как в театре «Современник», мне кажется, мало занимаются молодежью. Судьба дочери складывается радостнее, потому что театр маленький, молодой, стартовые возможности равные.
- Олег Павлович, честно говоря, вы меня удивили тем, что легко согласились на интервью. Это в ваших правилах?
- Да, это правило. Я и на письма все стараюсь отвечать. Это опять же в русской традиции. На «здравствуйте» я привык отвечать «здравствуйте», так меня мама учила. Вот и все.
Беседу вела Ирина Чанцева
Самое важное - в нашем Telegram-канале
